Громкая тишина

Валерий ТАИРОВ

Содержание

Николай Рубцов - поэт печали и тревоги


ЧАСТЬ 1


«…И как живые в наших разговорах

Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.»

(Н. Рубцов «Вечерние стихи»)

Несомненно, что корни поэзии Николая Михайловича Рубцова связаны с духовными традициями и творчеством Пушкина, Тютчева, Есенина, Лермонтова. Это были основные духовные учители Рубцова, его ориентиры в поэзии. Творчество таких учителей научило его любви к родине, к народу и к правде. Несмотря на такое количество любимых писателей и поэтов, оказавших заметное или не очень заметное влияние на мировоззрение Николая Михайловича, творчество самого Рубцова самобытно и не похоже ни на чьё другое.

В поэзии Рубцова прежде всего поражает простота и точность поэтического слова за счёт использования образов, взятых из жизни русского народа, его обычаев, а также образов природных – из природы России. Все стихи пронизывает чувство любви к родным местам – деревенская тема пришлась по душе поэту с детства. Он постигает прошедшую историю в мире настоящем, сегодняшнем. Историческое прошлое как бы проецируется на сегодняшний день, поэтому Рубцову вся Родина «заметна и понятна» сразу во всех временах.

Используемые Рубцовым образы часто печальны, полны грусти и как бы находятся в состоянии покоя, но покой «тихой родины» настораживает, покой неустойчив. Николай Михайлович сумел переработать и воссоединить в своём творчестве есенинскую печаль по судьбе гибнущей деревни, тютчевское успокоение души и призыв проснуться с кольцовской удалью.

В настоящее время поэтическое имя Рубцова приобретает всё больший вес, а группы литераторов и писателей с различным мировоззрением и разными оценками творчества Рубцова объявляют поэта приверженцем и даже знаменем той или иной фольклорно-поэтической и религиозной культуры

А ведь сразу после приезда в Ленинград после службы в ВМФ Рубцов не нашёл полного взаимопонимания в кругу ленинградских литераторов и поэтов тех лет, среди которых были Кушнер, Бродский и другие. Рубцов не был понят многими из тех, кто позже стали поддерживать поколение «шестидесятников». Тогда «Питерский Рубцов как поэт ещё только просматривался … и прислушивался к хору собратьев, а главное – к себе…» - так написал Г. Горбовский. Об истории становления Н.Рубцова как поэта рассказано достаточно подробно и в книге Н.Коняева «Путник на краю поля».

Известно, что все поэты – всех поколений – присматриваются друг к другу, перерабатывая и применяя, творчески трансформируя темы. сюжеты и рифмы, избегая плагиата, конечно. И используют найденное в чисто своём тексте, в чисто своих построениях, в своих стихах, балладах, поэмах – ученики изучают учителей, классиков, «великих». Используя влияние многих поэтов, но стараясь избегать подражательства. Используя и мысли, и мысли, и чувства, и знания…

И это вполне нормально, если учесть, что количество слов в русском языке хоть и велико, но ограничено – десятки тысяч, количество поэтов тоже достаточно велико – тысячи, а каждый поэт пишет достаточно много (по потребности и по возможности). Поэтому не может не быть повторов каких-либо слов и рифм, тем и сюжетов – удачных и неудачных, актуальных и неактуальных!

А чем больше и глубже тот или иной автор знает творчество других авторов, других поэтов самого разного толка, стиля, мировоззрения и взглядов, тем лучше! Пусть испытывает влияние – и «правых», и «левых», и мастеров с патриотической ориентацией, и с либерально-демократической, и «деревенщиков», и певцов городского пейзажа, и писателей-фантастов, и историков… Каждый поэт сам вырабатывает своё мировоззрение и определяет, в русле какой (или чьей) поэзии и творчества ему следовать, в какой степени проявлять в своём творчества свою «самость», своё «Я».

Всё это относится и к Николаю Рубцову, который испытывал на разных этапах жизни и творчества влияние то Пушкина, Лермонтова и Тютчева, то Бродского, Горбовского, Морева и Пастернака, то Клюева, то Соколова и Яшина.

Некоторые «доброжелатели» Рубцова считают, что на его творчество повлияло не менее 22-х поэтов. Должен заметить, что, на мой взгляд, это не так много. К тому же «поэтическое Я» Рубцова так переработало полученную информацию и синтезировало с его помощью свой «самородный» стихотворный материал, что чужой опыт неизбежных заимствований или подражательства нисколько не ощущается.

У Алконоста перья – строчки,
Пушинки – звёздные слова;
Умрут Кольцовы – одиночки,
Но не лесов и рек молва.

 

( Н. Клюев, 1918 г.)

Николай Рубцов, окончивший Литературный институт, хорошо знал творчество Николая Алексеевича Клюева (1884 – 1937 г.) и на отдельных этапах своего творчества находился под влиянием творчества этого поэта сложной и трагической судьбы (в октябре 1937 года его расстреляли). «Сосен шум» Рубцова дополняет «Сосен перезвон» Клюева – и мыслями, и темами, и общим настроем:

В златотканые дни сентября
Мнится папертью бора опушка.
Сосны молятся, ладан куря,
Над твоей опустелой избушкой.
Ветер-сторож следы старины
Заметает листвой шелестящей.
Распахни узорочье сосны,
Промелькни за берёзовой чащей!..

Н.Клюев. Из сборника «Песнослов», «Сосен перезвон».

Вот ещё строки Клюева из «Песнослова»:

В морозной мгле, как око сычье,
Луна-дозорщица глядит;
Какое светлое величье
В природе мертвенной сквозит…


В «Звезде полей» Рубцова есть очень созвучные этим строки:

Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

До конца жизни Клюев писал избяные песни, поэмы, стихи о судьбе российского села, истерзанной историческими «опытами» деревне. Поэта Клюева в советское время печатали редко, цикл стихов «Разруха» и «Погорельщина», за которые поэт и был убит в 1937 году, были напечатаны только в 90-е годы. Но и такие строки Клюева из других стихов были, вероятно, близки Рубцову:

Меня Распутиным назвали,
В стихе расстригой, без вины,
За то, что я из хвойной дали
Моей бревенчатой страны,
Что души печи и телеги
В моих колдующих зрачках,
И ледовитый плеск Онеги
В самосожженческих стихах.
Что, васильковая поддёвка
Меж коленкоровых мимоз,
Я пугачёвскою верёвкой
Перевязал искусства воз…
…В тысячелетнюю Софию
Стекутся зверь и человек.
Я Алконостную Россию
Запрятал в дедовский сусек…
………………………………..
Увы, для паюсных умишек
Невнятен Огненный Талмуд,
Что миллионы чарых Гришек
За мной в поэзию идут.


(Н.Клюев, 1918 г.)


……………………………….
Под смоковницей солодовой
Умолкну, как Русь, навеки…
В моё бездонное слово
Канут моря и реки…


(Н.Клюев, 1922 г.)

 

…В девяносто девятое лето
Заскрипит заклятый замок,
И взбурлят рекой самоцветы
Ослепительных вещих строк…
…………………………………..
Я взгляну могильной берёзкой
На безбрежность песенных нив,
Благовонной зелёной слёзкой
Безымянный прах окропив.


(Н. Клюев, 1920 г.)

Клюевская деревня – «сон бревенчатый, дублёный» была близка и понятна Рубцову. «Горние звёзды как росы», «неоглядно безбрежный мир», «высь, глубокая без конца» Клюева не могли пропасть бесследно для мироощущения Рубцова в последние годы творчества. И может быть, именно поэт Н. Клюев, сказавший о себе ещё в 1908 году «…Мной мрак полуночи кромешен, // И от меня закат лучист…», наводил своими строчками поэта Н. Рубцова году в 1969-м на мысли про «сон золотой увяданья»? И не клюевские ли строки о лесном молчанье, которое «помолясь на заплаканный крест, закатилось в глухое скитанье», отразились обращением Рубцова в стихотворении «Видения на холме»:

…Россия, Русь – куда я не взгляну…
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы…