- Да никто мне не нужен... 

(Я делаю паузу - научилась у него).

- Вот видишь, - вклинивается он. 

- А я продолжаю: "...кроме тебя." 

Он вздыхает. .

- Да, с тобой нельзя просто так. Надо или жениться, или расстаться. А расстаться я не могу.

И вдруг, озорно усмехнувшись:

- Ох, Неля, выходила бы ты замуж, - и, весело рассмеявшись, снова повторил уже сказанное. - Я любил бы вас обоих. , .

- Игра продолжается! - подумалось мне.

И я ушла на кухню в надежде, что он сменит тему разговора. Но он вышел следом за мной.

- Я серьезно... Она же мучится...

Поняла, что он не хотел увидеть меня на месте Геты. Разумеется, ему было жаль меня. После этого разговора он стал, как и раньше, часто появляться в моем доме. И однажды сказал: "Я к тебе прихожу, а ты ко мне нет". И, жестикулируя, стал продолжать:

Я - богатырь, я - витязь, 

Но встал не с той ноги. 

Явитесь мне, явитесь 

Друзья, а не враги.

Я нездоров, я болен. 

Горят мои мозги.

Я другом недоволен. 

Явитесь мне враги!

Я тогда не подумала даже, что это он мной недоволен. Мало-ли у него друзей. Но кто его враги? Видимо, кто-то ходит по-прежнему, кто-то его пугает, кто-то стучит в дверь, а, может быть, и другие угрозы. Надо его защищать! Но как? Где же его друзья? Друг? Почему он, не поможет?

- Господи! - осенило уже потом. — Это же я, это он мной не доволен. Ведь опять отказалась пойти к нему.

А он приходил. Раз от разу в нем намечались перемены. Далеко не к лучшему. То он был встревоженным, настороженным, то надломленным и поникшим. Он уже не приглашал меня больше к себе. Садился на диван в задумчивости, обхватив голову руками. Потом быстро вставал и уходил. Через короткое время пришел перепуганным, можно сказать, потерявшим душевное равновесие. И не ко мне, а прямо к маме:

- Что они делают! Что они делают! Мне нет покоя. Я больше так не могу! Звонят, звонят... и даже ночью. Я даже звонок оборвал. Теперь - стучат. Приходят, натопчут. Но я же сам все мою. Сам... Сам...

Он опустил голову и мне показалось, что готов был заплакать.

- Что же это ты с такими гостями справиться не можешь? - ответила ему мама. -Ты бы развернулся и всех в форточку.

(Мама сказала образно, воспринимая посетителей, как лишний хлам и сор.)

- Нет, так нельзя, — поднял голову Коля, немного успокоившись. Меня он вроде не замечал. И я не напрашивалась на разговор. Так и ушел.

Проходили недели. И я уже не надеялась, что он, как и раньше, будет приходить в мой дом. Но он пришел. Уверенно уселся на "своем диване".

- Иди сюда, посмотри...

С этими словами Коля достал из кармана сборник стихов "Сосен шум". Я была приятно удивлена, не знала, что параллельно с книжкой "Душа хранит" в Москве готовилась другая. Вероятно, это был сигнальный экземпляр, потому что в продаже этих стихов не было.

- Смотри, смотри, - серьезно, даже с нотками приказа, он показал на обложку. - Видишь?

- Да, вижу.

Я разволновалась. Ведь это такой же кораблик, как на обертке шоколада, который я ему приносила.

- Да, - серьезно проговорил он, — ты посмотри внимательно на мачты. Они же сломаны.

И еще раз повторил: "Сломаны..."

Когда он такое говорит, приводит к какому-то трагическому концу, мне всегда становится не по себе.

С таким же серьезным видом он откинул суперобложку и показал снова со словами: "Смотри! Там, под обрывом рядышком две маленькие фигурки".

Я молчу, словно внутри что-то оборвалось.

А он, видимо чувствуя мое состояние, произносит: "Это же мы с тобой. Я так хотел."

Опять рубцовская загадка: хотел так, чтобы так нарисовали или хотел, чтобы (тогда!) были вместе.

- Но мы под таким высоким обрывом. Да и мачты сломаны, - грустно отвечаю я. 

Он, больше не говоря ни слова, опускает книжку в карман и уходит.

Хватаюсь за голову. Что это с нами!? Называется - поговорили... И почему он пугает меня, готовит к чему-то страшному?

Через довольно продолжительное время он вновь появляется у меня - прежний, улыбчивый, кажется, очень доволен собой и всем на свете, глаза его сверкают. Сейчас что-то сообщит. Так и есть.

- Я поэму написал...

Смотрю на него с восхищением. Он, видимо, тоже отметил это и поправил себя: 

- Нет, не поэму, просто большое стихотворение. Меня только одно имя смущает. 

- Какое имя? 

- Ляля. Это - разбойник.

- Ну, - говорю, - для разбойника это не очень подходит. Уж больно он у тебя ласковый и добрый. 

- Мне тоже это говорили, но я так хотел.

Коля стал читать, жестикулируя, а я, вслушиваясь в каждое слово, предвижу страшную развязку. (Ведь он же готовит меня к ней). Вот атаман влюбляется в красавицу княжну, вот жалуется Шалухе: "У меня на сердце одиноко..." 

Недоволен он своей Шалухой, 

О княжне тоскует благородной, 

И бокал, наполненный сивухой, 

Держит он рукой своей

холодной.

- Наступает развязка:

Но слетелась вдруг воронья стая,

Чуя кровь в лесах благоуханных., 

И сгустились тени, накрывая 

На земле два тела

  бездыханных... 

И, вот, Шалуха, "увядшая в печали", бродит по поселкам, рассказывая о "любви разбойника печальной".

Он остановился на этом, смотрит на меня. Словно хочет спросить обычное: "Ну, как?" Но спрашиваю на этот раз я: "Что это у тебя за Шалуха? Это я, что ли? Нелюха - старуха - похоже..." Коля смущается, опускает вниз глаза и быстро, быстро говорит:

- Но они же оба погибают. Понимаешь, оба...

- Да, понимаю... Но понимаю по-своему, не зная конца сказки. (И тут-то они вместе: княжна и разбойник... Только не я).

Когда стихи были напечатаны, я узнала то, что Рубцов мне предсказал: 

Так, скорбя, и ходит богомолка,

К людям всем испытывая 

 жалость.

Да уж чует сердце, что недолго

Ей брести с молитвами осталось.

Собрала котомку через силу.

Поклонилась низко добрым 

 людям

И пришла на лялину могилу,

Чтоб навеки с ним

  соединиться...

Да, печальную участь Рубцов мне приготовил.

После его ухода и в последующие вечера (дни у меня были заполнены работой в редакции) я думала о наших отношениях. Совсем, как в стихотворении про зайца:

И еще, наверно, долго

С вечной думой в тишине

Думал где-нибудь под елкой

О себе и обо мне.

Что же с нами происходит? Мы не целуемся как любовники. Но почему держимся друг за друга? Почему с трудом сдерживаю желание - заглянуть на огонек, когда иду с работы мимо его дома? Но его окно вечерами стало светиться все реже и реже. Боится дома остаться один? Уходит...? Куда?

Вспоминаю строчки из его стихов:

Пойми, пойми мою

уклончивость,

Что мне любви твоей не хочется.

Хочу, чтоб все скорее кончилось!

Хочу! Но разве это кончится...

Хочу, чтобы кончилось... А недавно вел себя как капризный ребенок, повторяя: "Хочу, хочу тебя почувствовать..."

("Но почему держит меня на большом расстоянии?" - подумала, но не спросила. Решила - это очередная игра.)

Вспоминается и другое. Он сидит на диване. Я занимаюсь домашними делами: выхожу на кухню, возвращаюсь. Негромко говорит радио. Потом зазвучали стихи Пушкина. Для меня это, как фон. Я не вслушиваюсь. А Коля сидит притихший, задумчивый. И вдруг громко кричит мне: "Слушай, слушай, это о тебе..."

Я замерла и слышу бархатный голос чтеца: "Как нелюбимое дитя... к себе меня влечет..."

У меня пронеслось в голове - нелюбимое! - и потерялось слово "влечет"

(Ребенок, цветок, нелюбимое дитя... Кем же я буду завтра?)

Но на следующий день Коля не пришел.

Я беру томик стихов "Русская лирика" и читаю "Осень" Пушкина, где я - "нелюбимое дитя".

Дни осени бранят обыкновенно,

Но мне она мила, читатель 

дорогой,

Красою тихою, блистающей 

смиренно.

Так нелюбимое дитя в семье

родной 

К себе влечет, сказать вам 

   откровенно, 

Из годовых времен я рад лишь

ей одной. 

В ней много доброго: любовник

   нетщеславный, 

Я нечто в ней нашел мечтою

   своенравной.

Мучительно долго тянулись не дни, а недели. Но я никак не могла свыкнуться с мыслью, что на этом мы расстались навсегда.

Наступил новый 1970-й год. Неужели и в Новый год не придет? Ведь он всегда в первый день Нового года был у меня. 

Первого января он не пришел. Не пришел и второго. Меня не покидал страх за (Не случилась ли какая беда?) Третьего января пошла к нему. Коля был дома, обрадовался моему приходу. Он был в пальто.

- Ты уже уходишь?

- Да.

Потом помолчал, и, как бы, между прочим, дополнил:

- У меня сегодня день рождения. Как-то надо отметить...

Я с удивлением посмотрела на него: о своих днях рождения мы не говорили и не отмечали никогда.

- Да, да, - повторил он, - день рождения. Пойдем вместе.

Мы вышли на улицу. Шли медленно. На углу Советского проспекта и улицы Пирогова остановился прямо перед нами автобус из Лосты. Из него, с лыжами в охапку, вышла приезжая поэтесса Дербина. Она сверкнула в нашу сторону глазами. Коля издалека поздоровался: "Здравствуй, Люда! - и с усмешкой, - Что? Покататься здесь решила?"

Он почему-то голосом выделил слово "покататься". И что здесь смешного? Скорее - странно. Почему от деревенских полей ехать в город кататься на лыжах? 

Коля даже ни на минуту не остановился, а прошел мимо. Это меня несколько успокоило: значит между ними ничего нет. 

Пошли мы не в ближайший магазин, а в центр, к рынку. Возможно, он надеется кого-то из знакомых встретить. Так и получилось. Возле рынка встретили не просто знакомого, а сводного брата Леню. Коля обрадовался встрече и сразу же сообщил: "У меня сегодня день рождения! Пойдем ко мне!"

Леня согласился, но предупредил, что сначала купит моркови и занесет ее домой. Леня ушел за покупкой. Коля произнес одобрительно:

- У нас у всех родных так: сначала свое дело, а остальное - потом... Ты подожди здесь, я сейчас.

Подошел Леня: "Вы не подскажете... Что бы ему купить? Человек-то он такой..." 

Взгляд привлекли раскрашенные русские матрешки.

- Вот, пожалуй, подойдет? - посмотрел на меня вопросительно. Я кивнула головой.

Вскоре подошел Коля с бутылкой портвейна и банкой рыбных консервов. Буквально на минуту задержались возле Лениного дома (проходили мимо) и направились на улицу Яшина.

Дома Коля был очень веселым. Мне показалось, что он любовался братом, хвалился передо мной. Вот, мол, у меня какой брат: и красивый, и умный.

Застольную беседу прервал дверной звонок. Коля сразу насторожился. Но потом решительно открыл дверь. Вошел небольшого роста, улыбающийся, круглолицый мужчина. Представился нам: "Я его сосед. Снизу." И Коле:

- Меня жена послала за тобой, у нее день рождения. 

Коля быстро принимает решение:

- Неля, ты проводи Леню... (не хочет оставлять вдвоем) и приходи.

Берет попавшую под руку бумагу и пишет мне, чтобы я его подождала, он скоро придет. Согласилась выполнить просьбу. Проводила брата до перекрестка улицы Калинина и Советского проспекта. (Теперь недалеко. Не очень пьян -дойдет.)

Леня очень удивился, когда я сказала, что мне надо еще вернуться.

- Сейчас? К нему? - он неодобрительно покачал головой.

На мой звонок никто не ответил и я открыла дверь ключом. Больше часа сидела в каком-то оцепенении и, наконец, решилась: напишу ему записку. Пусть на этом все и кончится...

Коля прибежал ко мне на другой день. Влетел встревоженный и начал оправдываться: "Но я же не мог туда не идти. Я там бываю..." И вдруг усмехнулся: "Когда мужа нет дома." (Покоритель женских сердец? Пожалуй, наговариваешь на себя.)

- А ты, правда, больше не придешь?

Я промолчала. Тогда он продолжил умоляюще, просительно, заглядывая в лицо:

- Нет, ты приходи. Придешь?

И тогда я сказала: "Успокойся, приду."

Он улыбнулся такой светлой улыбкой, что до сих пор она выплывает в моей памяти.

Я сдержала свое слово. Пошла к нему в ближайший свободный день. Это было 9-го января 1970-го года. Коля был оживлен, весел и, как прежде, был рад моему приходу.

Но эта радость сменилась тревогой и озабоченностью, когда позвонили в дверь. Пришла женщина, которую я про себя назвала "Гета № 2". Увидев меня в комнате, она гневно сверкнула в сторону Рубцова глазами, уверенно, без приглашения, прошла в комнату и села за стол. Как будто не он, а она была хозяйкой квартиры и отчитывала непрошеных гостей. Вначале Коля молчал, стоя посреди комнаты. И даже опустил виновато голову. Но когда она, показав на меня, выкрикнула: "Что! Поменял местами?" Коля вспылил: "Ничего я не менял! Она была, есть и будет!"

Он резко взмахивал руками сверху вниз, словно разрезал воздух. Повернулся в сторону разгневанной женщины: "А ты - была!" Потом подбежал к столу, схватил подаренную братом матрешку, сунул в руки "бывшей подружке" со словами:

- На, возьми и уходи... Татьяна...

- Я не Татьяна! - возмутилась "вторая Гета", не поняв насмешки.

- А кто же ты? - пошел в наступление Коля. И услышал в ответ:

- Легко живешь...

Коля даже вздрогнул, словно его ударили, повторил: "Легко живу?" И вздохнул, взял себя в руки. Быстро, быстро заходил по комнате и, жестикулируя, стал повторять:

Плыть, плыть, плыть 

Мимо семейных драм...

Женщина ушла. Коля озабоченно и серьезно посмотрел на меня: 

- Не оставляй меня. Я погибну без тебя... Да, да - не оставляй... 

Я вспыхнула от этих слов. Значит он читал открытку, а я думала она пропала бесследно. Это было еще в 1969 году во время его очередной поездки в неизвестном направлении. Тогда, постоянно думая о нем, припомнила наши разговоры, шутку Сережи Чухина, что Коля - одуванчик. Возмутилась: какой же он одуванчик, он - колокольчик. И, вот, словно кто подтолкнул меня к киоску. Там прямо на меня с открытки смотрели нежные полевые колокольчики. Это же он. Я, не раздумывая, купила чудесную открытку и в тот же день отослала на домашний адрес: "Колокольчик, где ты звенишь, в Москве или в Ленинграде?" И дальше приписка: "Ты погибнешь без моей любви.

---