Он опускается передо мной и кладет голову на колени. Проходят минуты. 

"Ну вот, опять новости, теперь я у него вместо няньки. Только колыбельной не хватает."

Словно прочтя мою мысль, Коля поднимает голову и, глядя в мое лицо, сердито говорит: "А раздеться ты не можешь? Совсем раздеться..."

"Нет, не смогу, - внутренне возмущаюсь, - только такого спектакля мне еще не хватает!" Мне не нравится такая манера общения. Решаюсь уходить, но что-то продолжает меня здесь удерживать. Если это не любовь, то что?

Коля вновь берется за бутылку, опустошает еще один стакан, неловко (или специально) задевает сверток с колбасой и он шлепается на пол. Коля тяжело опускается на стул и закрывает глаза. Я хожу по комнате, порываясь уйти, и не могу. Проходит минут десять-пятнадцать. Решилась подойти к нему и если не спит, сказать, что ухожу, но Коля не реагирует на мое приближение. Наклонилась низко к его лицу, так что щеку задела прядь волос. То же самое, видимо, уснул. И тут Коля, не открывая глаз, громко произносит:

- А эти твои кудряшки мне нравятся!

- Нравятся... - повторяю про себя. - А ведешь себя как? Я ведь не кукла для развлечений... - но ему ни слова. С этим и ухожу.

Это было первое, но не последнее мое посещение дома на Армейской набережной. Примерно через неделю после следующего Колиного отъезда (на этот раз устных наказов не было) получила телеграмму из Балашихи такого содержания:

"Извини пожалуйста будешь свободна закрой форточку комнате забыл приветом Николай".

Пошла закрывать форточку. Как и в прошлый раз, позвонила и объяснила причину моего нового появления (у Коли ключа от общей входной двери не было). На этот раз беспорядка в комнате не оказалось, я уже хотела уходить, но хозяин квартиры был дома и у него возникло желание поговорить со мной об особенностях жизни своего соседа.

Мы разговаривали с ним на крохотной кухне, которая считалась общей, но судя по тому, как обставлена, принадлежала одной семье. Тут были и шкафчики, и полочки с кухонной посудой, горшочки с комнатными цветами, Коле Рубцову места там просто не оставалось. Он "не вписывался" в эту кухоньку, ни вообще в квартиру. Не потому ли опять уехал? И сказал, что надолго...

А. В. Сидоренков, умный, рассудительный мужчина, не мог понять образ жизни поэта. Он принял Рубцова (как мне показалось) за опустившегося пьяницу. Пытаюсь объяснить, что Рубцов - это действительно поэт, а не самозванец, что это человек очень сложной натуры. Мой монолог, по-видимому, понемногу убедил хозяина квартиры иначе смотреть на шумного жильца, потому что он уже не стал больше его критиковать.

Быстро наступило весеннее тепло, зазвенела капель. Вот и 8 Марта. Но праздник для меня уже не тот, что в прошлом году. От Рубцова, как всегда, никаких вестей. Вот уже на календаре апрель. Потом - май, по-прежнему тихо.

- Неужели уехал совсем? Но у него теперь есть комната (не надо скитаться по чужим углам). Но он не едет, значит где-то там, далеко ему лучше, чем в Вологде.

Кто мне скажет о нем правду? О наших отношениях, пожалуй, лучше всех знает Нина Груздева и Сережа Чухин. Но их нет рядом. Спросить в "Союзе"? Но там тоже могут не знать, где он. Да и кто я для Рубцова? В таком неведении проходит половина июня.

Встречаю, к моей радости, Нину Груздеву. Уж она-то, наверняка, все знает о Коле.

И, действительно, она сразу же сообщает: "Коля в Вологду не приедет, он не собирается здесь жить."

- Как это? - удивляюсь я. - У него теперь есть комната...

- Что ему эта комната! - продолжает Нина, - Он не хочет в ней жить... 

Верю Нине. Пожалуй, так оно и будет. Нина не могла это сама придумать. У них с Рубцовым особые отношения.

Недаром она часто позванивала мне по телефону, справлялась: Был ли Коля? Когда ушел? Я даже подумала, что она выполняет поручение - приглядеть за ним (что-то вроде опеки).

- Нет, - успокаиваю себя, - он должен приехать. Он сказал, что уезжает надолго, но не навсегда.

Тут, как назло, у меня новость на работе: направляют в пионерский лагерь "Звездочка". Это недалеко, за поселком Молочное. Но придется два месяца быть вдали от дома. Коля приедет, а меня нет. И я его не увижу. И я принимаю решение: написать письмо в Москву, в общежитие Литинститута. Наверняка, он там.

Сегодня я держу в руках слегка помятый листочек из школьной тетради в клеточку, который сохранился среди бумаг Рубцова. И тоже, наверняка, сгорел бы, как и другие, что не интересовали следственные органы.

Поскольку это письмо раскрывает наши с ним отношения, привожу его целиком. Вот оно:

"Коля! Считай, что поручение твое выполнено (речь идет о форточке - примечание Н.С.). Нина Груздева сообщила мне, что ты больше не вернешься в Вологду. Почему ты это передаешь через Нину?

Я знаю, что в осиных гнездах не живут ласточки. Я знаю, что есть зло. Правда, меня почему-то берегли от него люди, были слишком добры. Вот и верю я в человека. К жужжанию ос я привыкла, к укусам - тоже. Я в тебя верю. Ты все скажешь мне сам. Только береги себя, пожалуйста. Принадлежишь ты (если говорить громко) уже не себе, а народу. А я маленькая частичка народа. Всего лишь маленькая частичка! И я не забываю об этом. Хотела я тебя увидеть перед отъездом, ждала тебя, но завтра я уже уезжаю (я тоже умею уезжать). Прости меня за бессвязное письмо, но я не такой сильный человек, если мне так плохо без тебя. Убежим куда-нибудь вместе!? 17/VI - 68 г. Неля."

Отправив письмо, на другой день я уехала.

Пионерский лагерь был километрах в двух-трех от поселка Молочное, на берегу реки Вологды, возле полуразрушенного храма и старого кладбища. Телефона, газет и радио там не было, поэтому жили, как в далекой глухомани.

В июле мне разрешили денек побывать дома. Для меня это такая радость: может, письмо от Коли ждет. А вдруг он сам приехал, и я его увижу!

Ноги сами бегут по протоптанным редкими прохожими тропинкам. Но мимо обилия полевых цветов разве пройдешь равнодушно? Собираю пышный букет.

...Дома меня не ждали. Время обеденное, а хлеба забыли купить. И я, поставив цветы в банку с водой, без лишних разговоров бегу в магазин.

Прихожу в хорошем настроении (жду какого-то чуда) и в нетерпении спрашиваю: "От Коли письма не было?" Мама и тетя переглянулись и обе чуть не в один голос: "А разве ты его не видела?"

- Где?

- Он только что вышел. Заходил, спросил о тебе. А мы сказали, что тебя нет. Он посмотрел на цветы и сказал: "А цветы? Значит она..." Обе наперебой - то мама, то тетя стали мне рассказывать, что Коля несколько дней подряд приходил и справлялся обо мне. Они сказали Коле, что я уехала отдыхать на юг, и это ему не понравилось: "Там опасно."

Он рассказал случай (может, сочинил), когда лошадь спасла его, перепрыгнув через пропасть: "Лошадь остановилась, посмотрела на меня, а я на нее. Прыгай! И она прыгнула..." 

- Так он интересно рассказывал, так рассказывал, - продолжают перебивать друг друга мои домочадцы. Но я их не слушаю, я в расстройстве.

- Но почему вы человеку правду не сказали? Говорите приходил, сидел, развлекал даже вас... Как вы могли?

- А мы думали, - отвечает мама, - если скажем правду, он туда явится, как в Липин Бор. А там же дети... Вдруг еще и пьяный... Как потом на тебя будут смотреть?

Вот такая женская логика. Как говорят: хоть стой, хоть падай. Дело сделано.

Я пришла в дом с одной стороны (из центра), Коля ушел в другую. Надеялась, что он придет вечером, но он не пришел.

Только в 1971 году от Геты узнала, что он в это время приезжал в Тотьму.

Моя медицинская командировка окончилась в начале августа. Главная новость, которую узнала в городе, что умер поэт Александр Яшин. Похоронили его, по завещанию, у себя на родине, на Бобришном угоре. Очень много народу провожало поэта в последний путь.

Какая нелепая смерть! У меня вызывает страх даже напоминание о ней и я всегда ухожу в разговорах от таких тем. А Коля, как нарочно, очень часто говорит о своем печальном конце. Как будто ему даже нравится пугать меня, чувствовать мое смятение. У него странная особенность характера - притягивать, как магнитом, и одновременно отталкивать от себя прочь.

Думаю о том, что принесет нам новая встреча? Что скажет на мое послание? Прошло почти полгода, как мы не виделись, но он не забывает дорогу в мой дом.

Как всегда, Коля Рубцов непредсказуем, но на этот раз (по рассказу мамы) что-то с ним произошло. После того, как "прогулялся" в Никольское, а, возможно, после похорон Яшина, он напивался до такой степени, что не мог держаться на ногах. Или это было начало скрытой сердечной болезни, которая проявилась в сложных условиях. 

Так или иначе, он добирался до моего дома, поднимался на чердачную площадку и сваливался там почти без сознания.

Однажды мама обнаружила его там лежащим в скрюченной позе. Он отреагировал на ее зов, но был очень слаб и бледен.

- Я, - говорит, - напоила его сладким чаем, потом он отлеживался на диване. 

В другой раз его увидели лежащим на траве возле нашего дома ребятишки - моя маленькая племянница и Сережа Кошкин, соседский мальчик. Сережа потрогал его прутиком, а девочка громко сказала:

- Не трогай, это же дядя Коля Рубцов! 

И Коля открыл глаза: 

- Ой, Жанна!

Дети прибежали сообщить бабушке (моей маме), что видели дядю Колю, что он там лежит. Мама, естественно, спустилась вниз, а Коля уже встал и виновато улыбался:

- Я плохо спал дома, а здесь, под деревьями, так хорошо!

По просьбе мамы в квартиру поднялся.

Мама расстроена: соседи по дому мимо ходят, наверное, видели его лежащего. Осуждать будут - с кем твоя дочка связалась... Но что делать? Коля такой...

Встретились вновь неожиданно. Сижу на диване, где он обычно садится. Вдруг вижу отодвигается пружинистая створка двери (мы тогда днем на ключ не запирались), боком протискивается с поникшей головой Коля. Он сильно пьян. Но поднимает головy, видит меня и грозно кричит, как родитель, отчитывающий пришедшую в поздний чac домой школьницу:

- Где ты была?

"Вот и встретились, - думаю, - а я-то размечталась..."

- В пионерском лагере, - растерявшись, отвечаю я.

- Ты была на юге, - утверждает он, так же грозно.

"И азиатская чужбина,

Бог знает, что за сторона" - декламирует, размахивая правой рукой.

Чуть не плачу: "Мама, мама, что же вы наделали? Вот как оборачивается для меня ваш обман."

Коля подходит к дивану, садится рядом со мной, низко опускает голову, и, не поднимая ее, говорит (не обреченно, а как о давно решенном, только надо маршрут уточнить): "Так куда же мы с тобой убежим?"

У меня сердце захолонуло: "Опять начинается балаган... Что я ему скажу, нетрезвому? Надеялась на серьезный, откровенный разговор, чтобы выйти из общего заколдованного круга. Не получилось."

Он отозвался на мое письмо своим приездом. Он приходил, справлялся обо мне. Он хотел быть нарядным (обычно стеснительный, сам попросил мою тетю постирать его белую рубашку). Но... судьба опять развела нас в разные стороны.

И все началось сначала. Пожалуй, его приходы стали чаще обычного. Все чаще он появляется пьяным. Это стало почти нормой.

Смотрю на него с жалостью и болью. Как это все остановить? Ему нравится, что я по-прежнему к нему внимательна (что говорить, боготворила я его). Он улыбается, склонив голову на бок, с прищуром смотрит на меня. С коротким хохотком взмахивает руками:

- Ой, ты же меня и пьяного любишь. И тут же нараспев произносит стихотворное продолжение:

В твоих глазах любовь

                             кромешная,

Немая, дикая, безгрешная.

Он, как и раньше, разглядывает комнату, словно ищет что-нибудь знакомое. И находит.

- У тебя - на шторах олени, а у меня - на рубашке...

- Почему ты ее не носишь?

- Там такое пятно, что его невозможно отстирать.

- Принеси, я отстираю.

Коля отрицательно мотает головой:

- Но ее же невозможно... Ну просто невозможно... (он разводит руками в стороны). Настаиваю: "Все равно приноси." И он соглашается: "Ладно, завтра принесу". 

Вот так теперь мы и беседуем, что в голову приходит, только не о наших отношениях. Однажды спрашивает (продолжая одному ему понятную мысль):

- Ты какие цветы любишь? 

Отвечаю:

- Розы и ландыши.

Коля с любопытством смотрит на меня и говорит негромко самому себе:

- Значит ты... - он произносит слово, характеризующее меня как человека почти шепотом, и я его не запомнила.

Рубашку он, как и обещал, принес. Развернул, смущаясь, словно что-то непристойное показывает:

- Вот, смотри...

Смотрю на это большое жирное пятно и вспоминаю, как мы с ним выводили такое же пятно с коричневого пиджака в прошлом 67-м году.

---