* * *

Во время отсутствия Коли все вечера у меня были свободными и я часто навещала Нину Груздеву. Она жила в Октябрьском поселке в квартире, где основную площадь занимали строгие соседи. Там, у Нины, частым гостем был Юрий Рыболовов, любитель поэзии, как представила его Нина. 

Этот человек обратился ко мне с деликатной просьбой - дать мой адрес, чтобы его друг, пишущий стихи, мог послать мне их для рецензии.

- Почему же я? Как я могу оценить чужие стихи, если сама хожу в начинающих?

- Нет, ему нужно только Ваше мнение. И я дала свой адрес. 

Каково же было мое удивление, когда через короткое время Юрий Рыболовов вошел в мою квартиру. Он появился без стука (почему-то двери были не заперты).

- Извините, у вас было открыто. "Всех ягод лучше - красная смородина." Смотрю на неожиданного гостя: "Что это он? Говорил: друг, стихи, рецензия... И строки из стихов Рубцова "В лесу". Совсем не к месту..."

Мне непонятен этот визит. Юрий, улыбаясь, начинает рассказывать, что знаком с Рубцовым.

- Пришел к нему в общежитие. Дверь его комнаты открыта. (Странно, и у него оказалась дверь открыта, — отметила я для себя.)

Шагнул внутрь и говорю: "Всех ягод лучше - красная смородина." Рубцову это понравилось. Разговорились.

Так "Красная смородина" после Рубцова послужила свободным пропуском и в мой дом. С тех пор посещения уже нашего общего знакомого с Колей стали постоянными все последующие годы.

Разумеется, что не все вечерние встречи у Рубцова были только со мной. Он не обременен службой, как я, времени свободного много. Он может позволить себе поездки, встречи с друзьями, со своими читателями. Но, где был? Как? Что? Об этом никогда не рассказывал. На одной встрече с читателями мне удалось побывать. (Для меня это было третье публичное его выступление.)

Пришел вечером, как всегда, неожиданно. Достал из кармана пальто бутылку красного вина, попросил стакан, налил половину, выпил. Потом еще. И вдруг говорит: "Сижу у тебя, вино пью, а мне надо сейчас стихи читать." Вопросительно смотрит на меня (что я скажу? ): "Может успеем? Пойдем!" Это недалеко, в областной библиотеке."

Быстрехонько одеваюсь. И мы бежим. В библиотеке тихо. Встреча с писателями уже началась. Раздеваемся и так же быстро вбегаем по лестнице на второй этаж. Перед дверью вестибюля второго этажа Коля приостанавливается, поворачивается ко мне и говорит негромко:

- А что это мы с тобой вместе? 

Шепчу в ответ:

- Но я же не иду в президиум. Смотри, тебя, кажется, встречают. К нам подошла дежурившая возле двери библиотечный работник и со словами к Рубцову: "Проходите, Вас уже ждут", - открыла дверь в читальный зал. Вопросительно посмотрела на меня.

- Мне, - говорю, - ближе к выходу.

- Проходите, проходите, - негромко дважды повторила мне женщина. Откуда-то появились стулья. Коля присоединился к столу, к своим друзьям-писателям. Я присела сбоку на приставной стул в крайнем к выходу ряду.

Зал был полный. Все молодежь. Очень много красивых девушек. Первый читает стихи Александр Романов. Как сейчас помню шумную веселую реакцию зала на стихотворение "Посвящение в родню", где описана встреча невесты с матерью поэта. Особенно понравились девушкам строчки, что невеста "из Вологды самой", как будто это и к ним относится.

С откровенным взрывом смеха встречают слушатели глубокий юмор "Плотницких рассказов", отрывок из которых читает автор - Василий Белов. Завершает встречу чтением стихов Рубцов. Была удивлена подбору стихов, которые он стал читать. Поэт чутко оценил аудиторию, понял, что этот вечер - развлечение и стал развлекать (в то же время рассказывая о себе). Пусть знают, что у него нет невесты, он готов зазимовать у веселой вдовы, "как у пристани флот".

Это вызвало оживленный смех. Затем Рубцов преподносит другой вариант возможной своей жизни - "ты мне будешь тещей, а я тебе зятем". Зал еще больше развеселился.

Закончил Рубцов выступление стихотворением "Поезд", как всегда энергично жестикулируя руками:

...вместе с ним и я в просторе

                                                  мглистом

уж не смею мыслить о покое, —

мчусь куда-то с лязганьем

                                               и свистом,

мчусь куда-то с грохотом и воем,

мчусь куда-то с полным

                                          напряженьем.

Я, как есть, загадка мирозданья

Перед самым, может быть,

                                              крушеньем

Я кричу кому-то: "До свиданья!..."

Но довольно! Быстрое движенье

Все смелее в мире год от году.

И какое может быть крушенье, 

Если столько в поезде народу?

Вот к такому, уже оптимистическому, выводу подходит он в конце выступления, задавая общий бодрый настрой всей многочисленной аудитории. Встреча с писателями завершена. Легкий шум, шорох, задвигались стулья. Некоторые читатели стали подходить к столу, где сидели писатели, чтобы лично передать слова благодарности за вечер. Большинство ринулось к выходу - занять очередь в раздевалку. Я была близко к выходу, поэтому и вышла почти первой. Уже одевшись, остановилась в стороне, поджидая, когда выйдут писатели. И вот они вышли возбужденные, довольные встречей, продолжая разговаривать между собой. Впереди шел Коля, погрузившись в самого себя. Обычно такой зоркий, меня он конечно "не заметил", хотя я была в двух шагах от него. Его друзья тоже меня не увидели. Они - это понятно. Но Рубцов... Вот так: пришли вместе, ушли врозь. Но это было не первое и не последнее посещение библиотеки. Рубцов был постоянным ее читателем. И поэтому меня не удивило, когда однажды он, посидев у меня полчасика, вдруг объявил:

- Мне еще в библиотеку. Пойдем!

Не удивило меня и то, что я должна его сопровождать, он часто обращался ко мне с такой просьбой. То ли чувствовал себя со мной увереннее, то ли боялся за свое здоровье (часто брался рукой за грудь) и хотел, чтобы кто-то из близких находился рядом.

В абонементном отделе был свободный доступ к стеллажам. Мы прошли между ними. Коля быстро посмотрел на корешки книг и вышел к столу библиотекаря. Негромко поговорил и вернулся ко мне.

На книги он больше не смотрел, достал из кармана пиджака таблетку валидола и положил в рот. Шепотом спрашиваю: "Тебе плохо?" Он отрицательно качает головой.

Библиотекарь между тем звонит по телефону, разговаривает тихо, но внятно. Речь идет о редкой книге, которая находится в фонде и на руки читателю не выдается. На том конце провода, видимо, спросили для кого нужна книга: для писателя? А может даже для Рубцова? (это вполне возможно при его частых запросах.) Мы слышим ответное: "Да, да." Вскоре желаемую книгу для Коли принесли. Это была "История государства Российского" Карамзина.

Он очень доволен. Прямо на крыльце нетерпеливо раскрывает томик и пробегает глазами первые строки. Потом смотрит на меня и говорит:

"Ты послушай, как здесь написано", - и начинает читать вслух начальные строчки первой главы. Прочитал абзац, закрыл книгу и поучительно (то ли мне, то ли себе) проговорил: "Вот как надо писать!"

Через несколько дней направляюсь к остановке автобуса, что в центре города возле Дома офицеров, лицом к лицу встречаю Колю (он вышел из библиотеки).

- Ты куда? - спрашивает.

- К Нине Груздевой. Поедем?

Коля согласился. И мы поехали. Нина была не одна. У нее гостила кумыкская поэтесса Ш. Алишева.

Коля, большой охотник до разговоров, особенно с новыми людьми, быстро настраивается на диалог с милой черноволосой девушкой. Сначала просто любезности, а за ними сразу же лобовой вопрос: что она думает о русских? Алишева подчеркнуто с гордостью говорит о своих собратьях.

- А русские не такие, простоваты очень.

Я запомнила эту фразу, потому что сразу подумала: "Что это она нас за иванушек-дурачков принимает?" Что тут началось! Коля резко встал, грозно посмотрел на сидевшую напротив, вмиг притихшую поэтессу и громовым голосом, подняв кверху кулаки, стал буквально сыпать примерами русской доблести, геройства. Прекрасный знаток истории (история была его любимым предметом в школе), он, как отличник на экзамене, без запинки, образно рассказывал о Дмитрии Донском. Он вел себя так, словно сам был участником Куликовской битвы. Вот он уже на Ледовом побоище и словно лично знал Александра Невского.

Девушка даже побледнела, сидела как пришибленная. Он не давал ей сказать ни единого слова. Он сражался, сражался не за себя оскорбленного. Он защищал Россию. Монолог Рубцова мог бы затянуться заполночь или до самого утра. Я напомнила, что скоро будет последний автобус, и если мы задержимся на десять минут, то придется из Октябрьского поселка идти домой пешком. Коля немножко опомнился, но не остыл. Мне кажется, что он не ощущал крепнувшего мороза, когда быстрым шагом по скрипучему снегу мы пошли к автобусной остановке. Он даже не обратил внимания на усыпанное звездами темное небо (к чему он не был равнодушен).

Коля молчал всю дорогу. Не вымолвил ни слова. Я перетаптывалась с ноги на ногу и поглядывала вдаль с надеждой увидеть спасительный от холода автобус. Коля по-прежнему молчалив и задумчив.

Когда подошел автобус и я обрадованно стала в него входить, взявшись за поручень, Коля, стоявший сзади, вдруг говорит: "Я не поеду." - Как? - удивляюсь я, - Куда же ты? Отвечает: "У меня есть знакомые."

И тут дверь автобуса захлопнулась. Коля остался один на автобусной остановке. Думаю: "Куда же он пойдет?" И ответная мысль: "Скорей всего - завершать спор..." Каких знакомых он будет искать почти в полночь?! Это же нелепо... Но, кто знает, может для поэта Рубцова - это естественно! Во всяком случае такой "поворот" так и остался тайной.

В начале зимы 1967 года Коля переселился в новое общежитие. Но, по-видимому, особой радости у него это не вызвало. Сказал мне, между прочим, когда прожил какое-то время. Чувствовал он себя очень неуютно.

Пришел однажды около полуночи, едва на ногах держится, так пьян. Но не возбужденный, а с внутренним надломом, словно хотел укрыться от преследования, сел на диван, съежившись. Потом, как от толчка, резко встряхнул головой и сказал: "Я пойду!"

Мы с мамой стали его уговаривать остаться на ночь у нас. На улице ночь, шел сильный снегопад. С трудом передвигая ноги, разве можно брести по такому снегу? Но Коля был упрям:

- Нет. Я пойду к себе. (К себе - это на улицу Ветошкина, дом 105, кв. 50.)

И он ушел. Я бросилась к окну: сможет ли он идти. Ругаю себя: надо было всеми силами задержать его. Так ведь и замерзнуть можно, если в вытрезвитель не подберут.

Но Коля пошел уверенно, держа равновесие, широко расставляя ноги. Верю в спасительное: он же моряк и не такие "штормы" выдерживал.

Но ночь прошла для меня в тревоге, видимо его напряженное состояние передалось и мне. Утром приняла решение пойти в его новое жилище.

Тротуары были еще не расчищены, ноги вязли в снегу. Прошел, наверное, целый час, пока я добрела до дома.

С бьющимся сердцем поднялась по лестнице, позвонила в квартиру. Открыл Коля, совершенно не похожий на вчерашнего: спокойный, уверенный в себе. Но озабоченность осталась. И когда я спросила: "У тебя все нормально? ", он сначала улыбнувшись (мне показалось - не мне, а своим мыслям), ответил: "Да, все нормально..." 

В комнате, кроме Рубцова, были два молодых человека. Оба рослые, подтянутые. По сравнению с Колей они казались одеты для торжества: в одинаковых темных костюмах.

Коля не представил их мне. Они при моем появлении переглянулись и моментально ускользнули в кухню. Коля прошел следом за ними.

Остановившись в середине комнаты, огляделась. Типичное мужское общежитие: кровати, тумбочки, посередине стол. Две кровати заняли более удобное место: в стороне, у окна, с тумбочками. А эта - напротив двери, с выгнутым к наруже железным прутом спинки, кровать Коли Рубцова. Стол рядом, а на нем пепельница, переполненная окурками. От нее исходит удушающий запах. Разве можно этим дышать? Беру пепельницу, придерживая руками, чтобы не рассыпать окурки на пол и несу на кухню, где хозяева о чем-то разговаривают. Не вникаю в беседу, высыпаю окурки, ставлю пепельницу обратно на стол. Коля подходит ко мне и сердито:

- Что ты наделала?

- Как что? Убрала вашу грязь!

- Какая грязь!? Здесь еще можно было кое-что взять...

- А кровать эта искореженная, наверное, твоя? - уклоняюсь я от досадливого разговора об окурках. Он убедительно кивает головой.

- И железо так тоже ты?

Он опять кивает головой и спокойно, без хвастовства, произносит: "Я." "Ну, - думаю, - какая же должна быть силища, чтобы не только выгнуть, но и обломить толстый металлический прут! "

---