Сборник адресов, фотодокументов, воспоминаний о поэте

(продолжение)

В Череповце у Николая Рубцова появилось немало знакомых. В основном это были братья по перу, такие как, Вячеслав Козлов, Юрий Тарыничев, Вениамин Шарыпов, Валентин Маринов и другие.

11. Однажды, а именно 28 декабря 1965 года, Валентин Маринов привёл Николая Рубцова к начинающей поэтессе Галине Березиной, на улицу Ленина, 131-б, кв. 32.

Одна встреча с поэтом

Пришло время написать о моём очень кратковременном знакомстве с теперь уже всем известным гениальным Николаем Рубцовым.

Случилось это в Череповце в 1965 году. В то время при газете «Коммунист» существовало литературное творческое объединение молодых. Одновременно пробовали свои силы прозаики Юрий Тарыничев, Вениамин Шарыпов; поэты Вячеслав Козлов, Валентин Федотов, Валентин Маринов, Иван Полунин, Михаил Ганичев, Владимир Катышев, Эмиль Смирнов, я и другие.

Так получилось, что я жила в одинаковой близости от всех, и мой дом стал проходным двором. Как говаривала моя бабушка, как в полое прясло шли. Такие мы все были дерзкие, уверенные в себе, хотя почти у всех – ни жизненного опыта, ни багажа знаний. Я такая же была. Тем более, что до встречи с Рубцовым приглашалась на семинар писателей Севера в Вологду и была принята там хорошо. Даже в «Литературной газете» была заметочка в каком-то углу, что прошёл семинар и некая Галина Березина подаёт надежды. Про меня было написано всего одной строчкой, но…

Как-то вечером, а именно 28 декабря 1965 года, ко мне зашёл Валентин Маринов и привёл с собой, как мне тогда показалось, худенького, небольшого роста, немного лысоватого, одетого в какой-то простенький костюм молодого человека. Брюки заправлены в серые растоптанные валенки, и от этого он показался мне ещё более тщедушным. Но глаза… насквозь смотрящие и всевидящие. Его неординарность, особенность сразу чувствовалась и в манере поведения, и в пронизывающем взгляде, а потом и в ясности выражения мысли. Не «бытовушный» человек. Не от мира сего.

Он разделся, снял шапку и стал расчёсывать свои редкие волосы. Сначала зачесал на один бок; я молча посмотрела на него и взглядом не одобрила. Он зачесал их на другую сторону – я отрицательно покачала головой; затем он зачесал их назад – я взглядом выразила недоумение. Тогда он резко взмахнул головой, волосы произвольно рассыпались. Я утвердительно кивнула, и после этого мы вошли в комнату.

Мы были одного возраста. Николай Рубцов родился 3 января 1936 года, а я 14 января того же года.

Многие встречались с ним, жили, может быть, рядом, сидели за одним столом, пили из одной бутылки, но не видели в нём никого другого, а только собутыльника. Да ещё не очень удобного. А вот Валентин Маринов увидел. Он представил мне Рубцова как очень талантливого поэта. Он сказал: «Все наши по сравнению с ним – ничто! Вот настоящий поэт. Запомни и следи за публикациями – Николай Рубцов!»

Как всегда, мама собрала на стол, что-то оказалось из выпивки. А разговор начался сразу. О чём? Трудно конкретно вспомнить. Сначала разговор был общий, затем переключился на литературу, и Коля стал разговаривать только с Валентином, ко мне же демонстративно повернулся спиной. То ли это был своего рода манёвр молодого человека, то ли женщин – ценителей поэзии не находил, во всяком случае меня эта ситуация очень позабавила. Но что это была лишь своего рода демонстрация, я почувствовала сразу. Разговор между мужчинами продолжался. Спорили горячо, но спокойно. В какую-то минуту я вклинилась в разговор – Николай взглянул на меня с любопытством, затем я ещё что-то сказала – Рубцов окинул меня взглядом, просверлил своими зоркими глазами и принял в качестве собеседника. Теперь уже Валентин Маринов остался за спиной Николая Рубцова. Потом была гитара. Инструмент был мой, плохо настроенный, но Коля сумел оживить его, душу вкладывал в песни, которые пел. Это были его песни: «Элегия», «Потонула во тьме» и другие. Уже не помню. Но мелодии названных песен запомнила. Да и нельзя было не запомнить: пел он пронзительно звонко, голос у него был чистый и проникал в душу.

Я тогда не знала слов этих песен, а когда появился второй сборник его стихов, нашла слова и на даче, бродя по лесу, восстановила точную мелодию. В этом я убедилась, прослушав кассеты с записями песен в исполнении самого Рубцова в частном музее Нинель Старичковой.

Вечер прошёл незаметно, но заметно сблизив нас. Николай был целомудренно ласков. Он бережно брал мои сопротивляющиеся руки в свои, обхватывал ими свою голову и буквально клал ко мне на колени. И это было на виду у Маринова и снующей из кухни в комнату и обратно очень строгой моей мамы. Взаимопроникновение наших душ было настолько стремительным, что ещё будучи у меня на квартире, он сказал мне решительно: «Завтра пойдём в ЗАГС». Расставаться не хотелось, и мы пошли к Валентину Маринову. Опять стихи, опять песни. И всё на пределе. Ни я, ни Коля не думали, что это наша первая и последняя встреча…

Надо сказать, что вокруг него всегда кипели страсти. Не было равнодушных. В тот вечер – тоже. Мы все перессорились. Но… удивительно! Коля умел выходить из сложных ситуаций, не теряя достоинства. И тогда тоже дважды сумел разрядить накалённую обстановку. Но я в третий раз вспылила, оделась. На этот раз он не задерживал меня и не позволил этого Валентину. Я была уверена, что через день увижу его на вокзале. Новый год он собирался встречать у Василия Ивановича Белова, а я собиралась ехать в Вологду к приятелям. Я уехала. В поезде обошла все вагоны в надежде его встретить, но… напрасно.

Он остался в Череповце. Несколько раз заходил к нам, но моя мама встречала его холодно или даже хуже. Понять его она, конечно, не могла и где я нахожусь – не сказала.

(Буквально на днях, а именно 21.01.06., я узнала от Пыченковой Любови Николаевны, что Новый год Рубцов встречал у её родственника, поэта Вячеслава Козлова, по адресу: ул. Горького, 22, кв. 74, и что в ту новогоднюю ночь ему в гостях не сиделось, и он три-четыре раза приходил ко мне домой.)

Уже после Нового года, спустя примерно неделю, когда я считала, что наши пути разошлись навсегда, ко мне пришёл изрядно выпивший Иван

Полунин и стал настойчиво уговаривать меня пойти к нему домой. У него, видите ли, компания. Я очень удивилась его приглашению и наотрез отказалась, представив по его состоянию, что это за компания. Тогда, уходя, уже за дверью он сказал как-то злорадно, нехорошо сказал: «А тебя Коля Рубцов там ждёт» и ушёл. Скажи это он в начале разговора или во время его, может, всё бы изменилось и в моей жизни, и в жизни Николая Рубцова. Но никто здесь, в Череповце, этого не хотел. Когда Рубцов спрашивал адрес – ему не говорили, когда шёл ко мне – его под разными предлогами уводили в сторону, а когда приходил – его выгоняли.

Сначала Валентин Маринов сопротивлялся нашей встрече. А когда всё-таки повёл Рубцова ко мне, на их пути встретился Вениамин Шарыпов. Узнав, куда идут, сказал, что он только что от меня, будто я в очень скверном настроении и никого к себе в квартиру не впускаю. Отговорил их от намерения идти ко мне и увёл за собой. Об этом мне рассказал позже Валентин Маринов.

Чтобы я не впустила в квартиру кого-то, будь в любом настроении, - никогда такого не было! Часто случалось, что кто-нибудь из поэтов приходил даже среди ночи, тихонько стучал в окно (я жила на первом этаже), желая поделиться удачно выстраданной строчкой, ища одобрения; мы уходили на кухню, чтобы не разбудить моих родных и соседей, и там шепотом делились впечатлениями.

Вскоре Коля уехал в Москву, и всё… Я его потеряла навсегда. В отчаянии написала стихотворение «Уехал», очень несовершенное, но… надо было выплеснуться. В нём всё моё отчаянье, вся моя боль. Исправлять, редактировать не стала. Боялась к нему прикоснуться. Чтобы «не соврать», не вспугнуть, не нарушить ту связь незримую, что между нами пролегла (с моей стороны – длиною в жизнь).

 

Уехал! Уехал… Шальной ветер

Помог мне тебя потерять.

Уехал. Как будто и сердца нету,

Тоскующего по тебе.

А у нежности с разума оловом

Ох, какие были бои,

Когда свою беспечную голову

Заключал в ладони мои,

Целовал упрямые руки

У соперника на виду.

Счастье… Как оно всё-таки хрупко.

Счастье… Как оно всё-таки тонко.

Нету счастья. Его обломки

Только память хранит на беду.

Помню, таяли пальцы в ладонях.

Помню, сердце тонуло в бездонном

Растревоженном взгляде твоём.

Под рукой у тебя гитара,

Словно женщина, трепетала

И просила пощады. Просили вдвоём…

Ты не внял.

Я ушла – не гранит.

Ты уехал.

И некому верность хранить…

 

Вообще перестала писать стихи. Не могла. Перечитывала старые, они казались столь глупыми, несовершенными, никому не нужными.

В первые десятилетия после смерти Николая Рубцова всегда чувствовала его присутствие: включала радио или телевизор именно в момент передачи о нём, будь то воспоминание или чтение стихов, или исполнение песен на его стихи.

Сколько я ни читала стихов его, не помню наизусть ни одного, не хочу помнить. Перечитывая их, воспринимаю как открытия, с ещё большей радостью и удивлением.

О многом в его жизни меня информировал Олег Коротаев – брат поэта Виктора Коротаева. С матерью братьев Коротаевых Александрой Александровной я, как ни странно покажется из-за разницы в годах, дружила. Удивительно добрая, чуткая была женщина. Она и в отсутствие своих сыновей неоднократно принимала Рубцова как родного. И очень жалела его.

Рассказать о своей любви к Николаю Рубцову я ни перед кем не могла. Нет, слукавила: все уши прожужжала своей помощнице по работе Наташе Шевелёвой. Запоем читала ей его стихи.

И как-то послала в Литературный институт чистую кассету для Рубцова, чтобы кто-нибудь записал его голос, его стихи, песни. Исчезла кассета бесследно. Может, кто-то тоже не понял, как многие из его окружения, кто есть Николай Рубцов.

Оставалась ещё одна надежда на встречу с ним – самой поступить в Литературный институт. Спешно отправила подборку своих стихов и получила обстоятельный, оскорбивший меня отзыв. Как всегда, о неприятностях постаралась забыть. О стихах – тоже. Вспомнила, когда совсем недавно в конце 2007 года наткнулась на эту рецензию.

1966 год. С 4 на 5 мая – страшный сон. Будто Виктор Коротаев приехал из Москвы и говорит мне: «Галя, а ты знаешь, Коля-то Рубцов руки на себя наложил!» Я остолбенела и вижу: Коля действительно лежит, а около его горла какие-то чужие руки, сжимают… Он не сопротивлялся. Умер... Плакала так, как никогда в жизни, так было горько, больно, сердце слезами захлёбывалось, не хватало воздуха от рыданий, чуть не умерла. Хорошо – проснулась. Говорят в народе: «Плачь во сне – печаль умрёт». Неправда.

До сих пор не могу простить себе, что не смогла уберечь его, не сделала всего один шаг – не приехала к нему в Вологду.

Но… я знала, что у него есть жена и дочь, и это меня сдерживало. Не знаю, изменилось бы что-либо в его жизни, если б я вошла в неё. Я думаю, да. Но вот Виктор Астафьев после беседы со мной понял моё состояние, хотя я и пыталась скрыть его, сказал буквально следующие слова: «Галя, моли Бога, что не ты оказалась на её месте (на месте Дербиной)». Я по сей день думаю и не знаю, прав ли он был в своём высказывании.

Такая вот судьба – не судьба. Прошло со дня моей встречи с Рубцовым уже четыре десятилетия, но воскресают и память, и чувства.

А однажды я услышала по радио музыку Листа. Она меня захватила, я заслушалась, вспоминала прошлое, свою жизнь; на бумагу легли слова, какая-то выплыла простенькая мелодия, и я запела. Кажется, то произведение Листа называлось «Раздумья». Свои стихи-песню я так и назвала «Раздумья».

 

Это кажется просто,

                         что мимо и мимо

Мчится жизнь и приводит

                          опять не сюда.

Я, конечно, люблю

                            и, конечно, любима.

Только встретиться нам –

                                    не судьба.

Ты находишься рядом

                             со мною незримо,

Бережёшь от хулы

                         и ошибок давно.

Я, конечно, люблю

                         и, конечно, любима.

Только встретиться нам

                                не дано.

Говорят, счастья нет. –

Мне другого не надо.

Я пойду прямиком,

                          никого не виня.

Ах, зачем же, зачем,

                         по какому раскладу

Эту жизнь посетил без меня.

Вздохи, взгляды косые,

                         упрёки бывали:

Оглянись, усмирись,

                          не гони, не томи.

Я, конечно, люблю,

                           разве этого мало –

Ты проходишь

                   под светом любви.

Ты воскреснешь опять

                           из тумана иль дыма,

Лишь заря возвестит

                       о померкнувшем дне.

Я, конечно, люблю

                      и, конечно, любима, –

Посидим, помолчим

                         в тишине.

Время катит к закату,

                          но я тебя слышу.

Но опять рубежи,

                     рубежи, рубежи.

Непременно найду

                    на земле или выше.

Только имя своё подскажи.

Это кажется просто,

                        что мимо и мимо

Мчится жизнь и приводит

                            опять не сюда.

Я, конечно, люблю и,

                        конечно, любима.

Только встретиться нам –

                                    не судьба.

 

Ожидание не так уж и бесплодно, как о нём привыкли говорить. Оно обостряет чувства, мысли – это раз. И второе – бежать, искать – можно разойтись. Что и случилось с нами.

Ещё про Рубцова… А он, без сомнения, был человеком эпохи и шёл дальше других поэтов. Многие из них выпивали. Николай – тоже. Мне даже навязывали мысль, что он пьяница и не стоит сострадания.

Поэты видят дальше, чувствуют глубже. Во все времена поэты, если не придворные, были изгоями. Шли впереди и падали первыми. Очень ранимые – не выдерживали. Кто спивался, кого убивали, кого-то изгоняли. Я мыслю это так. Сконцентрированная, импульсивная мысль поэта, оставляя тело без присмотра, уносилась за сотни веков и вперёд, и назад, видя настоящее как бы со стороны. Так душа расстаётся с телом при смерти.

Вдохновение – это работа души. А тело, чтобы выжить, требует допинга, подзарядки. Получает и губит и себя, и душу. Поэтому многие настоящие поэты недолговечны, рано уходят из жизни. А Николаю Рубцову, как бы ни было плохо его здоровье, ещё и помогли.

Единственно, что отличает талант от гения, это гибкость таланта, его извечная зависимость от окружения.

Гений не расчётлив, в нём отсутствует даже инстинкт самосохранения.

Он сам по себе и в себе. И подвержен только своему внутреннему голосу и глубинному голосу времени.

Таков был Николай Рубцов.

До сих пор тема о Рубцове для меня очень больная. Наедине с его стихами мне комфортнее, чем делиться своими переживаниями с людьми. Но, думаю, в день нашего общего семидесятилетия – надо.

Январь 2006 года

Череповец

Г.М. Березина

Теперь Галина Михайловна живёт на проспекте Победы, 49.

Галина Михайловна Березина упомянула в воспоминаниях о некоторых своих друзьях-поэтах; у них тоже бывал Рубцов.

 

12. Валентин Маринов жил на ул. Ленина, 116.

«Здесь Рубцов бывал так уж бывал! Жил больше недели», – вспоминает Г.М. Березина.

13. Новый, 1966 год, Николай Рубцов встретил у поэта Вячеслава Козлова, жившего на улице Горького, 22, кв. 74.

Николай Рубцов отзывался о Козлове так: «Славка – интересный парень!».

14. Иван Полунин приводил Рубцова к себе домой на улицу Бардина, 31.

15. Вениамин Шарыпов принимал гостя у себя дома, на улице Ломоносова, 19, комната 17.

Шарыпов учился в Литературном институте в одно время с Николаем Рубцовым.

16. Юрий Фёдорович Тарыничев жил на улице Ломоносова, 40-А. Николай Рубцов бывал у него дома.

«Не сожрала бы тля…»

(Отрывок из воспоминаний)

…Его привёл ко мне поэт Маринов.

Помню, стоял февраль и был вечер. Я только что прибежал с лыжного кросса и намеревался нырнуть под душ, а затем засесть за рукописи (распорядок дня у меня был жёсткий, как у аскета). Но раз заявились гости…

- Знакомься, - сказал Маринов. – Николай Рубцов.

Имя визитёра мне ни о чём не говорило – оно было не на слуху покамест. Не привлёк и видок его, явно не щегольской. Горожане наши форсили в лакированных туфлях, а у него – валенки, шубейка… И если бы не печать собственной значимости на лице, если бы не взгляд, быстрый и острый, выдававший тонкую и сложную натуру, я бы принял его за начинающего прозаика и стал ждать, что сейчас передо мной ляжет на стол пухлая повесть о лесорубах.

Вопрошающая насторожённость Рубцова, однако, тотчас исчезла, как я начал решительно стаскивать с него шубейку, а хозяйка метнулась на кухню ставить чайник. И он, очевидно, решив, что попал в общем-то к свойским людям, по-свойски же и спросил меня, взявшись за живот:

- Слушай, старик. У тебя соды нет, случайно?

Сода нашлась. И нашлось всё остальное – «для сугрева».

Потом по моей просьбе Рубцов читал стихи, кажется, «Осенний этюд». Читал по памяти, хотя и держал рукопись перед собой. Стихи были про наше, северное, застревали в душе. Но не слишком доверяя себе, я смотрел на Маринова, чтобы узнать его реакцию. Маринов кивал с восхищением и завистью. Так-с, всё ясно.

На этом мне бы взяться за баян или отвлечь гостей от поэзии каким-то иным образом. И тогда у нас всё бы завершилось гладко. А я в силу своей привычки высказывать на литобъединениях замечания, не удержался и тут.

- Понимаешь, Коля. Там у тебя есть про змею… Чёрная болотная гадюка – это, конечно, эффектно. Но мой крестьянский практицизм подсказывает, что гадюки – они больше серые…

И – всё! Болотная гадюка в «Этюде» будто ожила и проползла между нами.

Острые глаза Рубцова блеснули с холодным отчуждением.

- В гробу я видал твой практицизм! – И он схватился за шапку.

Нам с Мариновым с трудом удалось успокоить его и вновь усадить за стол, к заварному чаю. Но, и прихлёбывая чай, Рубцов продолжал коситься на меня немило и повторять:

- В гробу я видал твой практицизм!

Проглотить бы мне это! Да у меня тоже характер-то не мёд.

- Ну, в гробу – не в гробу, а гадюки – они больше серые.

И Рубцов, сопровождаемый солидарным с ним Мариновым, вскоре ушёл, чтобы заскочить ко мне на другой день и, может, посмеяться над своей, да и над моей тоже, хмельной запальчивостью. Но я был вновь на лыжне, и, между прочим, далеко не в радужном настроении. Ругал себя: тоже серпентолог выискался! Вдруг гадюки и в самом деле бывают чёрные? Пусть и не в нашем районе, а где-нибудь в Тотьме или Вытегре…

Ругаю себя и ныне, спустя много лет. Не о змеях, вообще не о стихах надо было спорить. Ведь тогда, двумя-тремя днями позже, я узнал от того же Маринова, что Рубцов приезжал в наш город устраиваться на работу и обивал пороги редакций и кабинетов с двойными дверями. Да куда там. Если уж он в поэтической Вологде не нашёл взаимопонимания, кроме как у Виктора Астафьева, то что говорить о Череповце, где господство материального над духовным просто выпирало, да выпирает и ныне. Не зря же Александр Романов, в бытность свою секретарём писательской организации, сказал, скорее всерьёз, чем в шутку, что в Череповце нет и не может быть писателей.

Ныне, правда, в Череповце к Рубцову иное отношение. Его читают, у него вдруг объявилось много друзей, ему даже поставили памятник и ведётся работа по изданию «Словаря языка и рифм поэзии Н. Рубцова». И это в общем-то правильно. Но окажись Рубцов жив, он бы наверняка воспринял всё это с кривой усмешкой…

Но Рубцов – что? Рубцов теперь не затеряется. Вопрос в другом: не затерялись бы другие Рубцовы!.. А они у нас есть. Есть! Да вот беда: рыночная экономика затронула и писательскую среду. Хочешь издаться – гони деньги. Немалые деньги! А немалые деньги многим из нас и не снились. И мы вынуждены ходить за пожертвованием с протянутой рукой. Ходим, правда, не все. Стыдновато, знаете ли, на фоне всеобщего обнищания. Вон учителя не получают зарплату по шесть – восемь месяцев. Какие уж тут книжки!

И всё же иногда где-то у кого-то что-то выходит.

Передо мной книжица из библиотеки череповецкой поэзии «Трение покоя». В ней сто философских стихотворений разных авторов. Читаю Николая Бушенева:

 

Словесные потуги.

А взгреют – ни гу-гу.

Уже не гну я дуги,

а согнут сам в дугу.

За труд собачий, тяжкий

награда – колбаса.

Бегу, скуля, в упряжке,

стегают, словно пса…

Мне б жить травинкой малой,

не мчась и не скуля!

Да вот сожрёт, пожалуй,

какая-нибудь тля.

 

Не сожрала бы нас и в самом деле какая-нибудь тля…

Юрий Тарыничев

Воспоминания Ю.Ф. Тарыничева опубликованы в череповецкой общественно-политической газете «Речь» № 84 (20035) за 8 мая 1999 года. С.4.

В конце 1965 года и в начале 1966 года Николай Рубцов находился в Череповце, у друзей.

17. До Нового года он побывал на улице Металлургов, 14-А, в редакции газеты «Коммунист», отнёс туда свои стихи, чтобы их поместили в праздничном номере.

18. Журналист Римма Сергеевна Минина рассказала о том, когда и какие стихи Рубцова появились в «Коммунисте».

Поэзия Николая Рубцова на страницах череповецкой городской газеты “Коммунист” (1965-1971 гг.)

Во второй половине 60-х годов прошлого века Н.М. Рубцов неоднократно бывал в Череповце. В середине декабря 1965 года поэт, уже блеснувший в публикациях столичных журналов, уже автор первой книги лирики, вышедшей в Северо-Западном книжном издательстве, но бездомный, не имевший прописки, обратился с запросом в Череповецкий городской отдел милиции:

«Уважаемые товарищи!

Очень прошу вас сообщить мне адрес Рубцовой Галины Михайловны, г.р. 1929, которая сейчас проживает в г. Череповце. И ещё очень прошу сообщить мне об этом не задерживаясь, так как мне это совершенно сейчас необходимо. Она моя сестра.

С уважением, Рубцов Николай.

Мой адрес: г. Вологда, ул. Ленина, 17, Союз писателей».

На обороте этого письма штамп Череповецкого горотдела милиции: «Рубцова Галина Михайловна, Московский пр., д. 44, кв. 62. И дата – 17 декабря 1965 года».

След пребывания поэта в городе на Шексне в конце декабря 1965 г. отпечатался в городской газете «Коммунист» за 1 января 1966 года. На третьей полосе новогоднего номера было помещено его стихотворение «Новогодний мороз».

Лично для меня этот январский номер тоже особенный: первый новогодний праздник в новой для меня газете; кроме того, на той же третьей полосе печатались сразу два моих материала.

О Николае Рубцове я знала по публикациям в столичных изданиях. Была знакома и с первой книгой его стихов «Лирика».

Из помещённых в ней двадцати пяти стихотворений меня потрясли три: «Звезда полей», «Тихая моя родина» и особенно – «Видения на холме». Первая строка этого стихотворения – «Взбегу на холм и упаду в траву…» - звучит мощно, как орган, и прерывает дыхание…

А этот контраст:

Кресты, кресты…

Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони –

И вдруг увижу: смирно на лугу

Траву жуют стреноженные кони.

 

Это воистину миг прозрения. Он долго будет казаться мне лучшим местом в лирике Рубцова. Позднее поэт скажет об этом по-другому, уже чеканной формулой философа:

 

… Одно осталось ясно –

Что мир устроен грозно и прекрасно,

Что легче там, где поле и цветы.

 

Вернёмся в январь 1966-го. Поэт был в редакции, принёс стихи до наступления Нового года, иначе не успел бы в праздничный номер.

Следует сказать немного и о самой газете. «Коммунист» этой поры – заметное периферийное издание формата «Правды». Выходит пять раз в неделю. Страницы его украшают выразительные снимки фотокорреспондента Виктора Михайловича Мясникова, череповчанина по рождению, участника Великой Отечественной войны. Возглавляет издание редактор Александр Васильевич Катаников, партийный работник. Большинство в штате составляют мужчины, участники Великой Отечественной войны (О.П. Тихомиров, В.В.Лукичев, Б.И.Андрюшанов, А.П.Филатов, П.И.Виноградов). Самый яркий профессионал редакции – женщина, Ксения Сергеевна Потёмкина (после освобождения Украины – корреспондент Украинского отделения ТАСС, в своё время - редактор многотиражной газеты металлургов Нижнего Тагила) - прекрасный человек с большим жизненным опытом, талантливый читатель, внимательно отслеживавший развитие литературного процесса в годы оттепели. В редакции своя библиотека, выписываются почти все «толстые» журналы, центральные газеты, газеты всех «металлургических» городов России.

До моего прихода в редакцию отдел культуры возглавлял Валентин Васильевич Викулов, тоже выпускник Вологодского пединститута, начинавший в журналистике как литературный критик, хорошо знавший литературную Вологду.

В промышленном отделе работает молодой одарённый сотрудник Валентин Богданов, в газете печатаются его стихи и очерки. Обстановка в редакции вполне благожелательная (хотя и не без сложностей), тон в общении задают люди старшего поколения, прошедшие через горнило войны. Череповчане внимательны к своей городской газете, в отделы приходит много посетителей; почта, кроме привычных обращений с жалобами, приносит и немало интересных писем о судьбах людей. Отношение отделов к читательским посланиям под строгим контролем. В редакции создана школа рабкоров (рабочих корреспондентов), сотрудники газеты по плану ведут в ней занятия. Регулярно выходит в газете «Литературная страница», даются подборки литературных материалов на страницах выходного дня.

В газете «Коммунист» в то время печатались многие литературно одарённые люди: прозаики Д. Мазрухо, В. Шарыпов, И. Бодренков, Ю. Тарыничев, историк и критик театра Г.В. Сизова, поэт и прозаик М. Ганичев, поэты В. Сорокин, В. Федотов, Л. Наумова, С. Гадаев, А. Каютина, В. Маринов, В. Катышев. Позднее на её же страницах начинали Н. Кучмида, А. Брагин, А. Грязев, А. Хачатрян, Б. Челноков, Л. Шабанова, Н. Кузнецов, С. Круглов, И. Воробьев, А. Пошехонов, Т. Жмайло…

В обозначенные годы на страницах «Коммуниста» присутствуют и вологодские литераторы: В. Гура, В. Гроссман, С. Викулов, Б. Чулков, Л. Патралов, В. Коротаев, О. Фокина, А. Романов.

…Итак, вот он, подарок череповчанам от поэта Н.Рубцова:

 

Новогодний мороз

Мороз под звёздочками светлыми

По лугу белому, по лесу ли

Идёт, поигрывая ветками,

Снежком поскрипывая весело.

И всё под ёлками похаживает,

И всё за ёлками

                     ухаживает, –

Снежком атласным

                      принаряживает

И в новогодний путь

                         проваживает.

А после сам принаряжается,

В мальчишку вдруг

                   преображается

И сам в дорогу отправляется:

- Кому невесело гуляется?

Не за упряжками обозными

Бежит вперёд с дарами редкими,

И всё подмигивает звёздами,

И всё поигрывает ветками.

Со всеми дружит он и знается,

И жизнь в недолгой этой праздности

Как будто снова начинается –

С морозной свежести и ясности!

 

В книгу это стихотворение попадет только в 1969 году в новой редакции и под новым названием – «Январское».

Строка «И сам в дорогу* отправляется» читается теперь: «И сам на праздник отправляется».В окончательном варианте текста «И жизнь в недолгой этой праздности» исправлено на «в короткой». Автор отказался от строки «Не за упряжками обозными», заменив ее строкой принципиально иного содержания: «Лесами тёмными и грозными».

После 16-ой строки газетного варианта появляется дополнение:

 

И льдинки отвечают звонами,

А он спешит, спешит к народу

С шампанским, с музыкой, с поклонами

Счастливо прожитому году.

 

* Здесь и далее выделено мною. – Р.М.

Стоит отметить, что публикация стихотворения «Январское» в «Коммунисте» ещё не учтена рубцововедами (например, в наиболее полном с текстологической точки зрения 3-х томном собрании сочинений Н.М. Рубцова (М., 2000) ссылки на череповецкую периодику отсутствуют). В то же время очевидно, что введение материалов Череповецкой городской газеты «Коммунист», связанных с Н. Рубцовым, в научный оборот поможет лучше осмыслить творческую историю не только анализируемого стихотворения, но и некоторых других произведений автора.

Новый 1966 год Н.Рубцов встречал в Череповце. 8 января два его стихотворения – «Хлеб» и «Доволен я буквально всем…» — открывают первую в наступившем году «Литературную страницу» газеты «Коммунист». Первое затем появится в книге «Последний пароход», второе – в сборнике «Душа хранит».

22 января 1966 г. на «Литературной странице» печатается ещё одно стихотворение поэта:

 

* * *

Он поднял флаг

                над сельсоветом,

Над тихой родиной своей,

Над всем старинным белым

                                    светом

Он поднял флаг!

Он дорожил большим доверьем,

Смотрел, мечтая, далеко,

Не изменил родной деревне,

Когда ей было нелегко.

Он не стремился к личной славе,

Не верил скучным голосам.

Он знал, кто едет, тот и правит, -

И в трудном деле правил сам!

За изобилье в каждом доме,

За добрый говор - напрямик

Он твердо шел, собою скромен

И одновременно велик.

 

В дальнейшем стихотворение получит название «Рассказ о коммунисте». Но достойная коммуниста газетная строка: «Смотрел, мечтая, далеко» заменится на «И даже / Брошенный женой».

Опубликованные в январе 1966г. стихотворения прошли в газете с подачи заместителя редактора В.В. Викулова, он принимал поэта в редакции. Я Николая Рубцова в этом году не увидела.

Самое яркое присутствие поэта в «Коммунисте» относится к 1967 году. История публикаций этого года оставила незабываемый след в моей жизни.

…Редакция располагалась на третьем этаже производственного здания городской типографии с высоченными потолками и огромными окнами, в одно из которых упирался редакционный коридор сразу за входной дверью с лестницы.

В тот день, в первой половине мая, мы, несколько сотрудников, возвращались в редакцию после обеда. В коридоре, у окна с видом на улицу Комарова, правым боком к входящим стоял человек, легендарный облик которого нельзя было не узнать сразу. Невысокий, в длинном тёмном пальто, с непокрытой головой, но с шарфом вокруг шеи… Рубцов…

Он не шелохнулся. Не перевёл взгляда.

Печать отрешённости на всём его облике смутила нас, и мы тихо прошли у него за спиной в свои кабинеты.

В отдел культуры тотчас же кто-то заглянул:

- Рубцов в коридоре стоит, видела?

- Да.

Зазвонил телефон. Заместитель редактора, куратор моего отдела Валентин Васильевич Викулов сказал:

- Рубцов в Череповце проездом. Ему нужны деньги. Я уже передал его стихи в машбюро, читайте и определите, что возьмёте.

Я вышла в коридор. Поэт оставался всё в той же позе.

В машбюро стихи были уже отпечатаны. Целая подборка. Я вычитала машинописные тексты, сверяя их с авторскими. Большое стихотворение «Русский огонёк» было написано от руки на двух листках нашей редакционной бумаги очень чётким, ровным и, как мне показалось, почти женским почерком.

Я оставила для публикации всё: «Русский огонёк», «Ночь на родине», «Звезда полей», «Шумит Катунь», «Утро», «Сапоги мои…», «Осенние этюды».

В редакции было правилом выплачивать гонорары за уже опубликованные материалы. Но здесь был особый случай. В.В. Викулов торопил меня, чтобы предъявить стихи для оплаты бухгалтеру (платили за стихи в газете не построчно, а за каждое стихотворение, профессионалам побольше, а начинающим авторам, конечно, меньше, до полутора рублей).

С подборкой в руках я направилась в кабинет зам. редактора почти за спиной Рубцова.

Поэт стоял у окна всё так же.

Вышла из кабинета. Остановилась за ним шагах в трёх…

Николай Михайлович мог ожидать завершения дела в кабинете В.В. Викулова, брату которого, поэту Сергею Викулову, он писал доверительные письма с осени 1964 года. Или в кабинете у Бориса Константиновича Ромодина, выпускника Литературного института, с которым в Вологде его знакомил у себя дома поэт Александр Романов.

Но Рубцов стоял в коридоре; одиноко, неприступно, как изваяние…

Мне не пришло в голову попросить Валентина Васильевича познакомить нас. Но как же хотелось окликнуть поэта:

- Николай Михайлович! (А может быть, просто – Николай… Ведь мы были почти ровесники…)

Я постояла-постояла за его спиной и не осмелилась…

Из семи предложенных Н. Рубцовым стихотворений 21 мая 1967 года на «Странице выходного дня» в рубрике «Любителям поэзии» газета публикует пять, предваряя их следующим вступительным текстом: «Стихи Николая Рубцова хорошо (выделено мною – Р.М.) знакомы любителям поэзии. Рубцов – наш земляк-вологжанин, сейчас студент Литературного института имени М.Горького. Первая книга поэта была издана в прошлом году Северо-Западным книжным издательством, а совсем недавно, в Москве, в издательстве «Советский писатель» вышла его новая книга стихов «Звезда полей». На днях Н. Рубцов побывал у нас в редакции, оставил новые стихи. Почитайте их, и вы хорошо почувствуете главное в лирике поэта – его неизменно глубокое чувство к Родине».

Оценим выбор поэта глазами сегодняшнего читателя.

Открывает подборку стихотворение «Ночь на родине». Его ещё нет в вышедшем столичном сборнике «Звезда полей». Через два года оно будет открывать третью книгу Н.Рубцова «Душа хранит». Следующее - классическое стихотворение «Звезда полей», присутствовавшее уже в первой книге поэта, - дало название и первой столичной книге Н. Рубцова. Ещё два стихотворения – «Утро» и «Сапоги мои…» (книжное название - «Сапоги мои - скрип да скрип…») предложены поэтом из сборника «Звезда полей», ещё широко не известного читателям.

Газетные тексты четырёх произведений («Ночь на родине», «Звезда полей», «Утро» и «Сапоги мои…») соответствуют своим книжным вариантам. Стихотворение «Шумит Катунь» появится в книге «Душа хранит» в новой редакции и уже с посвящением В. Астафьеву.

В нашем газетном варианте в стихотворении 20 строк. Из них книжному варианту соответствуют 8 начальных. Далее в газете:

Катунь, Катунь – великая река!

Поёт она нерадостные мифы,

Как гунны шли и пировали скифы,

Опустошая эти берега.

Прошли года. Ещё прошли года.

Всё потонуло в ветреном и мглистом, -

И лишь Катунь, как древняя орда,

Несётся с воем, гиканьем и свистом!

 

Через два года в книге отредактируется строка-обращение:

«Катунь, Катунь – свирепая река!»

Сохранится следующая за ней строка. Шесть последующих заменятся новыми, за ними автор добавит ещё четыре строки. Завершающееся четверостишие останется в нашем газетном варианте.

Два стихотворения из семи предложенных Рубцовым (оба присутствовали в книге «Звезда полей») – «Русский огонек» и «Осенние этюды» – остались неопубликованными в газете. В отдел они вернулись с пометами на полях. Один редактор заметил: «Насчёт этих стихотворений много разных мнений. Как считаете Вы?» Другой, по прочтении, резюмировал: «Ну и жуткая жизнь. Тоска, одиночество. Прямо на луну выть хочется».

Оба редактора, не подписав материал в печать, могли спокойно опустить листки в корзину. Но они вернули их на мой стол. (Думаю, это был акт доверия, уважения к мнению зав. отделом, а ещё и вразумления, что отбирать для газеты). Благодаря этому эпизоду в моём архиве сохранились реальные, а не выдуманные теперь редакторские отзывы на произведения поэта при его жизни.

Можно подумать, что так читали и воспринимали Рубцова только провинциальные редакторы. Но нет. В газете «Правда» 15 января 1971 года, за три дня до смерти поэта, в статье «Языком лирики о современности», большая часть которой была посвящена анализу книг Рубцова «Звезда полей» и «Сосен шум», проявляется как бы установочная позиция: «И если в предыдущем сборнике поэта нередко пробивалась меланхолическая интонация, то теперь чаще звучит интонация жизнеутверждающая… Эти новые шаги Николая Рубцова следует приветствовать», – отмечал автор статьи. И ещё, цитируя Рубцова, столичный критик писал: «…Любя деревню, заявляя, что “легче там, где поле и цветы” (выделено мною – Р.М.), Николай Рубцов не страдает ограниченностью кругозора, не замыкается в пределах деревенской околицы». Но теперь-то, спустя почти четыре десятилетия после появления стихотворения «Зелёные цветы», одного из самых «рубцовских», мы понимаем, какую на самом деле выстраданную мысль стремился «заявить» поэт современникам:

Что мир устроен грозно и прекрасно,

Что легче там, где поле и цветы.

Считается, что у стихотворения «Русский огонёк» (1967 г.) есть первый вариант под названием «Хозяйка» (1965 г.). Но теперь, благодаря сохранившемуся оригиналу, представленному поэтом череповецкой газете, мы имеем промежуточный вариант и можем анализировать, как работал над своими произведениями Рубцов-редактор. Предлагаю стихотворение с сохранением всех авторских знаков препинания.

Русский огонёк

Погружены в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо бледное, без звёзд, —

Какая глушь! Я был один живой,

Один живой в бескрайнем мёртвом поле!

Я шёл вперёд со всею силой воли!

Но окружал меня звериный вой…

И вот – о, друг рискованных дорог!

Кто по тебе в скитаниях не плакал? —

Блеснул живой, спокойный огонёк

Среди снегов томительных и мрака,

Среди безлюдья…

В мёрзлое стекло

Я постучался мёрзлою рукою,

И на печи, где было так тепло,

Отогревался, радуясь покою.

Хозяйка тупо слушала меня:

Уж в тусклом взгляде

Жизни было мало,

И неподвижно сидя у огня,

Она совсем, казалось, задремала…

Как много жёлтых снимков на Руси!

Их вид порой грустнее эпитафий.

Как больно снова душу поразил

Сиротский смысл семейных фотографий!

Огнём, враждой земля полным-полна, —

И близких всех душа не позабудет!..

- Скажи, родимый, будет ли война?

И я сказал: - Наверное, не будет…

- Дай бог, дай бог… Ведь всем не угодишь,

Да от раздора пользы не прибудет…

И вдруг опять: - Не будет, говоришь?

- Нет, говорю, - наверное, не будет!

- Дай бог, дай бог…

И тускло на меня

Опять смотрела, как глухонемая,

И головы седой не поднимая,

Опять склонясь, дремала у огня…

Что снилось ей?

Весь этот белый свет,

Быть может, встал пред нею в то мгновенье,

Но я глухим бренчанием монет

Прервал ее старинные виденья.

- Господь с тобой! Мы денег не берем…

- Простите… Что ж... Желаю вам здоровья!

- За всё добро расплатимся добром,

За всю любовь расплатимся любовью…

Спасибо, скромный русский огонёк,

За то, что ты в предчувствии тревожном

Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далёк,

За то, что с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле – и нет тебе покоя!

 

В «Осенних этюдах» совсем немного различий с книжным вариантом. Приведу эти строки.

 

Газета:

И каждый раз, воспрянувши душою…

Овеянное сказами и былью…

Исчезнет даже память о себе …

Мираж пропал! Я весь похолодел!..

Когда увидят вдруг, что ты один!..

Книга (сборник «Звезда полей»):

И каждый раз, себя превозмогая…

Овеянное сказками и былью…

Исчезнет даже память о тебе…

Мираж пропал. Я весь похолодел…

Когда увидят вдруг, что ты один…

 

15 сентября 1967 года на четвёртой полосе «Коммуниста» был помещён снимок Александра Тихомирова, на нём – А. Яшин, А. Романов, В. Белов. Фотоснимок сопровождался следующим текстом Л. Александрова: «Утром 24 августа от причала судостроительного завода отошел в необычный рейс небольшой теплоход. На борту – группа писателей Москвы, Вологды, Ленинграда. Все 10 человек, за исключением коренного москвича Дмитрия Голубкова, вологжане: Николай Кутов, Николай Рубцов, Борис Чулков, Виктор Коротаев, Леонид Беляев, Александр Романов, Василий Белов, Сергей Чухин, Александр Яшин».

Почему-то сообщение печаталось с большим опозданием. Это путешествие по маршруту Череповец-Вытегра, с остановками для встреч с читателями в Кириллове, Белозерске, Липином Бору, Вытегре и Оште составило основу содержания известного стихотворения Н. Рубцова «Последний пароход» (1968), посвящённого памяти А.Я. Яшина.

28 октября 1967 года на «Литературной странице» вновь присутствуют два стихотворения поэта. Первое из них следующее:

 

***

Она совсем ещё ребёнок –

И ясен взгляд, и голос тонок,

Она совсем ещё дитя –

Живёт, пугая и шутя.

- Давай походим тёмным лесом!

Давай разбудим соловья!

Там у дороги под навесом

Моя любимая скамья.

- Давай сбежим скорее в поле!

Давай посмотрим на зарю!

И я иду за ней без воли

И тоже что-то говорю,

Но чувства борются во мне,

Я в жизни знаю слишком много,

И часто с ней наедине

Мне и легко, и одиноко.

И вот она уже грустна,

И вот уже серьёзней встречи, —

Совсем запутает она

Клубок моих противоречий!

 

Стихотворение появится в первом посмертном издании поэта с добавлением завершающего четверостишия:

Зачем же мы ходили лесом?

Зачем будили соловья?

Зачем стояла под навесом

Та одинокая скамья?

 

Оно и даст название стихотворению — «Зачем?»

В книге Н. Рубцова «Избранная лирика» (Северо-Западное книжное издательство, 1974 – Л.З.) стихотворение ошибочно помечено звёздочкой, как публикуемое впервые.

Второе опубликованное в этом номере «Коммуниста» стихотворение Н. Рубцова – «Гуляевская горка». Оно появится только в третьей книге поэта «Душа хранит». Первое газетное четверостишие «Гуляевской горки» соответствует книжному. Далее, во втором четверостишии:

Газета:

Глухих преданий добрые уста.

В конце стихотворения точка.

Книга:

Простых преданий…

Многоточие.

18 сентября 1968 года в «Коммунисте» печатается рекламная «Литературная страница» «У нас в гостях журнал «Наш современник». Издание возглавляет С.В. Викулов. Н. Рубцов представлен двумя стихотворениями – «Старый конь» и «Фальшивая колода» (оба входили в рубцовский сборник «Лирика» 1965 года). А в это время поэт настолько далёк уже от «Фальшивой колоды», что далее не поместит стихотворение ни в одном из прижизненных своих изданий – ни в 1969, ни в 1970 году.

7 мая 1969 года вновь у нас в гостях «Наш современник». Журнал сообщает читателям о своих литературных предпочтениях, но имени Н. Рубцова в анонсе нет. Нет его и на страницах нашей газеты в течение всего этого года.

17 октября 1970 года «Коммунист» сообщает: «Сегодня мы печатаем произведения наших гостей – писателей России, которые приехали в наш город для встречи с читателями». Представлены поэты Сергей Викулов, Виктор Боков. Александр Романов, Сергей Михалков.

В 1970 году публикаций произведений Рубцова в газете нет.

1971 год. Сообщения о смерти поэта в газете не было.

P.S. Работать в газете «Коммунист» я начала 29 апреля 1965 года. С этого момента я и перелистывала страницы газеты. В этом году сошлись два события.

10 августа 1965 года «Коммунист» напечатал сообщение ТАСС:

«Улица Сергея Есенина.

Рязань. Имя Сергея Есенина присвоил исполком Рязанского городского Совета депутатов трудящихся одной из центральных магистралей города в связи с исполняющимся осенью 70-летием со дня рождения поэта»

8 сентября этого же 1965 года в Северо-Западном книжном издательстве была подписана в печать первая книга Николая Рубцова…

Но только теперь, когда мы уже отметили семидесятилетие Николая Рубцова, давно назвали улицу в его честь, поставили памятники поэту и величаем его в одном ряду с Есениным и другими классиками отечественной литературы, мы начинаем вникать в ту сокровенную суть его поэзии, которую он выстрадал всей своей жизнью…

28 апреля – 15 ноября 2006 г.

Р.С. Минина

19. Журналист Виталий Николаевич Минин слышал выступление Николая Рубцова в Вологде и написал об этом воспоминания.

Звени, звени тихонечко…

Это было ещё в Вологде, в конце пятидесятых годов прошлого столетия, когда вологодские поэты, писатели, художники, журналисты жили одной дружной семьёй: все знали друг друга, ходили в гости, все были «одинаково незнаменитые». Тогда в коридоре редакции можно было запросто встретиться с гостями-земляками: Александром Яшиным, Сергеем Орловым, Сергеем Викуловым, или ещё с кем-то из столичных. Моя жена Римма Минина работала в газете «Вологодский комсомолец». А я, распрощавшись с капитанским мостиком и штурвалом парохода «Иван Папанин», по решению комсомола стал инструктором и организатором молодёжи Вологды. Лекции, фестивали, спортивные кроссы, пионерские лыжные соревнования, выпуск городской сатирической газеты «Крокодил идёт по городу» (витрина которой размещалась на парковой ограде у площади Революции под окнами обкома партии) – всё это входило в мои обязанности. А сатирические строки под карикатурами на «героев городской жизни» – стиляг и дебоширов молодёжных вечеров и вечерних улиц – писал начинающий поэт, студент Вологодского пединститута Виктор Коротаев. Кстати, это ещё не очень известная страница поэтического творчества Виктора Коротаева.

Однажды, придя с работы, Римма сказала:

- Представь, у нас ещё один поэт объявился: Николай Рубцов. Учится в литинституте. Его Оля Фокина хорошо знает.

Этот разговор был не случаен. Жена ещё в институте интересовалась вологодской литературой, была участником семинаров молодых авторов на секции критиков, её рекомендовал писатель Виктор Васильевич Гура, у которого она училась. И у неё тогда уже, как я запомнил, появилось предчувствие гениальности стихов Рубцова. И в этом отношении она ещё больше утвердилась после выхода первых книг молодого поэта.

Первый наш разговор о Рубцове был перед самым отъездом весной 1964 года в Череповец, куда направили меня работать собственным корреспондентом газеты «Красный Север». Жена поехала собкором областного радио. До Череповца тогда доходили лишь отголоски неустроенного житья-бытья поэта Николая Рубцова, хотя уже появились его стихи в центральных изданиях и журналах. Однако вологодские литераторы и редакции как-то насторожённо принимали стихи Николая Рубцова. С большим трудом в Северо-Западном издательстве в 1965 году вышел первый сборник стихов Николая Рубцова «Лирика».

Но широкая натура быстро восходящего поэта Виктора Коротаева, чуткость Александра Романова, добрые слова наставника вологодских писателей Александра Яшина, поддержка Бориса Чулкова сказались на судьбе Николая Рубцова. Писательская организация стала хлопотать перед властями о предоставлении поэту Рубцову жилья в Вологде.

Николая Рубцова услышали и земляки. Вспоминаю, как весной 1967 года я ездил в Вологду на очередное совещание собственных корреспондентов газеты «Красный Север». Кажется, оно совпало с областной конференцией журналистов. Наш литературный шеф печати от обкома партии Василий Тимофеевич Невзоров пригласил всех на литературный вечер в Городской дворец культуры. Народу было много – полный зал. В фойе – книжный базар. Первыми на вечере читали стихи вологодские поэты – Борис Чулков, Александр Романов, Виктор Коротаев. Потом ведущий представил молодого поэта Николая Рубцова. Зал бурно приветствовал сообщение о том, что у него только что вышел первый сборник стихов в Москве в издательстве «Советский писатель».

На сцену вышел молодой человек в очень скромном костюме и негромко начал читать первое стихотворение.

В зале тишина. После темпераментного Виктора Коротаева, его «хрястнув об стену кадилом, пошёл слесарить на завод», простые слова Николая Рубцова тихо входили в душу. Читал он спокойно: «Звезда полей», «Букет», «Тихая моя родина…». Мне показалось очень необычным стихотворение «Таковы на Руси леса», словно говорил он о чём-то родном и знакомом. «Сапоги мои скрип да скрип», а потом «и под каждой берёзой гриб – подберёзовик, и под каждой осиной гриб – подосиновик»… Словно я сам иду-бреду с автором по нашим северным перелескам…

С литературного вечера я уходил со сборником стихов Николая Рубцова «Звезда полей». Издатель во вводной статье написал об авторе: «Главное в лирике Н. Рубцова – глубокое чувство любви к Родине, кровная связь с родным краем». Сегодня я услышал этот голос живьём. Тираж сборника – 10 тысяч экземпляров. Народная цена – 15 копеек. Николай Михайлович Рубцов – Москва. «Советский писатель»…

Спустя годы, я часто думаю об этом человеке. Конечно, слышал о «пьяных похождениях» Рубцова. Знаю многих из тех, кто был с ним в застольях и кто оказался рядом в тот январский день, когда случилось несчастье. Но это были мгновения слабости человеческой. А поэт Николай Рубцов, который так скитался и страдал и так много успел сказать в своих стихах… Это несовместимо с тем, что иногда несёт недобрая людская молва о нашем Николае Рубцове.

В стихотворении «Русский огонек» Рубцов сказал: «Я был совсем как снежный человек»… В переносном смысле. Он и был таким неизвестным среди нас.

…Летом обычно мы с родными живем на Суде в удивительном месте – в посёлке Сойволовское Череповецкого района. Это поэтическая колыбель другого поэта России – Игоря Васильевича Лотарева, известного как Игорь Северянин. В деревню Сойволовскую приезжают гости из Москвы, Питера. Из Эстонии. Из Вологды. Это место на реке Суде для отдохновения, для души. С нами всегда рядом рубцовские строчки:

Окошко. Стол. Половики.

В окошке – вид реки…

Черны мои черновики,

Чисты чистовики.

За часом час уходит прочь

Мелькают свет и тень.

Звезда над речкой – значит, ночь.

А солнце – значит, день.

Но я забуду ночь реки,

Забуду день реки:

Мне спать велят чистовики,

Вставать – черновики.

 

…Вечерами у костра часто вспоминаем Николая Рубцова. Хорошо, что живёт и отдыхает рядом на даче ещё один поэтический человек – наш металлург и череповецкий бард Александр Волков. Он любит песни Николая Рубцова, сам сочиняет музыку на стихи поэта и поёт эти песни под гитару. Иногда, под настроение, Александр Волков выступает со своими песнями на бардовских фестивалях и тусовках. У него целый цикл своих песен на стихи Николая Рубцова. Моя любимая песня в исполнении Александра Волкова – это «Старый конь»:

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь.

Шагай, шагай тихонечко,

Мой бедный старый конь.

 

…Тихий, слегка слышный голос гитары вдруг прерывается яростным, надрывным и почти на пределе надтреснутом криком басовой струны… Всё это удивительно передаёт настроение рубцовских стихов и песен. С его героями переживаешь в светлой горнице, шагаешь волоком до Вологды, мчишься на велосипеде за букетом полевых цветов, веришь в обещание «в Ялте отдохнуть». И хочется плыть, плыть, плыть…

Виталий Минин

Супруги Минины живут на улице Милютина, 13.

20, 21. Римме Сергеевне Мининой была подарена книга Рубцова «Лирика» – с автографом Николая Михайловича. Подарила её Кормановская Антонина Петровна, работник Центральной городской библиотеки имени В.В. Верещагина, и рассказала о своей встрече с Рубцовым в книжном магазине на улице Металлургов, 30.

Римма Сергеевна Минина пересказала эту историю:

«Однажды Тонечка в книжном магазине на улице Металлургов, 30 встретила журналиста из газеты «Ударная стройка» Ивана Билыка. С ним был невысокий молодой мужчина. Это оказался Николай Рубцов. Билык познакомил Тонечку с Рубцовым.

А его стихи Тонечке очень нравились.

Она тут же подошла к отделу поэзии, купила сборник стихов Рубцова «Лирика» и попросила у автора автограф».

Осенью 2012 года в городском Филармоническом собрании праздновалось 140-летие городской библиотеки. И Римма Сергеевна Минина в память о поэте Рубцове и замечательном человеке и библиотекаре Антонине Петровне Кормановской передала этот бесценный экземпляр из своего архива Центральной городской библиотеке имени В.В. Верещагина.

Антонина Петровна Кормановская жила на улице Комсомольской, 37.

22, 23. Журналист Людмила Петровна Степанова, работавшая в редакции газеты «Сельская новь», рассказала о встрече с Николаем Рубцовым, произошедшей 30 ноября 1966 года.

Прикоснувшись к Рубцову

Был 1966 год.

В апреле моя жизнь повернулась совсем в другое русло: я пришла в коллектив редакции газеты «Сельская новь». Стала делать газету: ответственным секретарём.

Наступил ноябрь. Отпуска кончились, корреспонденты ездят по сельским весям, а я делаю очередной номер газеты – его надо вовремя отнести в типографию, чтобы наутро свежий номер лежал в почтовых ящиках горожан и селян.

30 ноября утром, часов в десять, в мой кабинет вошли трое мужчин и спросили редактора Александра Васильевича Адяева.

Спрашиваю:

- А вы кто и откуда?

Мужчины заулыбались и сказали:

- Давайте познакомимся.

Тот, который повыше, представился:

- Я Александр Романов.

Это имя на слуху. Поэт.

Второй протянул руку:

- Я Борис Чулков.

Тоже поэт, знаю.

Третий, самый маленький, очень молчаливый, стеснительно улыбнулся и сказал:

- Я Николай Рубцов, пока мало известный, но тоже поэт.

Вышел редактор на наш разговор и увёл их в свой кабинет, попросив секретаря, Таню Капурину, подготовить для гостей чай.

О чём они беседовали? Не знаю, но довольно долго. Потом редактор зашёл ко мне и сказал, что в следующую неделю нужно сделать литературную страницу и опубликовать стихи наших гостей из Вологды, в том числе и Николая Рубцова. Но гонорар попросил бухгалтера выплатить до опубликования, сразу.

Уходя, Александр Романов и Борис Чулков подарили мне свои сборнички стихов, а у Рубцова сборничка не было, мы просто попрощались.

После их ухода Александр Васильевич сказал, что Николай Рубцов всего один сборничек имеет; он сирота и очень нуждается в деньгах. И добавил, что Романов и Чулков поведут Рубцова ещё и в другие газеты.

Николай Рубцов так и остался в моей памяти тихим, очень скромным, молчаливым человеком, но глаза его просто горели на лице – такая в них была сила и вызов, словно он говорил: да, я такой!! Такой!

Редакция нашей газеты тогда находилась в небольшом двухэтажном «особнячке» на улице Ленина, дом № 46. Мы прозвали этот дом «Ласточкиным гнездом».

Позднее, когда я перешла работать в газету «Ударная стройка», имя Николая Рубцова уже было на слуху не только на череповецкой земле, но и в Москве, Ленинграде. И очень было жалко, что тогда, в 1966 году, в «Сельской нови», я у него ничего не спросила, мы не поговорили. Но редактор газеты, Лидия Максимовна Белорусова, с Николаем Рубцовым общалась. Он приносил ей свои стихи. Печатались они или нет, не знаю.

Встречался с Рубцовым и корреспондент «Ударной стройки» Иван Петрович Билык. Он с Рубцовым был, пожалуй, ближе. Но где они встречались – нам неизвестно.

Редакция газеты «Ударная стройка» находилась на улице Мира, 30, в управлении ордена Ленина треста «Череповецметаллургстрой», переименованного в 1976 году во Всесоюзное объединение «Череповецметаллургхимстрой».

Газета «Ударная стройка» существовала с 1949 по 1990 год, затем была преобразована в газету «Курьер».

3 декабря 2012 года.

Л. Степанова

Людмила Петровна Степанова живёт на улице Устюженской, 28.

Я просмотрела подшивки газет: «Сельская новь», «Ударная стройка», «Череповецкий металлург» с 1965 года по 19 января 1971 года. Ни одного стихотворения Николая Рубцова не нашла.

Лелянова З.С.

стр.2

Источник: сайт Зинаиды Леляновой