Письма 1964 г.
Н. Н. СИДОРЕНКО
Никольское, 15 августа 1964
Здравствуйте, Николай Николаевич!
Ваше письмо я получил, за что очень благодарен Вам. В деревне мне уже стало скучновато. Это потому, что опять в лесу нет рыжиков. Позор какой! Уже несколько лет подряд нету их! А может быть, и вырастут еще. Тогда мне будет веселее.
За это время написал уже тридцать с лишним стихотворений. По-моему, есть там и хорошие. Я согласен с вами, с Вашим мнением о тех стихах, которые я послал Вам в первом письме. «Поднявшись на холмах, старинные деревни...» — действительно какая-то деталь прежних настроений, моих же. Но стихотворение «Когда душе моей сойдет успокоенье», «Зачем ты, ива, вырастаешь над судоходною рекой» — по-моему, нечто другое.
Николай Николаевич! Посылаю Вам для «Огонька» несколько новых стихотворений, и еще хотелось бы мне, чтоб Вы из старых предложили журналу такие стихи: «Тихая моя родина», «Во мгле по холмам зеленым» («На родину!») и «На перевозе» («Много серой воды, много серого неба»). Чтоб уж подборка стихов была более менее, как говорится, ничего. А то я очень недоволен, например, подборкой в «Юности». Отредактировали еще некоторые строфы нелепо.
А в «Октябре», в 8-м номере, Вы видели мои стихи? Два из них, по-моему, тоже ничего. А какое Ваше мнение?
Как ваше здоровье? Не подводит иногда? Желаю Вам, Николай Николаевич, отличного здоровья. Это в первую очередь. И во всем остальном — наилучшего!
У меня пока все. До свидания! Большой привет всей Вашей семье! Привет Москве.
Н. Рубцов
А.Я. ЯШИНУ
Никольское, 22 августа, 1964
Здравствуйте, Александр Яковлевич! Пишу Вам из села Никольского. Это в старинном Тотемском районе Вологодской области. Вы, наверное, бывали и здесь, в этих красивых и грустных местах?
Здесь великолепные (или мне только кажется) холмы по обе стороны неширокой реки Толшмы, деревни на холмах (виды деревень), леса, небеса. У реки, вернее, над рекой, сразу у въезда в Николу (так здесь коротко называют село), под березами — разрушенная церковь. Тоже великолепная развалина! В этой местности когда-то я закончил семь классов (здесь для души моей родина), здесь мне нравится, и я провожу здесь уже второе лето.
Дорогой Александр Яковлевич! Сколько раз звонил Вам по телефону в Москве, а все не мог дозвониться. Даже в праздники не смог по-человечески поздравить Вас. Один раз кто-то сразу же вмешался, другой раз ничего не было слышно. Я слышал только, как Вы сказали «Але!». В общем-то, оба раза я сказал все-таки в трубку «Поздравляю!».
Село это культурное: выписывает всевозможные газеты. Я тоже иногда читаю их. Читал в «Вологодском комсомольце» 14 Ваши стихи. Очень, очень обрадовался Вашей фамилии в газете и Вашим стихам.
Вообще-то, «Вологодский комсомолец» — газета унылая. Печатает удивительно неуклюжие, пустяковые «современные» местные стихи. Уж сколько раз твердили миру, что мы молотобойцы, градостроители и т. п., и все твердят, твердят! А где лиризм, естественность, звучность? Иначе, где поэзия? Да еще многие из пишущих со своим легкомысленным представлением об этом деле носятся, как курица с яйцом! Впрочем, это сейчас широко распространено на Руси.
О Вашей «Вологодской свадьбе», об этом прекрасном литературном явлении, слава богу, и здесь стали говорить лучше, трезвее. Ведь правда, как пьяные, наговорили тогда, помянуть Гоголя, черт знает что! Беда, конечно, в том, что очень уж немногие могут иметь в этом деле действительно свое, действительно толковое мнение!
Ну, до чего жаль, что в лесу опять нет рыжиков! Недавно в лесу так обиделся на это, что даже написал стихотворение о том, как много бывает грибов: в общем, не смог обойтись без того, чтоб не приукрасить свою лесную жизнь. Иначе было бы очень скучно. Ужасно люблю собирать грибы, особенно рыжики! Когда их много, рыжиков, они так и заманивают в лес! Я беспрерывно вижу их во сне и просто так, перед глазами: мерещатся.
Ягод в лесу нынче полно. Но я больше люблю смотреть на них. Собирать с удовольствием могу только такие ягоды, которые быстро прибывают в ведре или корзине. Ну, есть такие: брусника, клюква, смородина.
Вы знаете, в собирании земляники и малины мне все чудится что-то сиротское, старинное, особенно милое и грустное, даже горестное. В одной старой песне так и поется: «Послали меня за малиной...»
Между прочим, вчера с великим наслаждением и тоской слушал романсы в исполнении Надежды Андреевны Обуховой. По радио передавали. Как было все прекрасно: и музыка, и слова, и голос!
В это лето напечатали две подборки моих стихов. В «Октябре» и в «Юности». Подборка в «Юности» никуда не годится. Я не согласился бы печатать ее, если б в это лето мне не очень потребовались деньги. Да еще так отредактировали кое-какие места. Вместо «суда гудели, надрывались...» напечатали «суда гудели, надрываясь». В результате и рифма стала безвкусной, и слово «надрывались» потеряло ударное значение. «И дул в лицо им мокрый норд» — не моя строчка. Как легко было строчку эту сделать лучше, вдобавок избежать «им мокрый»! А из стихотворения «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад» после поправок получилось нечто вроде блокнотной записи.
В «Октябре» ко мне отнеслись хорошо. Стихи прошли через Кочетова А. Д. Стариков (зам. редактора) старался тоже напечатать что-нибудь получше. В этой подборке есть тоже плохие места, но тут уж виноват я сам полностью и недоволен за это только собой.
А все-таки, если б не Вы: сидеть бы мне сейчас за железной решеткой, распевать бы да слагать тюремные песенки, да клевать бы, как птица, клюкву на болоте во время перекуров. Да ходил бы за мной стражник с огромным таким штыком!
Хотелось бы мне напечатать стихи в «Литературной газете», но это абсолютно невозможно, даже если найдутся стихи подходящие. Пробовал. Похвалят меня, и уйду я с богом.
Здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и плохие и есть вроде ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально-образного содержания, которые звучали до нас сотни лет и столько же будут жить после нас. По-моему, совсем не обязательно в лирике употреблять современные слова. Современное слово «трактор», например, через десяток-другой лет может звучать уже архаично, как преходящая обыденность. В общем, было такое настроение, а что дальше — видно будет. Кое-какие стихи летние посылаю Вам. Извините, разболтался я, как воробей на просыпанном зерне. До свидания, Александр Яковлевич! Сердечный привет Злате Константиновне, всей вашей чудесной семье.
С искренней любовью Н. Рубцов
С. П. БАГРОВУ
Никольское, август 1964 года
Сережа, милый!
Как доехал? Не сломался мотоцикл?
Сразу после тебя целые сутки у нас был дождь. Сразу же после дождя я побежал в лес искать рыжики. Рыжиков не нашел, но зато написал стихотворение о том, как много в лесу бывает грибов 15. Это стихотворение наполовину навеяно случайно связанной с тобой строчкой (а может быть, и не случайно): «Ведьмы тоже по-детски плачут». Посылаю его тебе. По-моему, оно получилось неплохим. Ты лучше что-нибудь выкинь из тех стихов, а это предложи своей газете.
Я очень был рад твоему приезду. Спасибо тебе, что «наш двор уединенный, пустынным снегом занесенный, твой колокольчик огласил!» (Пушкин).
Вышел 8-й номер «Октября». Там есть и мои стихи. Я уже их читал. А ты не читал? Посмотри, если найдешь как-нибудь минуту свободного времени. Сядь в кресло, закури сигару и почитай помаленьку, балагуря о том, о сем...
Я получил письмо от одного московского товарища, поэта. Собирается приехать ко мне в Николу. Поздновато он что-то надумал: пока едет, пока то да се,— я буду готовиться покинуть эту святую обитель природы. Да как знать! Может, потом вместе заглянем к тебе.
А рыжики еще будут!
Ваня Серков уехал. Почти всю ночь просидели у прощального костра. Жаль, что он уехал.
...Ну, будь здоров! До свидания, Сережа. Пиши. Буду ждать.
Сердечный привет Елесину 16...
Н. Рубцов
С. П. БАГРОВУ
Никольское, август 1964 года
Сережа!
Черт возьми! Еще раз приходится тебя беспокоить. Пустяк, но все-таки.
Только что отправил тебе письмо и вспомнил, что в посланном стихотворении одна строфа отпечатана не так. Вернее, одна строчка: «Будто видишь ты сновидение?»
Надо так: «Будто видит твоя душа сновидение?»
Извини за беспокойство.
Еще раз привет!
Н. Рубцов
Н. Н. СИДОРЕНКО
Никольское, 23 сентября 1964
Добрый день, Николай Николаевич!
Письмо Ваше получил. Очень обрадовался ему, тем более, что никто уж мне сюда не пишет. Кто летом еще и посылал весточку, тот теперь уж думает, что меня здесь нет.
Погода у нас вовсе осенняя. Недолго, помянуть Тютчева, весь день стоял как бы хрустальный и лучезарны были вечера. Дожди, холода, скоро, наверное, перестанут ходить пароходы.
Да, Николай Николаевич, я получил от Вас и «Юность», и «Октябрь». Большое спасибо Вам и за это, и за все.
Фотокарточку для «Огонька» я посылаю с этим письмом. А что рассказывать, как Вы выразились, о моем жизненном пути? Я уже плохо все помню. Родился в Архангельской области, в поселке Емецк (это я знаю по своим документам), но все детство прошло в этом вот селе Никольском, в Вологодской области, в детском доме. После учился в двух техникумах, в лесотехническом и в горном (вообще после детдома мне довелось много «попутешествовать»), год работал кочегаром в Архангельском траловом флоте (зимой этот флот базируется в Мурманске), работал на военном испытательном полигоне в Ленинграде некоторое время, потом пошел служить на военный флот, опять на Северном море. Служил матросом 4 года, с 1955 по 1959 г. Потом два года работал на Кировском (бывшем Путиловском) заводе в Ленинграде — слесарем, шихтовщиком и еще кое-кем. А уж после поступил в Лит. институт. Больше двух лет жизни на одном месте не выдерживал, всегда тянуло в разные края. Исключение — служба на Северном флоте. Там уж все по-особому. Вот так вкратце об этом пути. Да, родился в семье значительного партийного работника. Его даже врагом народа объявляли, потом освободили, и статья о его реабилитации была напечатана, кажется, в 1939 г. в Архангельской областной газете. Больше всего времени он работал вообще-то в Вологде. Свою мать не помню почти, ничего в ней не знаю. Надо будет о ней когда-нибудь мне порасспрашивать брата.
Николай Николаевич, а зачем все эти сведения нужды во «врезке»? Ну, конечно. Вы-то должны иметь обо всем этом более полное представление, поэтому я все это и написал.
Не понимаю, что значит Ваши слова: «Я подал заявление о вашем восстановлении...» Разве меня исключали из института? Если так, то это для меня новость, мне никто об этом не сообщал. Предлагали только перейти на заочное. А если меня исключили, так Вы не беспокойтесь обо мне. Бог с ним! Уеду куда-нибудь на Дальний Восток или на Кавказ. Буду там, на Кавказе, например, карабкаться по горным кручам. Плохо, что ли? Пока могу карабкаться по скалам, до тех пор и живой и полон сил, а это главное.
Вы просите меня рассказать о какой-то «истории». Не знаю, какую такую историю Вы имеете в виду, поэтому пока ничего рассказывать не буду. Вы уж извините, Николай Николаевич.
А что, Рябикин опять дал на обсуждение стихи в прежнем «стиле»? По-моему, с ним семинару Вашему надо бы расстаться за одно описание, как он обнюхивал какой-то самолет. До сих пор не могу забыть эту диковину. Человек, несущий хотя бы немного поэзии, отличается особой живостью и переменчивостью настроений, у такого человека всегда ярко выражены симпатии, в отличие от большинства, — и, глядя на Рябикина, не скажешь, что в нем есть поэзия.
Ну, вот, Николай Николаевич, у меня пока все. Здешних стихов у меня уже больше пятидесяти, — это в основном июльские и августовские, в сентябре почти ничего не написал. Ну, в общем, рукопись еще одной книжки есть. Куда бы ее только сдать?
Вот кое-что из последних стихов:
ВЕНЕРА
Где осенняя стужа кругом
Вот уж первым ледком прозвенела,
Там любовно над бедным прудом
Драгоценная блещет Венера!
Жил однажды прекрасный поэт,
Да столкнулся с ее красотою, —
И душа, излучавшая свет,
Долго билась с прекрасной звездою.
Но Венеры играющий свет
Засиял при своем приближенье
Так, что бросился в воду поэт
И уплыл за ее отраженьем...
Старый пруд забывает с трудом,
Как боролись прекрасные силы...
Но Венера над бедным прудом
Доведет и меня до могилы!
Ну, так что же! Не все под звездой
Погибают — один или двое!
Всех, звезда, испытай красотой,
Чтоб узнали, что это такое!..
* * *
Уединившись за оконцем,
Я с головой ушел в труды!
В окно закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды.
И вдруг являлся образ предка
С холмов, забывших свой предел,
Где он с торжественностью редкой
В колокола, крестясь, гремел!
Как жизнь полна! Иду в рубашке,
А ветер дышит все живей,
Журчит вода, цветут ромашки,
На них ложится тень ветвей.
И так счастливо реют годы,
Как будто лебеди вдали
На наши пастбища и воды
Летят со всех сторон земли!
И снова в чистое оконце
Покоить скромные труды
Ко мне закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды...
* * *
Мне лошадь встретилась
в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно.
В любой воде таился страх,
В любом сарае сенокосном...
Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору!
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза!
Мы жутко так, не до конца,
Переглянулись по два раза!
И я спешил — признаюсь вам —
С одною мыслью к домочадцам,
Что лучше разным существам
В местах тревожных не встречаться!..
* * *
Захлебнулось поле да болото
Дождевой водою — дождались!
Прозябаньем, бедностью, дремотой
Все объято — впадины и высь!
Ночь придет — родимая окрестность,
Словно в омут, канет в темноту!
Темнота, забытость, неизвестность
У ворот, как стража на посту!
По воде, качаясь, по болотам
Бор скрипучий движется, как флот, —
Что же мы, отставшие от флота,
Будем делать нынче меж болот?
Острова свои обогреваем,
И живем без лишнего добра,
Да всегда с огнем и урожаем,
С колыбельным пеньем до утра...
Не кричи так жалобно, кукушка,
Над водой, над стужею дорог!
Мать России целой — деревушка,
Вот такой же грустный уголок...
Вариант последней строчки:
Может быть, вот этот уголок...
Ну, так до свиданья, Николай Николаевич! Всего Вам наилучшего. Привет Вашей семье.
23/IX—64 г. С любовью Н. Рубцов
|
|
стр.5 |