Письма 1964 г.

В.В. КОЖИНОВУ

17 марта 1964

     Дорогой мой товарищ, Кожинов!

     Давно собирался тебе написать, но не мог собраться. Вставляю несколько стихов и хочу услышать твоё мнение. Есть ли цельность, жизнь в моих стихах? Стихи без жизни – именно сухая ложка! Поэзия не может прыгнуть выше жизни. Вадим, посмотри, если ли в них проницательность?

     Ты знаешь, как я, дорожу твоим мнением. Ах, как хочется посидеть с тобой, как раньше, спеть под гармошку… Передай привет Гале! С чувством самого большого уважения к ней. До свидания.

     С приветом и любовью Н.Рубцов.

Элегия

Отложу свою скудную пищу.
И отправлюсь на вечный покой.
Пусть меня еще любят и ищут
Над моей одинокой рекой.
Пусть еще всевозможное благо
Обещает на той стороне.
Не купить мне избу над оврагом
И цветы не выращивать мне...

 

Хлеб

Положил в котомку
                           сыр, печенье,
Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял. —
Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль! -
Все же бабка
                   сунула краюху!
Все на свете зная наперед,
Так сказала:
— Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несет...

Письмо Н.М. Рубцова, написанное В.В. Кожинову. (Письмо было обнаружено на интернет-аукционе (июнь 2018 года), ранее не публиковалось.)


Н.Н. СИДОРЕНКО

Москва, 12 апреля 1964

Телеграмма

Москва В-311.................

............Сидоренко Н. Н.

Москвы 6402 16 12 1315

ДОРОГОЙ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ХРИСТОС ВОСКРЕС — РУБЦОВ —


ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА ИЗДАТЕЛЮ

Весна-лето 1964

     Если учесть, что, согласившись во многом с Вашими другими критическими замечаниями по рукописи, я убрал из первого ее варианта почти половину стихов, то тогда, наверное, не будет нескромным с моей стороны попросить издательство оставить в рукописи эти 2 стихотворения — «По вечерам» и «Жара». Думаю, что и в художественном смысле эта просьба небезосновательна.

    Еще кое о чем. О стихотворении «В святой обители природы». Вы сказали, что оно написано ниже возможностей автора. И только. Я не настаиваю и не прошу, чтоб оно осталось в рукописи. Хочу только сказать, что как раз об этом стихотворении я особенно иного мнения, но железная убедительность Вашего критического довода оставляет меня бессловесным. Но в общем, Бог с ним, пусть это стихотворение не будет в рукописи. Я примерно предполагаю, что Вы имели в виду, и говорить мне о нем значит говорить неконкретно, а вообще рассказывать о своих взглядах на содержание и форму стихов. А предполагаю я то, что Вы считаете стихи такого рода, как это, неоригинальными и пустыми.

    Стихотворение «Уединившись за оконцем» Вы назвали легковесным. По-моему, легковесными следует считать те стихи, которые лишены всякого настроения, а значит, и поэтического смысла, а не те стихи, в которых выражено легкое настроение или состояние духа и выражено легко. Иначе, стихотворение Есенина, например, «Вот уж вечер. Роса блестит на крапиве. Я стою у дороги, прислонившись к иве»— тоже стихотворение просто легковесное, а не удивительный шедевр чистоты души и духа. Но это между прочим. Так же и об этом стихотворении не прошу, чтоб оно осталось в рукописи. Тем более, что в последнее время я не считаю его законченным по форме.

    Что касается стихотворения «Ось», то должен сказать, что я совершенно против того, чтоб его поставить первым в книжке. Меня мало устраивает такой довод, что в нем особенно ярко выражена моя позиция. Я считаю, что моя позиция, т. е. мои привязанности, моя любовь, должны быть понятны по моим стихам, которые я пишу искренне,— и, значит, не нуждаюсь в декларации моей позиции. А стихотворение «Ось» как раз декларативное и вдобавок легковесное, т. е. оно лишено отчетливого настроения. И еще вдобавок оно не лишено какого-то гладкописного ритма. Так что я совершенно не буду огорчен, если в издательстве вообще предложат убрать его из рукописи. Не буду против того также, если из рукописи уберут стихи «Впечатление детства» и «Вечер на сенокосе», т. к. последнее время считаю их какими-то пустяковыми.

    Все это, что касается некоторых моих возражений и моего мнения о некоторых моих стихах, я сказал лишь как автор рукописи, для большей ясности дела. Просьба же моя остается прежняя: оставить в рукописи стихи «По вечерам» и «Жара».

    Да, я тогда позабыл оставить в издательстве стихотворение «Тихая моя родина», которое было одобрено в Вашей первой рецензии. Просто забыл. Поэтому я высылаю его сейчас и прошу опять его включить в рукопись. О названии книжки я еще подумаю. Передайте, пожалуйста, это письмо директору издательства, т. к. это мое письмо не просто Вам, а как представителю издательства. Или нет, лучше я пошлю это письмо в нормальном порядке директору, а он передаст его Вам. Искренний привет и наилучшие пожелания издательству. Извините за поспешные неловкие фразы.

    С уважением Н. Рубцов


В РЕКТОРАТ ЛИТЕРАТУРНОГО ИНСТИТУТА

Москва, 23 июня 1964

В ректорат Литературного института им. Горького 

от Рубцова Н. М.

Заявление

        Прошу перевести меня на заочное отделение сроком на 1 год, т. к. я хочу в производственной обстановке работать над книжкой.

        Прошу на время заочного обучения оставить меня в творческом семинаре Н. Н. Сидоренко.

        23/VI—64 Н. Рубцов


 Н. Н. СИДОРЕНКО

Никольское, 10 июля

        Здравствуйте, Николай Николаевич!

        Пишу Вам из села Никольское, куда я собирался. Это бедное, доброе, красивое (правда, немного беспорядочное) село. По вечерам здесь бывает особенно тихо, грустно и хорошо. Люди здесь, как везде, относятся друг к другу по-разному, но мне они почему-то все кажутся почти одинаково хорошими настоящими людьми.

        Иногда пишу стихи. Например, такие:

* * *

Поднявшись на холмах,

                                старинные деревни

И до сих пор стоят, немного накренясь,

И древние, как Русь, могучие деревья

Темнеют вдоль дорог,

                                листву роняя в грязь.

Но есть в одном селе,

                                видавшем сны цветенья

И вихри тех ночей, когда нельзя дремать,

Заросший навсегда травою запустенья

Тот дворик дорогой, где я оставил мать.

Со сверстницею здесь мы лето проводили,

И, проводив, грустим уж много-много лет,

Грустнее от того, что все мои печали

Кому я расскажу? Друзей со мною нет...

Ну что ж! Пусть будет так!

                                    Ведь русские деревни

Стояли и стоят, немного накренясь.

И вечные, как Русь, священные деревья

Темнеют вдоль дорог,

                                листву роняя в грязь...

Или в том же духе такое:

* * *

Когда душе моей

                        сойдет успокоенье

С высоких, после гроз, немеркнущих небес,

Когда душе моей внушая поклоненье,

Идут стада дремать под ивовый навес,

Когда душе моей земная веет святость,

И полная река несет небесный свет,

Мне грустно оттого,

                            что знаю эту радость

Лишь только я один. Друзей со мною нет...

 

 

ИВА

 

Зачем ты, ива, вырастаешь

        Над судоходною рекой

И волны мутные ласкаешь,

        Как будто нужен им покой?

Преград не зная и обходов,

        Как шумно, жизнь твою губя,

От проходящих пароходов

        Несутся волны на тебя!

А есть укромный край природы,

        Где могут, родственно звуча,

В тени струящиеся воды

        На ласку лаской отвечать...

        Я получил письмо из Архангельска. Стихи «Русский огонек», «По холмам задремавшим» и еще многие стихи, которые дали бы лицо книжке, мне предлагают обязательно убрать из рукописи. Даже стихотворение «В горнице моей светло» почему-то выбрасывают. Жаль. Но что же делать? Останутся в книжке стихи мои самые давние, мной самим давно позабытые. Хорошо, что оставили стихотворение «Тихая моя родина».

        Николай Николаевич, а что это значит, что книжку мою включили в план редакционно-подготовительных работ на 1965 г.? Это значит ли, что книжка в 65 г. выйдет? Объем ее — 1 п. л. Много ли это стихов, строчек, примерно?

        Тут на днях умер один забавный старик. Жил он со старухой, да с ними сноха (жена сына). Сын-то умер еще раньше, кажется, потонул. Так вот, пошла однажды старуха корову доить, а старик полез на печь к снохе и говорит ей: — Дашь? Сноха отвечает: — Дам! Да как даст ему подзатыльника, — старик кубарем с печки полетел. А после говорит: — Так и знал, что дашь, только чего дашь, не знал!

        Николай Николаевич, а как же быть с журналом «Огонек»? Надо бы дать туда стихи-то. Ведь говорили об этом. Вообще мне хочется получить какой-нибудь гонорар да угостить здешних своих дружков и мужиков. Из «Юности» что-то не посылают, а летней стипендии эти черти лишили меня! Мне не за себя обидно, обидно за то, что я не могу совсем сделать что-нибудь хорошее для людей (купить, например, кому-нибудь подарок).

        Вообще зачем это сидят там, в институте, некоторые «главные» люди, которые совершенно не любят поэзию, а, значит, не понимают и не любят поэтов. С ними даже как-то странно говорить о стихах (это в Литературном-то институте!). Они все время говорили со мной, например, только о том, почему я выпил, почему меня вывели откуда-то, почему и т. п., как будто это главное в моей жизни. Они ничего не понимают, а я все объяснял, объяснял, объяснял...

        Николай Николаевич, у меня в 6-м номере «Юности» вышли стихи, а ни одного журнала у меня нет. Вы не могли бы послать мне сюда в деревню один экземпляр этого номера? Я буду очень благодарен Вам. Сюда его не посылают. Да и вообще я ручку и бумагу с трудом здесь раздобыл. Пробовал было написать Вам ястребиным (или вроде вороньим) пером. Ничего не получилось.

        Заявление на заочное я подал и просил в заявлении, чтоб меня оставили в Вашем семинаре.

        Лето проведу, наверное, здесь. А там — видно будет! Что бог даст.

        До свиданья, дорогой Николай Николаевич, привет Вашей прекрасной семье и еще — Владимиру Соколову. Напишите, пожалуйста, пока я здесь, да, если не затруднит, вышлите «Юность».

        С искренней любовью и приветом Н. Рубцов

        Мой адрес: Вологодская обл., Тотемский р-н, Никольский с/с, с. Никольское.


В Северо-Западное книжное издательство

        Уважаемый товарищ директор!

        Сообщаю Вам адрес своего теперешнего местожительства: Вологодская обл., Тотемский р-н, с. Никольское. Так что, если необходимо обсудить рукопись моей книжки в отделении Союза писателей, можете послать её в Вологду. Хотя, вообще-то, неужели это так необходимо, если она, эта рукопись, была одобрена в Комитете по делам печати? Свой адрес сообщить Вам я стремился давно, но не знал всё это время точно, где же я буду жить. Рукопись, если это, повторяю, будет нужно, пошлите, пожалуйста, в Вологду, на отд. Союза писателей, а не сюда в село. Мне, я думаю, сообщат о ней. А какие-либо другие материалы по этому делу (мало ли что ещё нужно будет сделать по рукописи на Ваш взгляд) пошлите, пожалуйста, сюда на адрес моего местожительства. Желаю Вам всего наилучшего! Привет издательству.

        С уважением Николай Рубцов


В. Ф. БОКОВУ 12

Никольское, 15 июля 1964

        Здравствуйте, Виктор Федорович!

        Пишу Вам из села Никольского, где сейчас установилась великолепная погода. Все время тепло и ясно (удивительно ясно по вечерам), временами пролетают веселые грозы, один раз только была страшная гроза. Село это совсем небольшое, как деревня, и расположено в очень живописной местности: дорога из леса неожиданно выходит к реке, а там, за рекой, плавно изогнувшись, поднимается в пологую гору, на горе разрушенная церковь (мне ужасно жаль ее), возле церкви старые березы, под березами какой-то одинокий крест, а вправо от этой великолепно-печальной развалины по бугристому зеленому холму и расположено Никольское (здесь его называют коротко, Николой). Вокруг села леса, все леса и через леса видны на далеких старинных холмах еще деревни. Простор, дай бог! Небо видно все полностью, от горизонта до горизонта, не то, что в городе.

        Сейчас земля пошла плодоносить: вовсю созревают ягоды, встречаются и грибы, правда, еще редко. В лугах косят. Грустно немного видеть, как под косой падают заодно с травой и цветы.

        Но как бы ни было сейчас хорошо, это еще не моя пора. Вот ближе к осени, когда пойдут рыжики да малина, да местность, пока что однообразно зеленая, будет приобретать различные яркие цвета, вот тогда я как бы полностью уничтожаюсь (или, может быть, возвышают над обыденным собой) и существую уже заодно с природой, живу какой-то особенной, полной, спокойной жизнью, как сама природа.

        Вот так и сейчас, как говорится, устроился. Москву вспоминаю. Иногда с добрым чувством. Очень хорошо запомнил день, когда был у Вас.

        Стихи пишутся вроде бы легко. За несколько дней написал около двадцати стихотворений. Кое-какие из них (и одно старое «Однажды», из цикла о знаменитых людях, который я задумал, но который трудно мне еще написать) посылаю сейчас Вам, Виктор Федорович, может быть, эти стихи — не чепуха, и Вы найдете возможным предложить что-нибудь из них в День поэзии? Или туда уже поздно? Вообще мне очень важно знать Ваше мнение о них. Может, я не о том и не так пишу сейчас.

        Видел сегодня «Юность». В целом, конечно, я недоволен этой подборкой. Тем более, там еще оказалась одна поправка, уж совершенно дурацкая. Что это за строфа-калека:

Они с родными целовались,

И дул в лицо им мокрый норд,

Суда гудели, надрываясь,

Матросов требуя на борт!

        Вот, например, один из ненапечатанных вариантов:

Они с родными целовались,

В лицо им дул знобящий норд,

Суда гудели, надрывались,

Матросов требуя на борт!

        Ну, да ладно!

        Люди здесь, в селе, умные, оригинальные, большинство с великолепным чувством юмора, так что, играя просто в карты, например, можно до смерти нахохотаться! Разные люди, добрые и скупые, мрачные и веселые, но все интересные почему-то.

        Ну, у меня пока все.

        До свиданья, дорогой Виктор Федорович, всего вам самого доброго, и здоровья, и стихов, и успеха, и настроения.

        Привет Вале.

        С искренней любовью и приветом Николай Рубцов. 15/VII—64 г.

        Мой адрес: Вологодская обл., Тотемский район, село Никольское.

        P.S. Может быть, у Вас найдется минута, чтоб послать мне пару, как говорится, слов? Я здесь буду до сентября.


 С. П. БАГРОВУ 13

27 июля 1964 года

    Здравствуй, Сережа!

    Я снова в своей Николе. А ты? В своей ли Тотьме? Что-то я не вижу в здешних газетах твоей фамилии. Может быть, ты уехал или отъехал куда-нибудь и мое письмо не застанет тебя дома?

    Живу я здесь уже месяц. Погода, на мой взгляд, великолепная, ягод в лесу полно — так что я не унываю.

    Вася Белов говорил мне, что был в Тотьме, был у тебя. В Тотьме у тебя ему понравилось. Да иначе и не может быть!

    Хотелось бы мне встретить тебя, тем более, что у меня есть к тебе дело. О нем я пока не стану говорить. Думаю, что заеду в Тотьму, вот тогда об этом и поговорим.

    Ты обязательно, я прошу, дай мне ответ на это письмо, если ты дома. Я буду знать, что ты никуда не уехал. А иначе (если ты уехал) и в Тотьму мне заезжать нечего.

    Может быть, ты возьмешь командировку опять в Николу? И тебе неплохо несколько дней пошляться по этой грустной и красивой местности.

    Ты не видел моих стихов в «Молодой гвардии» и в «Юности», 6-е номера? Я недоволен подборкой в «Юности», да и той, в «Молодой гвардии». Но ничего. Вот в 8-м номере «Октября» (в августе) выйдет, по-моему, неплохая подборка моих стихов. Посмотри. Может быть, в 9-м номере. Но будут.

    Какие у тебя новости? Как живется тебе? Как пишется?

    Жду от тебя письма. До свидания.

    Крепко жму твою добрую мускулистую руку!

С искренним приветом Н. Рубцов

    Мой адрес: Тотемский р-н, Никольский с/с, с. Никольское. Привет твоей маме. 27/7-64 г.

    Пиши ответ скорее: мои каникулы уже на исходе. Во второй половине августа уеду отсюда.


  стр.4