Коля вернулся из леса тоже нерадостный: "Тут тоже ничего нет!" - еще издали кричит мне. Подходит, смотрит на меня: "Что с тобой?" Рассказала о своих ощущениях:

- Вот видишь, - пачка, кажется, только что была раскрыта...

-Да, - Коля согласно и грустно наклонил голову. Домой доехали без приключений. Выходя из автобуса, Коля подал мне корзину, где грибы были только на донышке.

- А ты разве не зайдешь?

- Нет. Я - к себе, - решительно и твердо ответил он.

В этом же 1968 году Рубцов стал брать меня к своим друзьям. И чаще приводил их в мой дом.

Самый первый визит был к Николаю Александрову. (Он жил от него совсем рядом, в начале улицы Разина.) Пришли напрасно. Вышла к нам его строгая мама и сказала, что сына нет дома. Коля огорченно вздохнул и мы ушли.

Сейчас, много лет спустя, я стала сомневаться, что Николая не было. В некоторых домах главы семейств боялись влияния Рубцова на своих домочадцев. К примеру, мама Николая Александрова говорила так сыну о Рубцове: "Какой он поэт? Такой же пьяница, как и ты!"

Совсем недавно в поликлинике (приходится поддерживать здоровье) призналась врачу, что пишу о Рубцове и снова - сердце, давление...

"Знала я этого Рубцова, - вмешалась медицинская сестра, - пьяница он был. Мой брат в этом доме жил, встречались на лестничной площадке, покуривали."

"Только сейчас о нем и заговорили, - уже от себя добавляет медсестра. - Жена брата боялась таких встреч: все время там пьянка, да и женщины к нему ходили. Еще и моего научит..."

Вот так: "На чужой роток не накинешь платок."

Неудачным был приход и к Леше Шилову. (Правда, это было уже в 1969 году, когда Рубцов жил на улице Яшина.)

- Это кто? Поэт?

- Нет. Он хорошо поет. И на гитаре играет. Другие тоже хорошо, а он поет так, как я. 

Выходит, что Рубцов оставил нам не только прекрасные стихи. Но некоторым, особенно любимым, свою музыку.

Подошли к дому. Я осталась на улице. (Он предупредил: "Подожди".) Вскоре вышел расстроенный. Спрашиваю: "Что случилось?" Он отвечает так, как когда-то я отвечала маме: "Ничего. Просто нет дома".

- С плохими я к тебе не приду, - предупреждал он меня о своих неожиданных визитах с друзьями.

И вот однажды пришел с молодым, уверенным в себе юношей.

- Это поэт, - представил Рубцов своего спутника, - Юрий Надточий.

Оба они казались трезвыми, но по их разговору (особенно Коли) заметно, что предварительно выпили.

Обычно немногословный, словно пришибленный, в трезвом состоянии, пьяненький Коля - говорун. На этот раз он не просто говорил, он что-то доказывал, спорил. Спорил горячо, то и дело взмахивая руками.

Юрий говорил негромко, но убедительным тоном, а Коля Рубцов накалялся после каждой ответной фразы. Сидели они за столом друг против друга. В комнате была только мама. Ну и я тоже, но я выходила часто на кухню (готовила обед), поэтому не следила за нитью разговора. Но то, что несколько раз вспоминалось слово Русь, помнило мне давний спор Рубцова с кумыкской поэтессой в комнате Нины Груздевой.

Но спорить с девушкой — одно, а с мужчиной - другое. Спорщик, видимо, брал верх и тогда (я как раз вошла в комнату из кухни) в руках Рубцова появился нож. На мгновение — немая сцена, общее оцепенение.

Первой опомнилась мама. Она подошла к Коле, взяла из его рук охотничий нож (он и не пытался его удерживать) со словами: "Давай сюда. Еще чего выдумали..."

После этого Коля с мрачным видом вышел на кухню, а Юра сказал: "Если бы он только сделал одно движение, я бы успел перехватить и... в него".

Не одну неделю у нас лежал Колин нож, пока он не пришел и не обратился к маме, почти слезно: "Нож-то отдай. Даже хлеба нечем отрезать."

Вскоре Коля опять пришел не один. Первым вваливается Рубцов, а за ним нерешительно так ступает молодой человек.

Первая мысль: "О, Господи! Опять кого-то привел".

Незнакомец присел на диван и сразу же поник головой (вырубился).

- Кто это? - спрашиваю у Коли. - Поэт?

- Нет. Но он, как и я, только в своем деле...

Время клонилось к полуночи. Молодой спутник не просыпался, привалившись в уголок дивана. Это стало раздражать Рубцова.

- Что это он? Спать здесь собрался что ли?

Он схватил его за ворот и стал трясти. Мама пожалела даже: "Да оставь ты его, пусть проспится." Это прибавило масла в огонь.

- Как?! Он будет здесь?! Он останется с ней?

Коля встал в грозную позу, подняв кулаки кверху: "Я убью их обоих в этом гнездышке!" Он кричал так громко и гневно, что, наверное, слышали соседи. Но ни громовой голос, ни тряска не подействовали на пришельца. Тогда Рубцов, придерживая его за шиворот, поволок к двери и вытолкал на лестницу. И только потом успокоился и вскоре ушел тоже.

На диване вместо сидящего человека остался его красный шарф. А был это Николай Александров, тот, которого при нашем визите, со слов матери, не оказалось дома.

Интересно то, что ровно через десять лет после этого случая Коля Александров действительно останется в моем доме, но уже в качестве мужа. Что это? Случайное совпадение или рубцовское предвидение? Кто знает...

Но тогда, в далеком 68-м году, на второй день, в мое отсутствие, мама рассказала Коле о его "выступлении". Он внимательно ее выслушал. Был очень подавлен случившимся. Говорил, что ничего не помнит и написал мне записку:

"Неля, я понимаю, что мало извиниться перед тобой (мне все рассказала Анастасия Александровна). Это говорил не я, это говорило мое абсолютное безумие. Не придавай абсолютно (подчеркнуто) никакого значения этой дурости. По-прежнему - Н.

P.S. я еще должен зайти".

Я читаю и улыбаюсь: "Ох, Коля, Коля! Ну почему ты такой? Как говорят "и сам не гам, и другому не дам". Да "еще должен зайти". Ты же не любишь слово "должен". Но, видимо, по отношению ко мне - это совсем другое..."

Вскоре этот случай забылся.

Осень забирает свои права. Вносит свои заботы. Собираюсь купить маме шерстяную кофточку. Но Коля словно читает мои мысли.

- Я хочу маме (он так и сказал "маме") что-либо купить, но хорошее, чтобы она обрадовалась.

Меня и вытянуло за язык, что собираюсь кофточку теплую купить, она ей очень нужна: в доме прохладно, еще не включили отопление.

Коля даже просиял весь: "Тогда я ее куплю. Не ты, а я."

И он действительно купил ей кофточку за 22 рубля (в то время это больше половины маминой пенсии) и был просто счастлив.

Мы с мамой посовещались и решили купить ему рубашку (сам полуголый, а такие подарки!).

Натолкнуло на это, что его любимая голубовато-зеленая рубашка пришла в негодность. И выбросил он ее странным образом: затолкал ко мне в тумбочку между книг. Обнаружила это не сразу. Не успела прибрать на другое место. А мама Виктора в мое отсутствие решила, что это ее сын рассовал свое грязное белье и увезла в Тотьму, в стирку (она там жила). Так и "застиралась" с концами эта рубашечка. Ушла в тряпье и сгинула.

Присмотрела рубашку почти такую же, цвета морской волны, только с длинными рукавами. Принесла домой. Вот думаю, как придет - обрадую.

Пришел вечером, преподношу ему, а он так сердито: "Зачем это?"

- Как зачем? Ты делаешь маме дорогие подарки, а мы что, не можем? Надевай? Коля покорно сдергивает с себя рубашку.

- О, Боже! Опять без майки.

Летом было тепло, а сейчас осень. Он не носит маек. Почему? Наверное, по-прежнему чувствует себя моряком, привык к тельняшке, а ее сейчас нет.

Надел рубашку, оглядел себя. А я возьми да и скажи: "Какой ты стал нарядный!" И, кажется, это ему не понравилось. Но рубашку снимать не стал, в ней и ушел.

На другой день приходит в старой рубашке и мне тихо (почти шепотом): "Рубашку твою унесли".

- Как унесли? Кто?

-Я ее снял и засунул за шкаф в сберкассе. Сегодня посмотрел, ее нет. Уже взяли...

(Сберкасса, о которой шла речь, на улице Ленина. Сейчас - банк.)

Почему он так поступил? Наверное, так сохранял свою независимость, свободу, не хотел прибедняться? Боялся, что подарками подкупают? Кто знает, что у него было в прошлом... Очень скупо говорит о себе. Только когда особое настроение.

Вскоре, после этого случая, пришел очень радостный. Что за причина хорошего, настроения? Наверно, стихи написал.

Торопит меня: "Пойдем, выйдем. Надо поговорить."

Одеваюсь, идем в Кировский сквер. Останавливается в березовой аллее, что параллельно улице Калинина.

Коля продолжает улыбаться, смотрит на меня и говорит: "Я хорошие стихи написал!". (Угадала, значит).

- Послушай! - и начинает читать.

Когда в окно осенний

ветер свищет 

И вносит в жизнь

смятенье и тоску, 

Не усидеть мне

в собственном жилище, 

Где в час такой 

  меня никто не ищет, -

Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня

дощатый катер 

С таким родным

на мачте огоньком! 

Перевезет меня

к блондинке Кате, 

С которой я,

пожалуй что некстати, 

Так много лет - не больше,

чем знаком.

Коля читает долго. Воодушевленно. Как всегда, жестикулирует, словно рисует все происходящее. Произнося "с таким родным на мачте огоньком", он поднимает правую руку с выставленным указательным пальцем штопорообразным движением и поднимает на него глаза.

Я машинально слежу за каждым движением. Смотрю на этот поднятый палец - "огонек". И отмечаю для себя: "Действительно "огонек", а не палец: оранжевый, как у заядлого курильщика.

Она спокойно

служит в ресторане, 

(Продолжает Коля) 

В котором дело так заведено, 

Что на окне

стоят цветы герани, 

И редко здесь

бывает голос брани, 

И подают кадуйское вино.

В том ресторане

мглисто и уютно, 

Он на волнах

качается чуть-чуть.

Пускай сосед

поглядывает мутно 

И задает вопросы

  поминутно, 

Что из того? 

Здесь можно отдохнуть!

Я заворожена Колиным чтением. Я счастлива. Рубцов читает свои стихи, читает для меня одной. И как читает! Почти физически ощущаю ту обстановку, которую описывает Рубцов, хотя я там, в ресторане "Якорь" возле речного вокзала, не бывала, предстояло там побывать, но позднее. И я убедилась, что в своих представлениях не ошиблась.

Произнося "мглисто и уютно", Коля как бы прищуривается и вглядывается в окружающее. Потом имитирует пьяненького соседа: опускает отяжелевшую голову, по слегка приподнимает, рассеянным взглядом поводя вокруг. И уже браво, с удалью: "здесь можно отдохнуть!"

Сижу себе,

разглядываю спину 

Кого-то уходящего в плаще, 

Хочу запеть

про тонкую рябину 

Или про чью-то

горькую чужбину, 

Или о чем-то русском вообще.

Вслушиваюсь в голос певучий, выразительный. Смотрю на это театрализованное зрелище, Коля внимательно вглядывается в растущую рядом березу, потом ведет головой плавно в сторону, словно в такт мелодии исполняемой песни.

Вникаю в мудрость

  древних изречений 

О сложном смысле жизни

на земле. 

Я не боюсь осенних

  помрачений, 

Я полюбил ненастный

 шум вечерний, 

Огни в реке и Вологду во мгле.

"Я не боюсь" - Коля произносит это в воинственной форме, сверкнув глазами и сжав кулаки.

Смотрю в окно и

вслушиваюсь в звуки, 

Но вот явились

в светлой полосе, 

Идут к столу,

протягивают руки 

Бог весть откуда

  взявшиеся други.

- Скучаешь?

- Нет. Присаживайтесь все.

Коля широким жестом гостеприимного хозяина обводит рукой вокруг и улыбается светлой радостной улыбкой.

Вдоль по мосткам

несется листьев ворох. 

Видать в окно,

— и слышен ветра стон, 

И слышен волн

печальный шум и шорох 

И как живые,

в наших разговорах 

Есенин, Пушкин,

Лермонтов, Вийон.

Когда опять

на мокрый дикий ветер 

Выходим мы,

подняв воротники, 

Каким-то грустным

таинством на свете 

У темных волн,

в фонарном тусклом свете 

Пройдет прощанье

  наше у реки.

И снова я подумаю о Кате, 

О том, что ближе

буду с ней знаком, 

О том, что это будет

очень кстати, 

И вновь домой

меня увозит катер 

С таким родным

на мачте огоньком.

Представляю грустную картину расставания с друзьями. Коля помогает мне увидеть это своими действиями: зябко поеживается, поддерживает руками воротник пальто. Грудью подается вперед, словно идет навстречу ветру. И легкая улыбка, тайная надежда остается на лице, и тот же жест - указательный палец кверху, где "огонек"

---