Из прошлого

Тетя Соня, родная тетя Николая Рубцова, могла бы больше всех рассказать о детских годах поэта, о его семье. Тетя умерла в 1984 году, никто так и не записал ее воспоминания. Теперь все приходится восстанавливать по крупицам, обрывкам, по рассказам более молодых родственников поэта... 

В прошлом, говорят, всякое бывало. В начале 1937 года (дата приблизительная) отец поэта был арестован н посажен в тюрьму. Началось «следствие». Видимо, как часто тогда случалось, причиной ареста стал донос. Говорят даже, что донос был на однофамильца, какого-то другого Рубцова, но по ошибке «взяли» Михаила Андриановича. И такое могло быть. Конечно, арест — это потрясение. Даже Коля, которому было тогда чуть больше года, запомнил момент прощания с отцом. 

По семейному преданию, отец и еще несколько человек из тюрьмы написали письмо Сталину. Как раз шел 18-й съезд партии, и их всех, кто написал, освободили. Если это правда, то дата заключения отца существенно меняется, ибо съезд ВКПб состоялся 10—21 марта 1939 года. Значит, отец Рубцова был в тюрьме примерно с апреля 38-го года по март 39-го года. Эти даты согласуются и с хроникой переездов Рубцовых. «В Емецк семья переехала за три месяца до рождения Коли. Жить бы, казалось, ей здесь постоянно. Однако в июле 1937 года Михаилу Андриановичу пришло предписание: сдать дела и переехать на новое место работы — в далекий Няндомский леспромхоз. Семья отправилась в путь. Сперва до Архангельска на пассажирском двухпалубном пароходе. Потом — до Няндомы в поезде. Маленький Коля с наивной восторженностью слушал стук колес, и, наверное, все вокруг представлялось ему веселой игрой...» (С. Багров).

Из Няндомы, где произошел арест, Михаил Андрианович попал, видимо, в Вологодскую тюрьму. Известно, например, что, когда его выпустили, он налегке прибежал по морозцу к своей сестре, Софии Андриановне. А она жила в Вологде.

Няндома принесла Рубцовым еще одно горе. Здесь 30 апреля 1940 года в возрасте 17 лет умерла от менингита старшая дочь Рубцовых - Надежда. Работала она счетоводом в райпо. Много лет спустя Николай Рубцов рассказывал: Надю в составе молодежного отряда отправили, как Павку Корчагина (сказано, видимо, не без иронии), строить где-то железную дорогу. Там она и простудилась. «Она ведь комсомолка была, активистка».

Коле было четыре года, он очень любил сестру и хорошо ее запомнил. А вот мать свою запомнил почему-то хуже, чем остальных. Но горе он помнил и вспоминал 42-й год примерно так: «...Голодно стало, и мать заболела к тому же. Она все лежала дома. Я подойду к ней, когда есть захочу, она возьмет и отломит мне хлеба. А у самой малюсенький кусочек. Она уже почти ничего и не ела. У нее была водянка...» 

Но теперь мы вернемся немного назад и обратимся к воспоминаниям сестры поэта Галины Михайловны. В одном из писем она рассказывает: «...Родители, конечно, были крестьяне. Дедушку я не помню, а бабушка Раиса жила с нами в Вологде. Мама была одна у родителей, дедушка и бабушка умерли рано, я их совсем не знала...» «Папа кончил всего два класса. Работал начальником от развития, самоучка. Затем он много лаз был на курсах, учился в партийной школе... Мама у нас была неграмотная и нигде не работала, была домашней хозяйкой... Отец с нами почти не занимался, он собой больше занимался. Нас воспитывала мама. Отец часто ездил отдыхать в дом отдыха, на Кавказ... Мама его любила и все ему делала особинку на обед. Маме было трудно с ним...» «Ничего особенного, поучительного в детстве не было». Конечно, я больше всего расспрашивал Галину Михайловну о Коле, и вот что еще она написала: «Момент, когда родился Коля, я помню. В Емецке, в двухэтажном доме... Черноглазый, очень интересный. Рос, был красивее тех братьев. Сколько пришлось ему пережить. Нужна ему была поддержка, а некому было... я сама в этом нуждалась... Извините за мои ошибки, пишу не складно, плачу очень, очень...»

Думаю, что во всяком детстве есть что-то особенное, да и поучительное. Но дело не в этом. Дело в том, что 50 лет спустя очень трудно вспомнить какие-то подробности, детали быта, разговоры... Запоминаются какие-то основные вехи, поворотные события: «Мама умерла в 1942 году, почти сразу после взятия папы на войну. В 1941 году папа был в Кушубе, работал начальником ОРСа военторга...» По воспоминаниям Галины Михаиловны, в Вологде в 1942 году хлеба на карточки давали по 300 грамм, а остальные продуктовые карточки не всегда удавалось отоварить. Выкупленный хлеб дети Рубцовы хранили в сундучке, там же хранили и карточки. Колю не сразу взяли в детдом, потому что у него болели руки — от грязи на руках была экзема. Кровь из рук текла. Причина: «Он все любил ковыряться в земле и пропускал лопаткой ручейки...»

Мы уже знаем, что самая младшая дочь Рубцовых умерла на второй день после смерти матери. Два брата (а может и Алик тоже) попали в детские дома. Только Галя осталась в семье тети Сони. Дело в том, что у Софии Андриановны было к тому времени чуть ли не пятеро своих детей. «Тетя Соня тогда нам не могла помочь, у нее было пятеро детей. Все в войну умерли, осталась одна Надя...»

Да, так часто и бывало в войну: дети-сироты в детдомах выживали и жили лучше, чем дети в своих родных домах. Это тоже один из страшных парадоксов войны. Но иначе, конечно, и быть не могло, другого выхода не было, в детские дома все-таки давался необходимый минимум продовольствия, которого не всегда могла заработать обычная семья. Деревенские жители доходили порой до того, что ели кору и лебеду, горожане -  картофельные очистки и прочее...

Мать умерла.

Отец ушел на фронт. 

Соседка злая 

Не дает проходу...

Откуда только —

Как из-под земли! —

Взялись в жилье

И сумерки и сырость...

Но вот однажды

Все переменилось,

За мной пришли,

Куда то повезли...

Повезли в детский дом. Правда, в стихотворении получилось сжатие времени — из Вологды мальчик Коля сразу попадает по реке Сухоне в Тотемские места, в Никольский детдом. На самом деле — был сначала целый год жизни в Красковском детском доме, недалеко от Вологды. Но тема «Рубцов в детском доме» — большая и отдельная тема. Пока выскажу лишь несколько соображений.

Когда внимательно перечитаешь все стихи Рубцова, становится ясно, что поэтическая память его как бы включилась в 1942 году, с начала сиротства. Поэт запомнил и потом вложил в стихи то, как выращивал для больной мамы цветок. «Нес я за гробом матери аленький свой цветок...». Рубцов описал и переезд в Никольский детдом. Тому, кто будет беллетристически воссоздавать его биографию, поэт невольно дал прекрасные ориентиры, образные штрихи: поздняя река, скупые огни, плеск парома, чей-то крик, затем гром и дождь... Ивы над рекою, паек, холодные ночи...

До слез теперь 

Любимые места! 

И там, в глуши, 

Под крышею детдома 

Для нас звучало 

Как-то незнакомо, 

Нас оскорбляло 

Слово «сирота»...

Слово это действительно почти оскорбляло. Потому что большинство воспитанников детдома сиротами себя не считали, и многие не являлись ими. В 1945 году стало резко уменьшаться число воспитанников. За многими приезжали родители, кого-то усыновляли, да еще выпускники уезжали «на производство». Конечно, все это тяжело переживалось оставшимися...

По сообщению бывшего детдомовца Л.М.Дьяковского, в годы войны Тотьма «приняла на содержание девять детских домов по 120—180 детей в каждом. А сколько еще в районе? Дьяковский был в Тотемском детдоме № 3. Группа малышей, в которой был Коля Рубцов, по пути в Николу заночевала в детдоме № 3. Видимо, это была как раз осень 1943 года. «Я смутно помню позднюю реку....»

---