ОБОРВАЛАСЬ
ПЕСНЯ
1
Страница из
записной книжки:
«24 января 1971
г., Рязань.
Странное и
непонятное творится в природе: с 19 января, вместо
положенных крещенских морозов, оттепель, какие
только во второй половине марта бывают. Дожди,
море воды под окнами, температура плюс один, плюс
два градуса.
А вчера
плакал. В «Литературной России» прочитал «Слово
прощания» — умер Колька Рубцов.
И работать не
могу — все о нем думаю, и настроение препаршивое.
Умер он 19-го.
Представляю
его в гробу — маленького, обиженного на кого-то.
На жизнь, может?..»
Вот и сейчас,
когда переписываю эти строки, ком подкатывает к
горлу.
Боря Шишаев
узнал о смерти Рубцова в Москве. И стремглав
полетел в Вологду. Успел на похороны.
И рассказывал
о нем, лежащем в гробу, так, как мне и
представлялось. Только уточнял: на губах тихая
улыбка стыла. Словно бы простил всех.
Боря — мистик
по натуре.
2
За год до
своей кончины Коля предрек:
- Я умру в крещенские морозы,
- Я умру, когда трещат березы...
Принято
считать, что такие горькие предвидения — удел
больших поэтов.
Но Рубцов
вовсе не искал смерти — он хотел жить.
В письме,
полученном мною весной 1975 года, Игорь Пантюхов
рассказывал о неожиданной встрече с Николаем на
безлюдном Чуйском тракте, вблизи Монголии. «Мы
ехали от границы с редактором алтайской
«молодежки» Юрой Майоровым и вдруг увидели двух
— таких редких в здешних местах — голосующих
парней, — писал Игорь. — Одним из них был Колька.
Мы обнялись, и, едва забравшись в газик, он начал
читать, видно, только что рожденную «Дорогу» —
почему-то она не вошла в «Сосен шум», но две
строки из нее, наполненные рубцовской светлой
грустью, звучат у меня в ушах и сердце до сих пор:
«Здесь первый человек произошел, и больше ничего
не происходит...»
Эта встреча
двух поэтов — бывших моряков случилась как раз
во время поездки Рубцова на Алтай, гостевания его
в доме добросердечной Матрены — сестры Васи
Нечунаева. О поездке на страницах сборника
«Воспоминания о Рубцове» в очерке «Его
беспокойная пристань» рассказывает Борис
Шишаев: «Я узнал потом, что поездка была для него
благотворной: Николай много ездил по краю,
отдыхал и писал. Когда мы встретились снова, он
был гораздо уравновешеннее...»
Но вернемся к
письму Пантюхова. «А потом — наша предпоследняя
встреча в Архангельске, в декабре, кажется,
семидесятого на выездном секретариате РСФСР, где
в досиня прокуренном номере гостиницы мы до
смерти читали стихи. Колька вытащил из кармана
только что вышедший сборник «Сосен шум» и
протянул мне:
— На, на
память...
— Так нарисуй
что-нибудь...
— А я еще
помирать не собираюсь... Так и стоит у меня этот
сборник без автографа...»
Дальше
Пантюхов повествует и о последней, «как всегда,
неожиданной встрече» с Николаем—во дворе
Литинститута: «Стоял солнечный, предвесенний
какой-то день. Коля был какой-то светлый,
аккуратно застегнутый, тихий. И после обычных:
«Как ты? Где ты? Что ты?» —он вдруг без всякого
перехода спросил:
— Слушай,
Игорь, а ты не знаешь, почему нынче у нас в Вологде
на площади так много ворон? Много-много, как
никогда...
Я
расхохотался: «Спроси, — говорю, — старик,
чего-нибудь попроще... Я и в Вологде-то никогда не
был...»
Тут, конечно,
ничего не придумано: таким он и был, Коля Рубцов,
— неожиданный в своих словах и поступках, как и в
своих стихах — неожиданный.
Тихий философ
по натуре, Рубцов много размышлял о жизни и
смерти. И много писал об этом. И, конечно же,
старался увидеть, прозреть, что там—за последней
чертой?
Умер, как и
загадывал, на крещенье. Одного не угадал: про
морозы. Именно в тот черный день — 19 января —
грянула оттепель с дождями.
3
Преподаватель школы милиции Лидия Абрамова
Токарева подробно, под впечатлением личного
знакомства, рассказывала мне об убийце Николая.
О мотивах,
якобы толкнувших на убийство.
Не нахожу
нужным воспроизводить здесь этот рассказ. Мотивы
— светомаскировка, сказки для наивных и
легковерных.
Для меня
несомненно одно: убивали талант, душу русскую
убивали.
Нашлась в том
обильном стаде ворон и самая черная...
4
В июле 1982 года
я приехал в Североморск. Падал снег, кружил
метелью, забивал дыхание и взгляд.
Североморска
я не узнал, хотя он и снился мне частенько.
Красавцем снился.
На месте
бывшего нашего — деревянного, серенького —
открылся вдруг новый каменный город — добрый
молодец, и под метелью расцвеченный во все цвета
радуги.
Высоченные
дома на вечной мерзлоте.
Надежные
бетонные причалы взамен былых — деревянных,
уныло поскрипывающих.
Могучие
корабли... Впрочем, корабли и у нас были что надо!
В отделе
культуры солидного учреждения меня неверно
поняли. Прознав, что мы с Николаем когда-то
печатались во флотской газете, решили немедля
помочь делом. Сняли телефонную трубку, набрали
номер редакции и попросили к аппарату Николая
Михайловича Рубцова.
Мне стало не
по себе, поднялся и вышел из отдела.
После корил
себя за несдержанность. Чем она провинилась, та
услужливая дамочка с сигаретой в крашеных губах?
Порыв ее был искренний, чистосердечный, а что не
читала Рубцова, не знает о нем — так это не вина
ее, а, может, беда.
Живут же и
благоденствуют на белом свете люди иного толка.
При жизни поэта хулили его, как могли, подвергали
гонениям и притеснениям, а теперь вдруг
выставляют себя ценителями его поэзии,
прижизненными друзьями. Статейки о нем печатают,
и ничего — сходит...
Та
малосведущая дамочка — ангел в сравнении с ними.
5
После смерти Николая
написал я стихи. Вряд ли когда еще обращусь к
рифмам, не мое это дело, но те стихи хочу привести
здесь.
-
Памяти товарища
-
Я буду скакать по холмам
-
задремавшей Отчизны...
-
Н. Рубцов
- То ль от кнута, то ль от лихой погони
- В суровый день, в холодный день зимы
- Навеки ускакали наши кони
- За снежные, высокие холмы.
- Попробуй догони каурку с сивкой!..
- Будь всех хитрей — и то не превозмочь,
- Лишь ржанья неуемного обрывки
- Над сонным полем тихо носит ночь.
- И оттого мне странно и досадно,
- А попросту сказать, печально мне,
- Что не промчится больше поздний
всадник
- Лихим аллюром по родной стране;
- Что там, где было всех начал начало,
- Куда не раз мы устремляли взор,
- Мигнул у корабельного причала
- Прощально одинокий семафор.
- Судьба ли то? Досадная ль оплошка?
- На этот счет немы твои стихи.
- Вон северная ягода — морошка,
- Не сорванная, падает во мхи.
- Умчались кони — нет им укорота,
- И ржанье их растаяло во мгле,
- Но, слава богу, зельем приворотным
- Твое осталось слово на земле...
6
Величайший
такт и трогательную мудрость проявили земляки
Николая Михайловича Рубцова, начертав на
памятнике ему строчку из «Видений на холме»:
Россия, Русь! Храни себя, храни!..
Рязань, 1975-1985 гг.
Печатается
по изданию: Россия,
Русь! Храни себя. Составитель В.Сафонов. М.,
Воениздат, 1992
|