В светлой горнице

Ирина ПАНОВА

«В святой обители природы»

Созерцаю ли звёзды над бездной

С человеческой вечной тоской...

(«Мачты», 1964)

Природа - главное, считал Рубцов, всё - через единство с ней. Человек как часть природы тесно зависит от неё. «Взглянул на кустик - истину постиг...» («Взглянул на кустик...», 1967,). Мы неотделимы от природы, у нас с ней общее бытие (со-бытие). Описывая природу, Рубцов часто говорит от имени «я», но никогда его не интересует копание в собственной душе; в тандеме человек-природа у него всегда акцент на первом слове (это еще и свидетельство полного отсутствия у поэта эгоизма, эгоцентризма).

Природа вызывает у поэта восторг, преклонение:

Как человек богоподобный,

Внушает в гибельной борьбе

Пускай не ужас допотопный.

Но поклонение себе!...

Последний пример - из замечательного стихотворения, которое так и называется «Природа» (1967). Здесь очень важно замечание, что она не вызывает «ужас допотоп­ный», только удивление, восхищение.

Да, «мир устроен грозно и прекрасно» («Зелёные цветы»), но ведь это не навсегда - осенние «горестные дожди», потопы, когда вся округа залита — настоящее бедствие: но вот

Слабеет дождь... вот-вот... еще немного...

И всё пойдёт обычным чередом.

(«Седьмые сутки дождь не умолкает.. .»,1966)

Всё наладится, солнце выйдет... «Ну, и ладно. И добро». Об этом многие другие стихи Н. Рубцова: «Гроза», «После грозы», «Поток, разбуженный весною...», «Потонула во тьме отдаленная пристань...» и др.

Поэт был окружен природой, близким звёздным небом и тишиной, в которой различим каждый звук. Не случайно самый частый эпитет у него - тихий: тихая моя родина, тихая зимняя ночь, багряный тихий лист... В.В. Кожи- нов отмечал, что «есть «жгучее, смертное» в связи поэта с природой, ветром, вьюгой, вызывающее в его душе также отклик чувств - мирных, тревожных, вплоть до трагических предчувствий (пред-чувствие, перед чувством)». («Статьи о современной литературе», «Современник», М. 1982).

В деревне, сельской местности виднее природа и люди («В святой обители природы...», 1967). Поэтому Рубцов так скучал в городе по сельскому приволью, и ему так хорошо работалось в Никольском. Казалось бы: одино­чество, невозможность поговорить по душам, библиотека за сто километров, но всё это способствовало сосредото­ченности на собственной судьбе и творчестве, полной слиянности с природой, когда изменения в ней — это изменения и в твоем настроении.

Самые высокие, возвышенные слова находит поэт для определения состояний природы: блуждающий свет неясных светил (здесь появляется его удивительная жемчужно-перламутровая палитра - тайна Рубцова); шепчет бор, серебряно-янтарный; река холодная, ледоносная и т.д.

Ну, вот, а у Пушкина природа - равнодушная («И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть, / И равнодушная природа / Красою вечною сиять») («Брожу ли я»...)- Впрочем, может быть, мы напрасно в данном случае упрекаем нашего корифея: у него природа не вообще равнодушная, не всегда, а только в этом случае — при погребении человека... Что ж касается других клас­сиков (Гоголь, Салтыков-Щедрин), то у них встречается, что природа даже не равнодушная, а враждебная.

В стихах Н. Рубцова находим живые существа: то заблудившаяся лошадь встретится автору в кустах, то гадюка на болоте напугает, то птица грозная налетит... Да, в одиночку не стоит бродить по глухим углам, далеко уходить от жилья — делает вывод поэт.

У Рубцова есть стихи, специально посвященные животным: «Коза», «Медведь», «Заяц», «Воробей», «Ворона», «Ласточка» — о каждом из этих персонажей автор пишет нежно, с любовью, с юмором. Стихотворный размер данных произведений часто весёлый, песенный, частушечный:

Побежала коза в огород.

Ей навстречу попался народ.

Может показаться, что написаны эти короткие стихи для детей. Однако в них вложен совсем «взрослый» смысл: говорится об упрямстве, о том, как тяжело переносятся обида, одиночество, разлука с близкими... Думается, эти стихи непременно нужно читать детям и давать соответ­ствующие комментарии.

Н. Рубцов подчас одушевляет природу. У неё «гово­рящие уста», она, совсем как человек, то смеётся, то гневается. Е.В. Иванова в книге «Мне не найти зеленые цветы...» (Размышления о поэзии Н.М. Рубцова) Москва «Прометей», 1997, подмечает эту особенность лирики поэта: «Черты антропоморфизма несомненно сказались в творчестве Н. Рубцова, начиная с первых его шагов в литературе. Возьмём, к примеру, метафору: «и небо тоже глазами звёзд на нас смотрело». Разве не принцип антропоморфизма лежит в её основе? В стихо­творении «Доволен я буквально всем» Н. Рубцов восклицает: «Я был в лесу листом». Здесь, как и во многих других стихотворениях, также налицо слияние человека и природы». Исследователь задаётся вопросом: к какому из двух направлений - антропоморфизму или пантеизму - правильнее всего отнести поэзию Н.М. Рубцова?

Если антропоморфизм (anthropos — человек, morfi — образ) - это наделение природы человеческими свойствами: мыслями, чувствами, волей и т.п., то пантеизм (pan — всё, theos - Бог) - философское воззрение, отождествляющее природу с Богом, рассматривающее её, как воплощение Бога.

Думается, нельзя заключать творчество поэта, тем более такого глубокого, как Н. Рубцов, в рамки какого бы то ни было направления; можно говорить лишь о чертах антропоморфизма и пантеизма в его стихах. Православное направление его лирики, любование «божественной красотой» окружающих просторов, сиянием «звёздных люстр», звучанием невидимых церковных хоров - это ли не свидетельство того, что поэт, как и пантеисты, сливает природу с Богом?

Светлый покой опустился с небес

И посетил мою душу...

* * *

Из чего состоит всё окружающее нас? Это огонь, воздух, вода, земля - четыре стихии. Как ярко выражены они у Рубцова! Огонь (и как проявление его - свет) связан с душой поэта («В горнице моей светло...», «С душою светлою, как луч...» и др.). У воздуха есть «дети»: ветер, метель, вьюга, пурга, буран, буря, на море - шторм, шквал... Судьба поэта - как лист древесный на ветру, она клонится, свивается порывами бури:

Разве можно расстаться шутя,

Если так одиноко у дома,

Где лишь плачущий ветер - дитя

Да поленница дров и солома.

(«Ветер всхлипывал, словно дитя...», 1967)

 

Резким, свистящим своим помелом

Вьюга гнала меня прочь.

(«Ночное»)

 

Пускай меня проносит

По всей земле надежда и метель...

(«Над вечным покоем»)

 

Осень кончилась - сильный ветер

Заметает её следы!

(«Ночь на перевозе», 1966)

 

Метелица свищет кругом...

Вьюга... по дебрям гуляет кругом.

(«Далёкое», 1969).

Признавался: «Люблю ветер. Больше всего на свете» («По дороге из дома», 1967). Ветер, по Рубцову, «выражает живую душу» (вновь мотив души!), стон ветра и облегчает, и мучит; человек должен учиться у ветра настойчивости, стойкости, умению за себя постоять.

Мотив ветра сопровождает поэта на протяжении всего его творчества, а значит, рассказывает о всей его жизни, становится как бы частичкой его биографии. Потрясают строки о ветре из стихотворения «Памяти матери» (1965):

Кто там стучит? Уйдите прочь!

Я завтра жду гостей заветных...

А может, мама?

Может, ночь -

Ночные ветры?

Вновь и вновь возвращается поэт к описанию порывов ветра в стихотворении «Вечерние стихи» (1969):

Когда в окно осенний ветер свищет

И вносит в жизнь смятенье и тоску, -

Не усидеть мне в собственном жилище...

Вдоль по мосткам несётся листьев ворох, -

Видать в окно - и слышен ветра стон...

Когда опять на мокрый дикий ветер

Выходим мы, подняв воротники...

В стихотворении идёт противопоставление: дружеская беседа, разговор о любимой поэзии («Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон...») и дикий ветер. Друзья расходятся, прощаются, и вновь поэт один, его охватывает чувство одиночества, бесприютности... Ну, как тут не вспомнить Пушкинские строки о встречах лицеистов: «Поговорим о бурных днях Кавказа, / О Шиллере, о славе, о любви...»

В стихах Н.Рубцова много картин штормового океана; вообще ветер в море - любимый мотив его «морских» стихов. Приведем лишь два примера:

Знать, поэтому шквалам.

Нагоняющим жуть,

К заметеленным скалам

Корабли не свернуть.

(«Портовая ночь»,1959)

 

Соединяясь в живой узор,

Бежит по морю рябь от ветра.

(«Утро на море», 1960)

Иногда поэт не называет ветер «по имени» - показывает только его действие: по земле разлетается солома; скрипят, не смолкая, ворота; с реки летят брызги; лес качается и шумит...

Но как бы ни ревел и ни метался ветер, поэт им любуется. Вот он бродит по косогорам, обдуваемый ветром, и мечтает:

Чтоб в этот день осеннего распада

И в близкий день ревущей снежной бури

Всегда светила нам, не унывая,

Звезда труда, поэзии, покоя.

(«Осенние этюды», 1965)

Поэт крупных, космических форм, Н.Рубцов и к земле обращается, как к Земному шару: «Давай, Земля, немного отдохнём...».

Как центростремительная сила,

Жизнь меня по всей земле носила!

(«Ось», 1962-1964)

Но всё-таки для него земля - это прежде всего «диво сельского простора», то, у чего живёт народ, что обрабатывает, чем кормится:

И вокруг любви непобедимой

К селам, к соснам, к ягодам Руси

Жизнь моя вращается незримо,

Как Земля вокруг своей оси!

(«Ось»)

Так в этом стихотворении сошлись два понятия — Земля в широком смысле и земля как родина, кормилица.

Несколько подробнее остановимся на стихии воды, как она изображена в стихах Н.Рубцова.

Эта стихия - главная в произведениях поэта. В хрис­тианской традиции вода - символ очищения, возрождения, преображения, она связывает человека с Богом. Вспомним, как много в Святом Евангелии упоминаний о чудодействии воды. Вот, например, Иисус говорит Самарянке: «...вся­кий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин 4,13-14). Мы крестимся в водной купели, и освящения производятся святой водой...

В русском фольклоре преображения персонажей всегда связаны с водной стихией: в воду окунулся — преобразился.

В стихах Н. Рубцова и дожди бесконечные хлещут, деревню заливает так, что вспоминается поэту всемирный потом; и лужи разлеглись по дорогам - не проехать, не пройти. Почти в каждом стихотворении у него реки, речки, речушки, моря, океаны (моряк всё-таки старшина второй статьи Н.М. Рубцов!), каналы, озера, болота, омуты.

Единение с водной стихией отражается и в названиях стихотворений (он любил озаглавливать свои произведения): «Над рекой», «На реке», «На реке Сухоне», «На озере», «Море», «Шторм», «Весна на море», «Утро на море», «В океане», «Волнуется южное море» и т.д. Главные выразители водной стихии у Рубцова — реки, кровеносные сосуды нашего прохладного Севера. Они не всегда живописны, ярки:

Много серой воды, много серого неба,

И немного пологой нелюдимой земли,

И немного огней вдоль по берегу...

(«На реке Сухоне», 1966)

В стихотворении и немолчный дождь, и всемирный потоп, и волосатый паромщик — но именно эта серая, обыденная картина так дорога поэту. Он мечтает: «Только б это избрать, как другие смогли...»

То же и в стихотворении «Слёз не лей» (1969): «Дождь кругом, а тянет на реку». Река холодная, покрыта кое-где льдом, но всё равно она родная:

Я уйду по знакомой тропе

Над родной ледоносной рекой...

Вид реки у Рубцова может усиливать чувство одино­чества. В стихотворении «Неизвестный» человек, его называют жители бродягой, вором, перед смертью идёт к реке:

Он вышел на берег морозной.

Безжизненной, страшной реки!

Потому река и страшная, что в ней должен кончить жизнь прохожий - у Рубцова эпитеты всегда выбраны очень точно.

Мотив одиночества звучит в стихотворении «Над рекой» (1970). Две девушки на берегу рассказывают о несчастной любви, жалуются на измену любимого. Подружки плачут, им вторит шум реки и крик кукушки:

И когда задремлет деревушка

И зажгутся звёзды над потоком,

Не кричи так жалобно, кукушка!

Никому не будет одиноко...

Часто у Рубцова вид реки связан с описанием осени: «Мотыльки над водою, усыпанной желтыми листьями, / Не мелькали уже...» («У знакомых берёз», 1969); «Быстрые волны бегут по реке, / Мокнет, качается сад...» («Осенний этюд», 1969); «Шумит осенняя река» («Старик», 1967). Поэтому, может быть, в описании рек у поэта порой звучат грустные, элегические ноты:

Пусть меня еще любят и ищут

Над моей одинокой рекой.

(«Элегия»)

 

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

(«Тихая моя родина», 1964)

Вот рвущее душу «Прощание с Яшиным» («Послед­ний пароход»), 1969:

В леса глухие, в самый древний град

Плыл пароход, разбрызгивая воду...

Скорбит автор по безвременно ушедшему любимому им поэту- наставнику, для которого этот пароход, «где смех царил и лад», стал последним в жизни («А он, больной, скрывая свой недуг...»):

Скажите мне, кто в этом виноват,

Что грустно так поют суровым хором

И темный лес, и стаи журавлей

Над беспробудно дремлющим угором...

Здесь мы снова встречаем воображаемое хоровое пение природы, звучащее как реквием замечательному поэту Александру Яшину.

Да и печальная картина, изображенная в стихотворе­нии «В горнице», тоже написана на берегу реки:

Лодка на речной мели

Скоро догниёт совсем.

Но река может приносить и радость, облегчение, очищение души:

Я плаваю, как птица,

Вода тепло струится,

Над ней томится бор.

(«На реке», 1964).

Всё сказанное нами о реках в стихах Рубцова пока относилось только к родным его, северным рекам. Но он пишет и о Неве, Бии, Катуни - и к ним относится все сделанные нами выше замечания:

Снег глухой, беспристрастный, бесстрастный,

                                                              холодный

Надо мной, над Невой, над матросским суровым

                                                                           отрядом.

(«Не пришла», 1962)

 

Любовь, а не брызги речной синевы

Принес мне холодный ветер с Невы.

(«Ветер   с Невы», 1962)

 

Вдоль по берегу бешеной Бии

Гонят стадо быков верховые...

(«Весна на берегу Бии», 1966)

 

Катунь, Катунь - свирепая река!

Поет она таинственные мифы...

(«Шумит Катунь», 1966)

С речной темой связаны пристани, перевозы, паромы, тоже привлекающие внимание поэта:

... и мигали бакены

Так печально в ту ночь у пристани.

(«У знакомых берез», 1969)

 

А выйду случайно к парому -

Прежде — подумаю — эти же вёсла плескали...

(«Скачет ли свадьба»)

 

Паром. Паромщик. Перевоз.

И я с тетрадкой и с пером.

(«На перевозе», 1960)

Кроме рек, у Н.Рубцова встречаются и выполняют свою смысловую и символическую функцию также озера, пруды, каналы.

Влагой рассеянной озеро веет,

Полное чистой воды.

(«После грозы»)

 

И лодка, шурша осокой.

Плывет по каналу в лес.

(«У сгнившей лесной избушки», 1964)

 

И бабка спит, и над прудами

Шевелит ветер лопухами.

(«Уже деревня вся в тени», 1970)

 

Там любовно над бедным прудом

Драгоценная блещет Венера.

(«Венера», 1969)

Здесь яркое противопоставление: бедный - драгоцен­ная. Еще примеры:

Но вот однажды у пруда

Могучий вид маслозавода

Явился образом труда!

(«Меня звала моя природа»)

 

Светлый покой, простираясь окрест.

Воды объемлет и сушу...

(«На озере»)

Пожалуй, ни у одного русского поэта не встречается так же часто, как у Н. Рубцова, описание омутов. У него омут - всегда отражение одиночества, страшной кары, которая ждет человека за грехи, забытости, глуши. Вот, например, в стихотворении «Фальшивая колода» (1964) находим строки: паром зашумел «по заспанным омутным ямам...» Отметим отсутствие запятой между определе­ниями: для автора это одно и то же — безразличие, забытость, заспанность.

Понятие омута хорошо выражает глушь, затерянность населенных пунктов:

Вижу я: избушки и деревья,

Словно в омут, канувшие в ночь.

(«На вокзале», 1965)

 

И так в тумане омутной воды

Стояло тихо кладбище глухое.

(«Над вечным покоем»)

 

Другие примеры:

Жаль над омутом старую ель...

Закачалась над омутом ель...

(«Песня», 1970)

 

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды...

(Видения на холме», 1962)

 

Ночь придет - родимая окрестность.

Словно в омут, канет в темноту!

(«Острова свои обогреваем»)

 

Душе покоя нет:

И омуты страшней,

И резче дух болотный...

(«Ночное ощущение», 1969)

Омут - символ неразгаданности природы, её тайны; он и привлекает автора, и отталкивает:

Когда заря смеркается и брезжит.

Как будто тонет в омутной ночи...

(«Наступление ночи», 1969)

Окно, светящееся чуть,

И резкий звук с ночного омута.

(«Бессонница», 1969)

Болото. Оно тоже часто фигурирует в стихах Н. Рубцова (этого нет у других поэтов). И тоже, как в слу­чае с омутами, болота выражают забытость, глушь, тоску, желание побыть одному. Болото наступает - а значит, в жизни тоже правит бал серость, грязь, тина...

Меж болотных стволов красовался восток

                                                                     огнеликий...

(«Журавли»)

Поэт слышит журавлиные клики «над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...»; они выражают «И забытость болот, и утраты знобящих полей». Отметим здесь слова забытый - забытость, очень точно выражающие мысль автора. Болото появляется в стихах Н. Рубцова разного периода:

Грязь кругом. А тянет на болото...

Слёз не лей над кочкою болотной...

(«Слёз не лей...», 1969)

 

Отцветет да поспеет

На болоте морошка...

(«Песня», 1970)

 

От всех чудес всемирного потопа

Досталось нам безбрежное болото.

(«Осенние этюды», 1965)

В последнем стихотворении автор встречается на болоте с гадюкой - он понимает, что «ужас и отрава» его открыто окружают, увидев, что поэт одинок:

Я понял это как предупреждена:

Мол, хватит, хватит шляться по болоту!

Здесь болото имеет символический смысл - как вся грязь людская, все враждебные поэту силы.

И, наконец, знаменитая «Тихая моя родина» (1964):

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Вот оно, болото - наступает, предупреждает нас автор.

Море... Как можно не говорить о нем, рассматривая тему водной стихии? Тем более, что наш герой — «морской волк», отдавший морям-океанам много лет жизни? Каково ему было оказаться в краю речном-озерном-болотном после морских просторов, после романтики морских просторов? Рубцов и сам удивляется:

Как же мы, отставшие от флота,

Коротаем осень меж болот?

(«Острова свои обогреваем», 1966)

Нет-нет, да и вспоминаются ему в стихах позднего периода море, флотская служба:

Тобою - ах, море, море! -

Я взвинчен до самых жил...

(«Повесть о первой любви», 1970)

 

Я зарываюсь в бурю, как баклан, -

За вечный стон, за вечное рыданье

Я полюбил жестокий океан.

(«Ты с кораблем прощалась...»,1969)

 

Я вспоминаю, сердцем посветлев,

Какой я был взволнованный и юный!

И пусть стихов серебряные струны

Продолжат свой тоскующий напев...

(«Синенький платочек», 1967)