Тихая моя Родина...
Николай КОНЯЕВ
ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ
Сцена третья
Входят женщина и первый актер.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. У Рубцова было обостренное чувство пути.
ЖЕНЩИНА.
Железный путь зовет меня гудками,
И я бегу. Но мне не по себе,
Когда она за дымными веками
Избой в снегах, лугами, ветряками
Мелькнет порой, покорная судьбе...
ПЕРВЫЙ АКТЕР (чуть насмешливо).
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом еще на чем-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пойду по волоку с мешком —
И буду жить в своем народе!
ПЕРВЫЙ АКТЕР (садится на стул). Трудно говорить о Рубцове в осени и зиме 1964 года. Слишком малый срок отделяет нас от его земного бытия. Он мог бы и сейчас жить с нами, и ему было бы чуть больше пятидесяти. Поэтому-то и испытываешь неловкость, сопоставляя события, расшифровывая скороговорку воспоминаний, пробираясь сквозь полунамеки и стыдливые умолчания. И все-таки делаешь это, потому что жизнь настоящего поэта, его путь и судьба — это тоже его произведение, страницы которого содержат не меньшее нравственное и духовное значение, нежели его стихи...
ЖЕНЩИНА. Наверное, он мог бы остаться в Москве... Здесь у него были знакомые, которые как-нибудь да могли помочь ему в этом. Он не остался... Он поехал в свою избу с плоской крышей, поехал в нищую вологодскую деревню...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Чтобы понять, куда он поехал, надо вспомнить, какой была колхозная жизнь в те годы.
ЖЕНЩИНА. У Рубцова не было другого пути...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Не было... Именно в тяжкую минуту оскорбления и униженности должна была слиться его поэтическая судьба с судьбою народной. И не было сомнения в выборе. Только безусловное принятие этой жизни, только полное забвение себя, и, как результат...
ЖЕНЩИНА. обретение возможности плакать ее слезами, петь ее голосом, звенеть ее эхом...
Незаметно появляется на сцене второй актер. Медленно выходит он из полутьмы на свет.
ВТОРОЙ АКТЕР.
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий.
Вот наступит октябрь — и покажутся вдруг журавли.
И разбудят меня, позовут журавлиные клики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...
Широко на Руси машут птицам согласные руки
И забытость болот, и утраты знобящих полей -
Это выразят все, как сказанье, небесные звуки.
Далеко разгласит улетающий плач журавлей.
Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!
Вот замолкли — и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что — молчи! — так никто уж не выразит их...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Журавли уже пролетели над тонущей в осенней грязи деревенькой, когда Рубцов. наконец, добрался до дома.
ЖЕНЩИНА (берет со стола тетрадный листок. Это письмо Рубцова Сергею Багрову). Я уже три дня в Николе. Один день был на Устье в дороге. Пришлось топать пешком. Не знаю, как бы я тащился по такой грязи, столько километров... с чемоданом! Хорошо, что ты любезно оставил его у себя. Что новенького в твоей жизни? Вчера я отправил Каленистову заметки о той учительнице и стихотворение. Сережа, я здесь оказался совсем в «трубе». На Устье у меня потерялись или изъялись кем-то последние гроши. Сильно неудобно поэтому перед людьми в этой избе, тем более что скоро праздник. Может быть, поскольку я уже подготовил материал, Каленистов может послать мне десятку? Непосредственно к нему с этим вопросом я решил не обращаться, т. к. плохо знаю его. А вообще надо бы обязательно хоть немного поддержать эту мою избушку...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Трудно поверить, что стихотворение «Журавли» писалось одновременно с этим письмом.
ЖЕНЩИНА. Десять рублей — ничтожная и по тем временам сумма — может поддержать семью Рубцова. Против своей воли Рубцов оказался вдруг нахлебником в собственной бедствующей семье.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. И все-таки и теперь не покидает Николая Рубцова ощущение правильности выбранного пути. Именно в ту глухую осень, в Николе, пишет он стихотворение «Философские стихи».
ЖЕНЩИНА.
За годом год уносится навек.
Покоем веют старческие нравы,—
На смертном ложе гаснет человек
В лучах довольства полного и славы!
ПЕРВЫЙ АКТЕР.
Последний день уносится навек...
Он слезы льет, он требует участья.
Но поздно понял, важный человек.
Что создал в жизни ложный облик счастья!
Значенье слез, которым поздно течь,
Не передать — близка его могила.
И тем острее мстительна речь,
Которою душа заговорила...
ВТОРОЙ АКТЕР.
Мы по одной дороге ходим все.—
Так думал я. — Одно у нас начало,
Одни конец. Одной земной красе
В нас поклоненье свято прозвучало!
Пускай всю жизнь душа меня ведет!
ПЕРВЫЙ АКТЕР (возражая).
Чтоб нас вести, на то рассудок нужен!
ВТОРОЙ АКТЕР.
— Чтоб мы не стали холодны, как лед,
Живой душе пускай рассудок служит!
В душе огонь — и воля, и любовь! —
И жалок тот, кто гонит эти страсти,
Чтоб гордо жить, нахмуривая бровь,
В лучах довольства полного и власти!
ЖЕНЩИНА.
Когда-нибудь ужасной будет ночь.
И мне навстречу злобно и обидно
Такой буран засвищет, что невмочь,
Что станет свету белого не видно!
ВТОРОЙ АКТЕР.
Но я пойду! Я знаю наперед,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто все пройдет, когда душа ведет,
И выше счастья в жизни не бывает!
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Рубцов побаивался благополучных людей... И удивительно ли, что вся ложь ввязываемого ему «облика счастья» открылась поэту н е в Москве или Ленинграде, а в убогой вологодской деревушке, где жил он в ту осень, отрезанный безденежьем и бездорожьем от всех своих литературных знакомых и доброхотов. Счастье — по Р убцову — это не внешнее благополучие, а осознание единственности избранного пути, невозможности д ругого.
ЖЕНЩИНА (берет тетрадный листочек. Это письмо Р убцова Василию Елесину). Дорогой Вася! Добрый день! Посылаю заметку о нашем фельдшере. Редактируй ее и сокращай, как хочешь (это не стихи), ) только хоть что-нибудь из этой заметки надо бы впечатать. Так что, если найдешь это возможным, предложи, пожалуйста, заметку в газету. Живу неплохо. Хожу в лес рубить дрова. Только щ епки летят!
ПЕРВЫЙ АКТЕР.
Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке,
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем..
И долго потом не смолкало
Его одинокое пенье.
ВТОРОЙ АКТЕР (поет).
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
ПЕРВЫЙ АКТЕР (продолжая читать).
И долго без всякого дела.
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела
Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой
Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила:
ЖЕНЩИНА. Не надо!
Не надо! Ведь слышат соседи!
ВТОРОЙ АКТЕР (читает по тетрадному листочку письмо Рубцова Сергею Багрову). Добрый день, дорогой Сережа!.. Я живу по-прежнему, среди зимней, рано темнеющей теперь скучной никольской природы. Нехотя пишу прозу, иногда стихи.
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет — пригрезившийся, что ли?
Мелькнул в пустыне, как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу,— последняя надежда! —
И услыхал, отряхивая снег:
ЖЕНЩИНА. Вот печь для вас и теплая одежда...
ВТОРОЙ АКТЕР.
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...
(Встает, оглядываясь по сторонам, идет по сцене.)
Как много желтых снимков на Руси
В такой простои и бережной оправе!
И вдруг открылся мне и поразил
Сиротский смысл семейных фотографии!
Огнем, враждой земля полным-п ол на, —
И близких всех душа не позабудет...
ЖЕНЩИНА. Скажи, родимый, будет ли война?
ВТОРОЙ АКТЕР. И я сказал: «Наверное, не будет».
ЖЕНЩИНА.
Дай бог, дай бог... Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибу дет...
ВТОРОЙ АКТЕР. И вдруг опять:
ЖЕНЩИНА. Не будет, говоришь?
ВТОРОЙ АКТЕР. — Нет,—говорю,— наверное, не будет!
ЖЕНЩИНА. Дай бог, дай бог...
ВТОРОЙ АКТЕР.
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей? Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья...
ЖЕНЩИНА. Господь с тобой! Мы денег не берем!
ВТОРОЙ АКТЕР.
— Что ж,— говорю,— желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром!
За всю любовь расплатимся любовью...
ПЕРВЫЙ АКТЕР.
Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле — и нет тебе покоя...
ЖЕНЩИНА (задумчиво). Не этот ли скромный русский огонек мерцал Рубцову и из затянутых морозной наледью окошек избушки, где он жил тогда со своей семьей, огоревывая так нежданно свалившуюся на него беду?..
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Но так уж устроена была жизнь Рубцова, что и у этого огонька не суждено было задержаться ему. (Берет со стола тетрадный листок.) Мне тут, в этой глуши, страшно туго: работы для меня нет, местные власти начинают подозрительно смотреть на мое длительное пребывание здесь. Так что я не всегда могу держаться здесь гордо...
ЖЕНЩИНА (берет другой листочек). Выйду иногда на улицу — увижу снег, безлюдье, мороз и ко всему опять становлюсь безразличным и не знаю, что мне делать, да и не задумываюсь над этим, хотя надо бы задуматься... Было бы куда легче, если б нашлись здесь близкие мне люди. Но их нет, хотя ко всем я отношусь хорошо. Впрочем, хорошее отношение здесь тоже понимает каждый по-своему, и все отлично от меня. Хорошо то, что пишется...
ВТОРОЙ АКТЕР. Рубцов пишет письма, пытаясь найти хоть какую-нибудь для себя работу. Копеечных гонораров за статейки, написанные для районной газеты, не хватало на жизнь. (Берет листочек со стола.) Сижу порой у своего почти игрушечного окошка и нехотя размышляю над тем, что мне предпринять в дальнейшем. Написал в «Вологодский комсомолец» письмо, в котором спросил, нет ли там для меня какой-нибудь работы. Дело в том, что если бы в районной газете и нашли для меня, как говорится, место, все равно мне отсюда не выбраться туда до половины декабря. Ведь пароходы перестанут ходить, а машины тоже не смогут пройти по Сухоне, пока тонок лед. Так что остается одна дорога — в Вологду — с другой стороны села, сначала пешком, потом разными поездами...
ЖЕНЩИНА. Эти письма последние из написанных Рубцовым в Николе той зимой. Через несколько дней Рубцов уехал в Вологду, а оттуда — в Москву. ВТОРОЙ АКТЕР.
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму не постижимых.
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди миров несокрушимых...
Вот он, глазом огненным сверкая,
Вылетает... Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то, у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший!
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое,—
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом.
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья!..»
ЖЕНЩИНА. Крушенье произойдет чере з шесть лет, а тогда Рубцов благополучно добрался до Москвы. Встретить Новый год его пригласил к себе Вадим Кожинов. Рубцов пришел в гости в назначенное время, но родители Кожинова не пустили Рубцова в квартиру. (Невесело улыбается.) Вид у Рубцова с его неизменным шарфиком на шее был такой, что любому становилось ясно — большая поэзия за так не дается...
ПЕРВЫЙ АКТЕР (раскрывает книгу воспоминаний). ...На моего отца, который встречал гостей, Рубцов произвел какое-то очень неблагоприятное впечатление. Я приехал чуть ли не без четверти двенадцать и застал Николая на улице у подъезда. Что было делать? У нас имелось с собой вино и какая-то снедь: но все же встреча Нового года на улице представлялась крайне неуютной. Оставалось минут десять до полуночи. Широкая Новослободская была совсем пуста — ни людей ни машин.
И вдруг мы увидели одинокую машину, идущую в сторону Савеловского вокзала, за которым не так уж далеко находится общежитие Литературного института. Мы бросились наперерез ей. Полный непобедимого молодого обаяния Анатолий Передреев сумел уговорить водителя, и тот на предельной скорости домчал нас до «общаги». Мы сели за стол в момент, когда радио уже включило Красную площадь. Почти не помню подробностей этой новогодней ночи... Но эта ночь была — тут память нисколько мне не изменяет — одной из самых радостных новогодних ночей для всех нас. Нами владело какое-то ощущение неизбежности нашего торжества — невзирая на самые неблагоприятные и горестные обстоятельства. Под утро мы с Анатолием Передреевым даже спустились к общежитскому автомату и позвонили моему отцу, чтобы как-то «отомстить» ему этим нашим торжеством. У него уже было совсем иное настроение, он извинялся, упрашивал, чтобы все мы немедленно приехали к нему...
— Ты даже представить себе не можешь, кого ты не пустил на свой порог,— отвечал я.— Все равно что Есенина не пустил...
И это тогда, 1 января 1965 года, уже было полной правдой.
ЖЕНЩИНА. Да, в январе шестьдесят пятого года это уже было правдой. Рубцов уже написал великие стихи, написал там, на краю заснеженного поля... И среди них одно из самых прекрасных и страшных — «Звезда полей»...
ВТОРОЙ АКТЕР.
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Звезда полей... Остановившись... Смотрит в полынью... Невольно останавливаешься на этих словах и сам, леденея от холода, заглядываешь в смертную черноту, но стихотворение несет тебя, возносит душу к высшему свету. И такая чарующая даль открывается окрест, что уже ничего не жалко: ни жизни, ни счастья — все уроднено, все освещено светом звезды полей... Но в последней строке снова возвращаешься сюда. на поле, в заледенелую мглу...
ВТОРОЙ АКТЕР.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
ЖЕНЩИНА. «Полней»... «Полынья» ... Эхом, отразившимся от студеной воды, повторяется рифма, замыкая движение и не стиха даже, а самой жизни.
ВТОРОЙ АКТЕР.
Я буду скакать по холмам задре мавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос уда чи капризной,
Я буду скакать по следам мино вавших времен...
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои?
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей,
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы,
Отчизна и воля — останься, мое божество!
ЖЕНЩИНА. 5 января 1965 года Рубцову исполнилось двадцать девять лет.
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Буквально через несколько месяцев выйдет первая книжка Николая Рубцова — «Лирика»... Выйдет через несколько лет и «Звезда полей» — книга, принесшая поэту заслуженный успех. Рубцову дадут в Вологде комнату в квартире-общежитии, примут его в Союз писателей...
ЖЕНЩИНА. А потом его убьют... Всего четырнадцать дней проживет он после своего традцатипятилетия...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Его именем назовут улицу, поставят памятник.
ЖЕНЩИНА. И сейчас, через двадцать пять лет после его смерти, Рубцову исполнилось бы всего пятьдесят четыре года.
Публикуется по журналу "Встреча" (1990, №4).