Наедине с Рубцовым
Нинель Старичкова
Коля вернулся из леса тоже нерадостный: "Тут тоже ничего нет!" - еще издали кричит мне. Подходит, смотрит на меня: "Что с тобой?" Рассказала о своих ощущениях:
- Вот видишь, - пачка, кажется, только что была раскрыта...
-Да, - Коля согласно и грустно наклонил голову. Домой доехали без приключений. Выходя из автобуса, Коля подал мне корзину, где грибы были только на донышке.
- А ты разве не зайдешь?
- Нет. Я - к себе, - решительно и твердо ответил он.
В этом же 1968 году Рубцов стал брать меня к своим друзьям. И чаще приводил их в мой дом.
Самый первый визит был к Николаю Александрову. (Он жил от него совсем рядом, в начале улицы Разина.) Пришли напрасно. Вышла к нам его строгая мама и сказала, что сына нет дома. Коля огорченно вздохнул и мы ушли.
Сейчас, много лет спустя, я стала сомневаться, что Николая не было. В некоторых домах главы семейств боялись влияния Рубцова на своих домочадцев. К примеру, мама Николая Александрова говорила так сыну о Рубцове: "Какой он поэт? Такой же пьяница, как и ты!"
Совсем недавно в поликлинике (приходится поддерживать здоровье) призналась врачу, что пишу о Рубцове и снова - сердце, давление...
"Знала я этого Рубцова, - вмешалась медицинская сестра, - пьяница он был. Мой брат в этом доме жил, встречались на лестничной площадке, покуривали."
"Только сейчас о нем и заговорили, - уже от себя добавляет медсестра. - Жена брата боялась таких встреч: все время там пьянка, да и женщины к нему ходили. Еще и моего научит..."
Вот так: "На чужой роток не накинешь платок."
Неудачным был приход и к Леше Шилову. (Правда, это было уже в 1969 году, когда Рубцов жил на улице Яшина.)
- Это кто? Поэт?
- Нет. Он хорошо поет. И на гитаре играет. Другие тоже хорошо, а он поет так, как я.
Выходит, что Рубцов оставил нам не только прекрасные стихи. Но некоторым, особенно любимым, свою музыку.
Подошли к дому. Я осталась на улице. (Он предупредил: "Подожди".) Вскоре вышел расстроенный. Спрашиваю: "Что случилось?" Он отвечает так, как когда-то я отвечала маме: "Ничего. Просто нет дома".
- С плохими я к тебе не приду, - предупреждал он меня о своих неожиданных визитах с друзьями.
И вот однажды пришел с молодым, уверенным в себе юношей.
- Это поэт, - представил Рубцов своего спутника, - Юрий Надточий.
Оба они казались трезвыми, но по их разговору (особенно Коли) заметно, что предварительно выпили.
Обычно немногословный, словно пришибленный, в трезвом состоянии, пьяненький Коля - говорун. На этот раз он не просто говорил, он что-то доказывал, спорил. Спорил горячо, то и дело взмахивая руками.
Юрий говорил негромко, но убедительным тоном, а Коля Рубцов накалялся после каждой ответной фразы. Сидели они за столом друг против друга. В комнате была только мама. Ну и я тоже, но я выходила часто на кухню (готовила обед), поэтому не следила за нитью разговора. Но то, что несколько раз вспоминалось слово Русь, помнило мне давний спор Рубцова с кумыкской поэтессой в комнате Нины Груздевой.
Но спорить с девушкой — одно, а с мужчиной - другое. Спорщик, видимо, брал верх и тогда (я как раз вошла в комнату из кухни) в руках Рубцова появился нож. На мгновение — немая сцена, общее оцепенение.
Первой опомнилась мама. Она подошла к Коле, взяла из его рук охотничий нож (он и не пытался его удерживать) со словами: "Давай сюда. Еще чего выдумали..."
После этого Коля с мрачным видом вышел на кухню, а Юра сказал: "Если бы он только сделал одно движение, я бы успел перехватить и... в него".
Не одну неделю у нас лежал Колин нож, пока он не пришел и не обратился к маме, почти слезно: "Нож-то отдай. Даже хлеба нечем отрезать."
Вскоре Коля опять пришел не один. Первым вваливается Рубцов, а за ним нерешительно так ступает молодой человек.
Первая мысль: "О, Господи! Опять кого-то привел".
Незнакомец присел на диван и сразу же поник головой (вырубился).
- Кто это? - спрашиваю у Коли. - Поэт?
- Нет. Но он, как и я, только в своем деле...
Время клонилось к полуночи. Молодой спутник не просыпался, привалившись в уголок дивана. Это стало раздражать Рубцова.
- Что это он? Спать здесь собрался что ли?
Он схватил его за ворот и стал трясти. Мама пожалела даже: "Да оставь ты его, пусть проспится." Это прибавило масла в огонь.
- Как?! Он будет здесь?! Он останется с ней?
Коля встал в грозную позу, подняв кулаки кверху: "Я убью их обоих в этом гнездышке!" Он кричал так громко и гневно, что, наверное, слышали соседи. Но ни громовой голос, ни тряска не подействовали на пришельца. Тогда Рубцов, придерживая его за шиворот, поволок к двери и вытолкал на лестницу. И только потом успокоился и вскоре ушел тоже.
На диване вместо сидящего человека остался его красный шарф. А был это Николай Александров, тот, которого при нашем визите, со слов матери, не оказалось дома.
Интересно то, что ровно через десять лет после этого случая Коля Александров действительно останется в моем доме, но уже в качестве мужа. Что это? Случайное совпадение или рубцовское предвидение? Кто знает...
Но тогда, в далеком 68-м году, на второй день, в мое отсутствие, мама рассказала Коле о его "выступлении". Он внимательно ее выслушал. Был очень подавлен случившимся. Говорил, что ничего не помнит и написал мне записку:
"Неля, я понимаю, что мало извиниться перед тобой (мне все рассказала Анастасия Александровна). Это говорил не я, это говорило мое абсолютное безумие. Не придавай абсолютно (подчеркнуто) никакого значения этой дурости. По-прежнему - Н.
P.S. я еще должен зайти".
Я читаю и улыбаюсь: "Ох, Коля, Коля! Ну почему ты такой? Как говорят "и сам не гам, и другому не дам". Да "еще должен зайти". Ты же не любишь слово "должен". Но, видимо, по отношению ко мне - это совсем другое..."
Вскоре этот случай забылся.
Осень забирает свои права. Вносит свои заботы. Собираюсь купить маме шерстяную кофточку. Но Коля словно читает мои мысли.
- Я хочу маме (он так и сказал "маме") что-либо купить, но хорошее, чтобы она обрадовалась.
Меня и вытянуло за язык, что собираюсь кофточку теплую купить, она ей очень нужна: в доме прохладно, еще не включили отопление.
Коля даже просиял весь: "Тогда я ее куплю. Не ты, а я."
И он действительно купил ей кофточку за 22 рубля (в то время это больше половины маминой пенсии) и был просто счастлив.
Мы с мамой посовещались и решили купить ему рубашку (сам полуголый, а такие подарки!).
Натолкнуло на это, что его любимая голубовато-зеленая рубашка пришла в негодность. И выбросил он ее странным образом: затолкал ко мне в тумбочку между книг. Обнаружила это не сразу. Не успела прибрать на другое место. А мама Виктора в мое отсутствие решила, что это ее сын рассовал свое грязное белье и увезла в Тотьму, в стирку (она там жила). Так и "застиралась" с концами эта рубашечка. Ушла в тряпье и сгинула.
Присмотрела рубашку почти такую же, цвета морской волны, только с длинными рукавами. Принесла домой. Вот думаю, как придет - обрадую.
Пришел вечером, преподношу ему, а он так сердито: "Зачем это?"
- Как зачем? Ты делаешь маме дорогие подарки, а мы что, не можем? Надевай? Коля покорно сдергивает с себя рубашку.
- О, Боже! Опять без майки.
Летом было тепло, а сейчас осень. Он не носит маек. Почему? Наверное, по-прежнему чувствует себя моряком, привык к тельняшке, а ее сейчас нет.
Надел рубашку, оглядел себя. А я возьми да и скажи: "Какой ты стал нарядный!" И, кажется, это ему не понравилось. Но рубашку снимать не стал, в ней и ушел.
На другой день приходит в старой рубашке и мне тихо (почти шепотом): "Рубашку твою унесли".
- Как унесли? Кто?
-Я ее снял и засунул за шкаф в сберкассе. Сегодня посмотрел, ее нет. Уже взяли...
(Сберкасса, о которой шла речь, на улице Ленина. Сейчас - банк.)
Почему он так поступил? Наверное, так сохранял свою независимость, свободу, не хотел прибедняться? Боялся, что подарками подкупают? Кто знает, что у него было в прошлом... Очень скупо говорит о себе. Только когда особое настроение.
Вскоре, после этого случая, пришел очень радостный. Что за причина хорошего, настроения? Наверно, стихи написал.
Торопит меня: "Пойдем, выйдем. Надо поговорить."
Одеваюсь, идем в Кировский сквер. Останавливается в березовой аллее, что параллельно улице Калинина.
Коля продолжает улыбаться, смотрит на меня и говорит: "Я хорошие стихи написал!". (Угадала, значит).
- Послушай! - и начинает читать.
Когда в окно осенний
ветер свищет
И вносит в жизнь
смятенье и тоску,
Не усидеть мне
в собственном жилище,
Где в час такой
меня никто не ищет, -
Я уплыву за Вологду-реку!
Перевезет меня
дощатый катер
С таким родным
на мачте огоньком!
Перевезет меня
к блондинке Кате,
С которой я,
пожалуй что некстати,
Так много лет - не больше,
чем знаком.
Коля читает долго. Воодушевленно. Как всегда, жестикулирует, словно рисует все происходящее. Произнося "с таким родным на мачте огоньком", он поднимает правую руку с выставленным указательным пальцем штопорообразным движением и поднимает на него глаза.
Я машинально слежу за каждым движением. Смотрю на этот поднятый палец - "огонек". И отмечаю для себя: "Действительно "огонек", а не палец: оранжевый, как у заядлого курильщика.
Она спокойно
служит в ресторане,
(Продолжает Коля)
В котором дело так заведено,
Что на окне
стоят цветы герани,
И редко здесь
бывает голос брани,
И подают кадуйское вино.
В том ресторане
мглисто и уютно,
Он на волнах
качается чуть-чуть.
Пускай сосед
поглядывает мутно
И задает вопросы
поминутно,
Что из того?
Здесь можно отдохнуть!
Я заворожена Колиным чтением. Я счастлива. Рубцов читает свои стихи, читает для меня одной. И как читает! Почти физически ощущаю ту обстановку, которую описывает Рубцов, хотя я там, в ресторане "Якорь" возле речного вокзала, не бывала, предстояло там побывать, но позднее. И я убедилась, что в своих представлениях не ошиблась.
Произнося "мглисто и уютно", Коля как бы прищуривается и вглядывается в окружающее. Потом имитирует пьяненького соседа: опускает отяжелевшую голову, по слегка приподнимает, рассеянным взглядом поводя вокруг. И уже браво, с удалью: "здесь можно отдохнуть!"
Сижу себе,
разглядываю спину
Кого-то уходящего в плаще,
Хочу запеть
про тонкую рябину
Или про чью-то
горькую чужбину,
Или о чем-то русском вообще.
Вслушиваюсь в голос певучий, выразительный. Смотрю на это театрализованное зрелище, Коля внимательно вглядывается в растущую рядом березу, потом ведет головой плавно в сторону, словно в такт мелодии исполняемой песни.
Вникаю в мудрость
древних изречений
О сложном смысле жизни
на земле.
Я не боюсь осенних
помрачений,
Я полюбил ненастный
шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле.
"Я не боюсь" - Коля произносит это в воинственной форме, сверкнув глазами и сжав кулаки.
Смотрю в окно и
вслушиваюсь в звуки,
Но вот явились
в светлой полосе,
Идут к столу,
протягивают руки
Бог весть откуда
взявшиеся други.
- Скучаешь?
- Нет. Присаживайтесь все.
Коля широким жестом гостеприимного хозяина обводит рукой вокруг и улыбается светлой радостной улыбкой.
Вдоль по мосткам
несется листьев ворох.
Видать в окно,
— и слышен ветра стон,
И слышен волн
печальный шум и шорох
И как живые,
в наших разговорах
Есенин, Пушкин,
Лермонтов, Вийон.
Когда опять
на мокрый дикий ветер
Выходим мы,
подняв воротники,
Каким-то грустным
таинством на свете
У темных волн,
в фонарном тусклом свете
Пройдет прощанье
наше у реки.
И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе
буду с ней знаком,
О том, что это будет
очень кстати,
И вновь домой
меня увозит катер
С таким родным
на мачте огоньком.
Представляю грустную картину расставания с друзьями. Коля помогает мне увидеть это своими действиями: зябко поеживается, поддерживает руками воротник пальто. Грудью подается вперед, словно идет навстречу ветру. И легкая улыбка, тайная надежда остается на лице, и тот же жест - указательный палец кверху, где "огонек"