Венок Рубцову
В. Личутин
(...) Рубцов, пожалуй, последний из
неудавшихся скоморохов, который позабыл все пляски и погудки, но
сам, полный музыки, озирая сумеречные углы России, пытался
припомнить их. Рубцов совершал свой крестный ход от самого рождения,
и не было ему спокоя. (...)
Неуступчивый, взвихрённый
человечек, намертво перепоясанный вервью скитальца, Рубцов избрал
для себя всю Родину одним большим гнездовьем: он хотел согреть его
сиротской душою и обогреться в нём, но поэту неуютно в этой шири, в
этом кочевье холмов и лесов, где редкий огонёк разредит тьму.
Рубцов, чтобы видеть спасительный огонь, высоко вознёс себя, а
приспускаясь к земле, он боялся тяжкого гнёта земли, её остуды, и
оттого взгляд его часто уходил в горние вершины, где живёт лишённый
суеты дух. Оттого слово Рубцова близко к тютчевскому и шергинскому:
оно напоено духом, как бы ни темно оно было порою. (...)
Рубцов, пожалуй, и замкнул
тот поморский поэтический ряд, в котором он состоял по избранию народному и по духу. Небо было ему часто ближе и
роднее земли. Одну огромную мировую душу, равномерно распределённую
во всей вселенной, видел Рубцов. И вот подхватила поэта грохочущая
железная машина, которая когда-то надвигаясь, лишь озирала зелёными
глазами Николая Клюева, и унесла в себе, не давая спокоя и мирного
полустанка (...)
1989 г.
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
Я буду скакать по холмам
задремавшей Отчизны...
Н. Рубцов
То ль от кнута, то ль от крутой погони
В суровый день, в холодный день зимы
Навеки ускакали наши кони
За снежные, высокие холмы.
Попробуй догони каурку с сивкой!..
Будь всех хитрей - и то не превозмочь.
Лишь ржанья неуёмного обрывки
Над сонным полем тихо носит ночь.
И оттого мне странно и досадно,
А попросту сказать, печально мне,
Что
не промчится
больше поздний всадник
Лихим аллюром по родной стране:
Что там, где было всех начал начало,
Куда не раз мы устремляли взор,
Мигнул у корабельного причала
Прощально одинокий семафор.
Судьба ли то? Досадная оплошка?
На этот свет немы твои стихи.
Вон северная ягода - морошка,
Не сорванная, падает во мхи.
Умчались кони - нет им укорота,
И ржанье их растаяло во мгле,
Но, слава богу, зельем приворотным
Твоё
осталось слово на земле...
1975-1985 г.
* * *
Памяти Н. Рубцова
Поэт! Ты чист перед Россией, чист!
Пройдя сквозь обжигающие ветры,
упал на землю, как засохший лист,
упал на тридцать пятом километре.
Ты чист, Поэт, как многие чисты,
и ты причислен к гениям Отчизны,
посмертно, жаль. Ведь этой высоты
другие добиваются при жизни.
Что наша жизнь? Нам не дано узнать,
куда ведёт нас жизненная трасса...
Ах, как тебе хотелось оседлать
коварного и лживого Пегаса
и проскакать зажравшейся Москвой,
где любят всё, но где не любят лица,
и прокричать: - Смотрите, я какой!
Такой поэт вам больше не приснится!
Но зря кричишь. Лбом стены не пробить.
Москва слезам не верит, ты же знаешь,
не то
что крику. А кого винить?
Ведь ты не первый, не допев, сгораешь.
Лежи, поэт. Мы все уйдём туда,
пусть сколько б по земле не колесили.
Лежи и жди Священного суда,
но знай одно - ты чист перед Россией!
...Печальный звон замёрзших бубенцов
летит к нам из забвенья и потёмок...
Поэт российский - Николай Рубцов,
Россией не обласканный ребёнок.
1986 г.
ВОСПОМИНАНИЕ
Памяти Н. Рубцова
Тот
вечер - за снегом. Там - грань между
жизнью и смертью.
Там -
времени горечь,
и там же - его милосердье.
Незримые нити упрямо тянулись оттуда
К
дорогам и судьбам,
к рождению мира и чуда.
Четыре души поднимались
над гулом застольным -
Виталицы - птицы в юдольном родстве
своевольном.
О
том, что почуяли,
струны чуть слышно звенели -
Всё
это мы свяжем потом
с круговертью метели.
Задумчивый Кожинов
губы сжимал молчаливо,
Как будто увидел за окнами дивное диво.
Растерянный Битов,
глаза широко открывая,
Был
бледен и полон
нахлынувшей грустью без края.
И в сердце вонзилось иглы остриё ледяное -
Несносная боль, -
и вставало лицо предо мною.
И вот
огоньком
разгоралось протяжное слово -
И с
речью сливалось -
с былыми стихами Рубцова.
Он
пел - и гитара,
как гусли, ему отзывалась,
Шептал, изумляясь тому,
что вдали открывалось,
И жёсткие руки сиротство своё ощущали,
И в
голосе тихом январские тени дрожали.
И
было в нём - небо,
звездою полей осиянно,
И
всё, что всегда на земле
человеку желанно,
И
тайна ухода,
и сдержанный вздох укоризны:
"Я буду скакать по холмам
задремавшей Отчизны..."
1987 г.
Казалось, жизнь делала всё, чтобы этот
человек утратил чистоту души, ожесточился на окружающий мир, потерял
веру в доброту и совестливость. Горя, невзгод, незаслуженных обид,
что довелось ему сполна испытать в жизни и литературе за свои
тридцать пять лет земного бытия, хватило бы с лихвой на десятерых. А
он - выдюжил. Потому что был истинным поэтом и порядочнейшим
человеком, был личностью. Он любил жизнь, природу, свой народ, любил
до самозабвения свою родину -Россию. Он не щадил себя, не берёг
себя. Ради Слова великой правды о родине он очищал свою душу на огне
поэзии и сам стал чистой, родниковой душой России.
Имя его навсегда останется
среди светлых имён достойнейших сынов России.
Имя его - Николай Рубцов,
выдающийся русский поэт!
1989 г.
КЛАДБИЩЕ ПОД ВОЛОГДОЙ
Края
лесов полны осенним светом,
И нет у них ни края, ни конца -
Леса... Леса... Но на кладбище этом
Ни одного не видно деревца!
Простора первозданного избыток,
Куда ни глянь... Раздольные места...
Но не шагнуть меж этих пирамидок,
Такая здесь - до боли! - теснота.
Тяжёлыми венками из железа
Увенчаны могилки навсегда,
Чтоб не носить сюда цветов из леса
И, может, вовсе не ходить сюда...
Одно надгробье с обликом поэта
И рвущейся из мрамора строкой
Ещё живым дыханием согрето
И бережною прибрано рукой,
Лишь здесь порой, как на последней тризне,
По стопке выпьют... Выпьют по другой...
Быть может, потому, что он при жизни
О мёртвых думал, как никто другой!
И разойдутся тихо, сожалея,
Что не пожать его руки...
И загремят им вслед своим железом,
Зашевелятся мёртвые венки...
Какая-то цистерна или бочка
Ржавеет здесь, забвению сродни...
Осенний ветер...
Опадает строчка:
"Россия, Русь, храни себя, храни..."
1987 г.
РУБЦОВУ
Тяжело быть гением.
Тяжело.
Перенапряжением
Ум
свело,
Ищешь слово верное -
Не найдёшь.
Без него, наверное,
И помрёшь.
Думы мои вечные
Все кипят.
Жить они беспечно мне
Не
велят.
Я России - матери
Грешный сын.
Выбиты все батыри —
Я
один.
Ну, а встану каменным
На
селе,
Значит, был со знаменем
И в
седле.
1987 г.
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту
отдыхать!
Н. Рубцов
Северная русская округа,
Помоги одуматься, остыть...
Я при жизни не гостил у друга,
После смерти прибыл погостить.
Помолчу, пришедший запоздало,
С непокрытой тихой головой...
Что же нас с тобой объединяло?
Что соединяло нас с тобой?
Комната ли, данная судьбою
В общежитье отзвеневших лет,
Где и до сих пор таят обои
Твой - ещё прижизненный - портрет?
Или сблизил нас последний "рваный",
Самый тот, который без цены?
То ли состоянием нирваны
Были две души освящены?
Вологодский дождик бьёт по плитам
И по барельефу - по челу.
Вот и стал ты нынче знаменитым...
Только Ялта вроде ни к чему.
* * *
Красная роза, как пепел,
в снегу,
К
серому камню надгробья
пристыла.
В жарком запале,
на полном бегу.
Век
наш споткнулся
об эту могилу.
Только мгновенья ему
и даны
Оторопело пред ней
потоптаться,
Вслух произнесть
средь глухой тишины
Горькие строки
поэта - скитальца.
Чуть лиловеет
вечерняя даль.
Сумерки тихо бредут
из-за леса.
Кончена оторопь,
стихла печаль,
Надо
бежать по дороге
прогресса.
1988 г.
РЕЧЬ
Памяти
Н. Рубцова
Живое слово - родничок...
Ты пригуби его, напейся,
Смой пыль со лба и впалых щёк
И подивись в душе, посмейся
Итогу
пройденных дорог.
Струится тихая вода
Из глубины народной речи,
Что не иссякнет никогда,
Какой бы груз не лёг на плечи,
Какая
б не стряслась беда.
Тысячелетья над землёй
Прошли - родник не замутился!
Его пытали стужей злой,
Его терзал жестокий зной,
А он навстречу нам катился,
Мешая
кровь врагов с золой.
Так
сохраним Родную Речь,
Надежду и Любовь народа!
Родная Речь - нам щит и меч!
Пусть крепнет русичей порода!
Святыни только б уберечь
От
святотатства и разброда...
19 февраля 1988 г.
ВСПОМИНАЯ РУБЦОВА
Осенний сквер прохладою бодрил.
И битый час, нахохлившись над книжкой,
Я что-то бодро к сессии зубрил,
А он курил, закутавшись в плащишко.
Скамья. И рядом признанный поэт!
Заговорить, набраться бы отваги,
Мол, я из той же - хоть без эполет! -
Литинститутской доблестной общаги.
Он всё сидел, угрюм и нелюдим,
Круженье листьев взором провожая,
И вдруг сказал: "Оставьте... всё сдадим!" -
Я подтвердил кивком, не возражая.
"Вы деревенский?" - "Ясно, из села!"
"Не первокурсник?" - "Heт, уже не гений..."
В простых тонах беседа потекла,
Обычная, без ложных откровений.
Вот пишут все: он в шарфике форсил,
Но то зимой. А было как-то летом:
"Привет, старик!" - рублёвку попросил
И устремился к шумному буфету.
Теперь он многим вроде кунака,
Мол, пили с Колей знатно и богато!
А мы лишь раз с ним выпили пивка
И
распрощались как-то виновато.
Потом о нём легенд насотворят
И глупых подражателей ораву.
При мне ж тогда был фотоаппарат,
И
техника сработала на славу.
Он знал и сам: легенды - ерунда,
А есть стихи о родине, о доме.
Он знать - то знал - взойдёт его звезда,
Но
грустен взгляд на карточке в альбоме.
1989 г.
НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Я тебе ни сестрой, ни подругой,
незнакомкой - и той не была.
Но, тоскуя по соснам и лугу,
не услышать тебя не могла...
Закружив над моим изголовьем,
что творят твои строки со мной?!
Всей своей безъязыкой любовью
шар ко мне повернулся земной!
Но щемит и щемит ретивое
от незримых огней твоих глаз.
Вот проходят мгновенья - и двое
забирают у вечности час!
Ты и я - на просторах Отчизны,
словно связаны вместе судьбой,
и меняю я радости жизни
на
безмолвные встречи с тобой...
1991 г.