Он жизнь прожил, как песню спел

Валентин КАРКАВЦЕВ

Это непостижимо: Николаю Рубцову уже шестьдесят... И кто-нибудь из "венценосных" ораторов, прочтя на память строфу из Рубцова, с придыханием станет шаманствовать: мол, спасение России - в провинции. Занятно, как бы он сам внимал всему этому - "тревожный житель Земли", про которого Виктор Коротаев полушутя-полусерьезно сказал: Тридцать с лишним лет, как из пеленок, Он, помимо прочего всего, Лыс, как пятимесячный ребенок, Прост, как погремушечка его...

Запомним это обидное "прост". Примечательно, что обронил его близкий друг Рубцова.

...Белые и красные, державники и либералы еще рубились на подступах к шестой Думе, а вологодская провинция, которая их всех почему-то должна спасти, жила совсем в ином ритме. В деревенский магазин завезли дешевый "Беломор" по сколько дают-то? В соседнем колхозе получка: свел председатель на бойню тридцать коров заплатил народу за ударные темпы на сенокосе. Еще новость, заезжал врач-уролог, пугал мужиков каким-то хламидиозом - мол, защитная реакция ослаблена, не худо бы обследоваться. Снимать штаны перед доктором мужики отказались - пока снег в лесу неглубок, надо успеть нарубить дров и вывезти сено.

Много лет назад, в начале 60-х годов, Рубцов написал знаменитого "Доброго Филю". Недавно услышал от его тотемского земляка Владимира Упадышева, что реальным прототипом Фили был, видимо, старик Кононов - жил он в одиночестве недалеко от села Никольского на кордоне, который прежде служил ямщикам постоялым двором. Эти места издавна связаны с небылицами о леших и кикиморах, и детдомовские мальцы, бегая на рыбалку, частенько натыкались на молчаливого деда и давали от него стрекача. Впрочем, ничего худого Кононов им не делал... 

Мир такой справедливый, 

Просто нечего крыть.

- Филя, что молчаливый?

- А о чем говорить? 

И вот представьте: этот древний Филя, который из политики только и помнит, что отец его воевал против белых, а потом был раскулачен красными, - сидит Филя на участке, развернув избирательную "портянку", и ломает голову над всеми этими КРО, НДР, ЛДПР. Из предвыборных "фруктов" ему только одно "Яблоко" ведомо, так ведь яблоки созревают летом!

Впрочем, заезжали и сюда искатели электората, поругивали кремлевскую власть и похваливали вологодское масло - их портретами с выколотыми глазами и подрисованными усиками до сих пор обклеены местные заборы. 

Новый забор перед школою, 

Тот же зеленый простор. 

Словно ворона веселая, 

Сяду опять на забор! 

А говорят, Рубцов - несовременный поэт...

Спор меж столицей и провинцией давний. Москва либо поглядывает в сторону "остальной России" снисходительно, либо, когда уж совсем заиграется, зовет на спасение Минина с Пожарским. Провинция же отвечает стойкой нелюбовью: за "съеденное москалями сало", за авантюрные штучки, вроде теперешней Чечни, а главное - за махровый снобизм. Рубцовское "Ах, город село таранит" - вовсе не о том, что в деревнях начали строить хрущевские пятиэтажки и ходить в казенную баню. Для него куда важнее было, что столица вот-вот перестанет понимать "доброго Филю"... 

Я слышу печальные звуки, 

Которых не слышит никто... 

...Рубцов явился в столицу в пору "эстрадной" поэзии. Политехнический музей, памятник Маяковскому... Его, колючего и неустроенного, тогдашняя тусовка если и воспринимала, то разве что за юродивого с гармошкой. Вот свидетельство тех лет: "В обсуждении наших стихов он участия не принимал... Невысокого роста и неопределенного возраста лысеющий человек в валенках, взгляд настороженный, даже угрюмый". Сейчас любят вспоминать, как щедро его печатали в "Юности" и "Октябре". Из письма Рубцова тех лет: "В "Современнике" мои стихи Фирсов не смог напечатать. Нужна была другая тематика, что ли, а вернее, настроение. Ну да это ведь не пушкинский "Современник", а наш!.." И уж совсем не по нраву "эстрадникам" пришлось прямодушное заявление Рубцова, сделанное на экзамене в Литинституте: никакого отношения к традициям Маяковского не имеют те сочинители, кто лишь располагает стихи лесенкой и своим криком заглушает настоящую поэзию.

...Мы входим в зал 

Без всякого искусства, 

А здесь искусством, 

Видно, дорожат. 

Но как же с коротаевским "прост, как погремушечка его"? Не разглядели большого поэта? Да нет, кажется, в друзьях не было недостатка. Но каждый в поэтическом цехе был занят "собой, любимым", проталкиванием собственных журнальных подборок и книжек - до рубцовских ли тут "космических" терзаний? В ту пору старейшина советской поэзии Исаковский писал: "У нас в стране ежедневно (подчеркиваю - ежедневно!) выходит пять или даже семь стихотворных сборников, или около 1700-2400 сборников в год!.. Все это было бы просто замечательно, если бы мы порой не обманывали самих себя... Непомерное обилие стихов - то вовсе не рост нашей поэзии. Это инфляция..."

Где все те сборники? Томик же Рубцова на полке - и сейчас редкость. А он нам сегодня очень нужен. Для того хотя бы, чтоб иногда напоминал нам из своего далека: 

Мы сваливать не вправе 

Вину свою на жизнь. 

Кто едет, тот и правит, 

Поехал, так держись. 

Простим шестидесятникам, что не разглядели тогда Рубцова. В конце концов это было в лучших советских традициях. Известен случай: однажды снимался на московской киностудии фильм "В дни спартакиады". Потребовалась для него песня. Обратились к Матусовскому и Соловьеву-Седому. Те заказ исполнили, песню сочинили, худсовет ее отверг: "Опять мелкометье!" Интересно, помнит ли кто этот фильм? А отвергнутая песня называлась... "Подмосковные вечера".

Вот и все. Герой одного шукшинского рассказа печаловался, как мало прожил один великий поэт. Собеседник ему отвечает: "Не много и не мало. Ровно с песню. Спел и ушел".


Источник: газета "Комсомольская правда" - 03.04.97