Послесловие к Рубцовским чтениям в Тотьме …

1.

Пока в наших храмах остаются музеи, библиотеки, картинные галереи, и даже, кое-где еще клубы, пока все наши храмы не стали вновь тем, чем они и должны быть - домом Божьим, пока не звучит в них молитва, мы все, вслед за Николаем Рубцовым можем повторить: «Живу вблизи пустого храма».

И мысль эта, давно уж в голове крутившаяся, оформилась для меня именно в Тотьме, где седьмого и восьмого августа этого года проходили традиционные Рубцовские чтения, собравшие «рубцововедов» и просто почитателей поэзии из Вологды, Москвы, Санкт-Петербурга, из Архангельской и Мурманской областей.

«Город зеленый и тихий», - написал о Тотьме Николай Рубцов. Я, впервые оказавшийся в Тотьме, могу сказать - и сегодня Тотьма зеленый, тихий, уютный городок... Волнующие догадками о былой, ушедшей, но все-таки нашей жизни, старые домики; великолепные храмы, зеленые парки... К сожалению, организаторами чтений, не была предусмотрена экскурсия по городу, хотя бы для таких как я, впервые оказавшихся в Тотьме, да и сами чтения проходили в достаточно плотном, «скоростном» режиме. Гулять особо было некогда, так что город я видел лишь по пути из гостиницы до места проведения чтений. Красивые храмы стоят, а что за храмы не успел даже подойти табличку прочитать. В одном из них находится «музей мореходства», в другом - библиотека, в которой и проходили заседания на второй день чтений. Ну, хорошо хоть не клубы... Впрочем, купола церквей выглядывали из зеленых листвяных шапок тут и там - куда ни поверни голову, да и жили мы в гостинице под названием «Монастырские кельи», расположенной на территории Спасо-Суморина монастыря. Возможно, это и было когда-то здание монастырской гостиницы, надеюсь, что не кельи, потому что - убежден - не место нам, нынешним, пусть и в бывших, но кельях.

В первый день в гостиницу мы попали лишь поздно вечером. А на следующее утро, встав пораньше, я прошел по монастырскому двору, вышел на полуразрушенную стену, с которой открывался весь город и окрестности... Дух захватывает от наших просторов! Желтые в это время поля, зелень лугов, мягкие листвяные подушки ивняка в низинках, серые горбатые дома деревень, купола, просверк реки, уходящие, кажется, в бескрайность заречные леса, низкое, хмурое в тот день небо... Один из монастырских храмов полуразрушен, второй в лучшем состоянии, похоже, что в нем ведутся восстановительные работы. Я брел по росистой травяной тропке мимо этих храмов, могильных плит... Покой, безлюдье, врачующая душу тишина. И шелест берез не нарушал, а лишь подчеркивал эту тишину... «Я люблю, когда шумят березы, // Когда листья падают с берез. // Слушаю - и набегают слезы // На глаза, отвыкшие от слез»... Так все и было. И даже оторвавшийся лист, покружив, будто раздумывая, лег мне под ноги.

2.

Но начиналось все еще в Вологде, где у вокзала стоял автобус с надписью «Рубцовские чтения». И в автобусе, когда я подошел, уже сидели старые знакомые: Юрий Малоземов, известный в Вологде издатель и краевед; Михаил Иванов из Москвы - просто любитель поэзии (особенно, как я понял, вологодских поэтов); Ольга Чернорицкая, вологодская поэтесса, живущая ныне в Москве... Чуть позже подошла и Татьяна Бычкова, в стихи которой я влюблен с давнишней, начала 90-х годов, совместной нашей публикации в альманахе «Соборная горка». Большинства же из собравшихся я не знал. Но вскоре ощутил особый настрой людей, объединенных общим делом - здоровались (некоторые и обнимались), сразу начинали о чем-то оживленно говорить, обменивались книгами, дисками, кассетами, кто-то уже энергично спорил...

Я люблю дорогу, идти по ней, к какой-нибудь дальней и хорошей цели. Но больше приходится ездить - поезда, машины, автобусы. Случайные разговоры со случайным соседом; вглядывание в окно на пролетающие по всей, кажется, Руси одинаковые, но нет - всегда разные виды: леса, поля, деревеньки, речки и снова леса... Задремлешь, вскинешься от легкого сна, а за окном все то же, но уже неуловимо другое... И так хочется, чтобы все это продолжалось еще долго-долго, всегда...

Впрочем, дорога от Вологды до Тотьмы в наше время не такая уж и долгая, даже неторопливый автобус проезжает ее часа за три.

В Тотьме быстро (уже почему-то опаздывали) пообедали в пельменной, чем-то напоминающей деревенские из старых советских фильмов «чайные». (Так и верилось, пока стоял в очереди, сидел за шатким столом, что войдет сейчас в эту «чайную» скуластый мужик в кепке и кирзовых сапогах...) Наконец, все собрались в краеведческом музее, расположенном в здании бывшего духовного училища, в одном из залов, где и начались «Рубцовские чтения»...

Доклады, в основном, были мало понятные, странные какие-то, то и дело возникали споры... И мне, вообще, показалось, что многие сюда приехали не Рубцова вспомнить, а о себе рассказать, себя показать. Например, заспорили, когда и какой вариант стихотворения «Букет» («Я буду долго гнать велосипед...») был написан. «Рубцововед» из Вологды утверждал, что велосипед в этом стихотворении мог появиться не ранее чем, кажется, в конце пятидесятых годов, и даже говорил, где, в каком доме тот велосипед мог взять Рубцов, какие именно и какой девушке дарил цветы. А до этого, мол, он, детдомовец, на велосипеде не мог ездить. (И все это с апломбом, с претензией на единственно верные знания). Ему возражал докладчик, настаивая на более ранней дате. Точку в этом споре должна была поставить женщина, приехавшая из Мурманской области, учившаяся в одно с Рубцовым время (самое начало 50-х годов) в Кировском техникуме и лично видевшая это стихотворение, написанное рукой Рубцова, да и велосипеды в техникуме, по ее словам были, и свободно выдавались любому студенту... Думаете убедил этот простой рассказ «рубцововеда-всезнайку»? Нисколько. Он слушал только себя... Тут же, в зале скромно сидела и дочь поэта Елена Николаевна, так за все «чтения» и не сказавшая, кажется, ни единого официального слова.

К счастью, с прекрасным докладом выступила Марина Кошелева. Как замечательно, что вспомнила она в связи с Рубцовым и Бунина. И я верю, что Бунин оказал влияние (как и вся русская классика) на Николая Рубцова, душа у него была отзывчивая, чуткая, как же мог он Бунина пропустить... Спасибо Марине Кошелевой... Жаль только, что доклад она полностью не смогла прочитать (ведущий ограничил время выступления), но зато обещала прислать его специально для нашей газеты.

Встряхнул всех своим, как всегда эмоциональным выступлением, неожиданно появившийся Михаил Карачев, секретарь правления Вологодской писательской организации. Он говорил и о другом замечательном поэте, недавно ушедшем от нас - Юрии Кузнецове. Есть люди, которые ставят Кузнецова выше Рубцова. «Не надо поэтов рассчитывать на первый-второй», - сказал Михаил Карачев, и он абсолютно прав. Можно лишь благодарить судьбу за то, что есть у нас и Рубцов, и Кузнецов, разные поэты, но оба наши... Так же неожиданно Карачев позже и исчез, ехал-то в свой родной Кич-Городок, где в эти же дни проходил литературный фестиваль «Славяне Поюжья».

Наконец, «чтения» закончились, и все переместились в соседний зал, где открывалась фотовыставка той же Марины Кошелевой и ее мужа Андрея. Замечательные работы Кошелевых, ежегодно приезжающих на Вологодчину из Москвы, давно известны вологжанам по выставкам, альбомам, по публикациям в журнале «Лад вологодский». Каждая фоторабота сопровождалась строчками Николая Рубцова, а сокольский коллектив «Доверие», исполнявший песни на стихи Рубцова и других вологодских поэтов, еще усиливал впечатление от выставки. Хотя, трудно сказать, песни ли усиливали впечатление от фотографий или наоборот...

И завершался этот день у памятника Рубцову на берегу Сухоны. Опять были официальные речи, приветствия... Не буду об этом, не хочу... А место, где стоит памятник - славное, высокий берег, березы, река, домишки на другом пологом берегу, одинокая лодка на воде... Рассказывают, что на месте памятника стояла раньше пивнушка под названием почему-то «Дунай», и выпивали в ней и пассажиры приставших здесь судов, и тотьмичи, и Рубцов, конечно, часто сиживал... Я ушел по берегу подальше от речей... Я думал - а что бы сказал Рубцов, зайди он сегодня на «чтения»?.. Он бы сказал, пожалуй... Да и пошел бы вот сюда, «на ветер на откос», винца выпить... И я сам себя поймал: а почему обязательно выпить? Если бы он только и делал, что пил, как и пытаются, и даже не безуспешно, убедить всех некоторые «рубцововеды» и многие вдруг объявившиеся друзья и знакомые Рубцова, если бы он только пил, как и когда он написал бы, ну, например:

Когда душе моей

Земная веет святость,

И полная река

Несет небесный свет, -

Мне грустно оттого,

Что знаю эту радость

Лишь только я один:

Друзей со мною нет...

Сухона спокойно несла свои воды, отражала низкое небо... Я курил, смотрел на небо, на воду... Да какая мне разница, на каком велосипеде он ездил! Какая разница - пил или не пил! Важно то, что каждый может теперь прошептать его строчки, переживая их, как свои.

3.

Второй день «чтений» проходил в городской библиотеке, расположенной в одном из храмов на берегу Сухоны, неподалеку от памятника. И опять было чувство, вернее, вопрос - а что бы сказал об этом Рубцов? Ничего хорошего, пожалуй, не сказал бы... Ну и я не буду... Буду о хорошем. «Чтения» закончились в этот день быстро и, сев в автобус, мы поехали в село Никольское. В ту самую «деревню Николу, где кончил начальную школу». Не только школу там закончил, но и жил, писал стихи, туда вез из Москвы в обшарпанном чемоданчике удивительно-красивую, хлопающую глазами куклу для дочки Лены...

Когда-то в Николу перевозили паромом, многократно воспетым Рубцовым, теперь мы въезжали по мосту... И вот автобус встал над обрывом, под которым пологий спуск к неширокой реке... Я не стал сразу глядеть туда, пошел в дом, когда-то хозяйственный корпус детского дома, а ныне музей Николая Рубцова. Фотографии, гармошка, шарфик... Из всех экспонатов музея меня более всего привлек, даже поразил, предмет, не имеющий отношения к этому дому - письменный стол, за которым работал уже поэт Николай Рубцов. Вся его земная судьба в этом столе, все его бездомье и бродяжничество. Мог ли стоять такой несуразный, синей краской выкрашенный стол в обжитой квартире устроенного в жизни человека... Даже выдвижные ящики этого стола, какие-то сиротливые...

Я вышел на улицу, встал над откосом - весь горизонт от плеча до плеча распахнут... «О, сельские виды! О, дивное счастье родиться // В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!» - и дальше шепчу, сквозь горловой спазм: «Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, // Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!»

Я спустился к реке... К его реке...

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло.

И только щука, как стрела,

Пронзает водное стекло.

 

О, вид смиренный и родной!

Березы, избы по буграм

И, отраженный глубиной,

Как сон столетий, божий храм.

 

О, Русь - великий звездочет!

Как звезд не свергнуть с высоты,

Так век неслышно протечет,

Не тронув этой красоты,

 

Как будто древний этот вид

Раз навсегда запечатлен

В душе, которая хранит

Всю красоту былых времен...

Нет... Так можно читать и переписывать все стихи Рубцова...

Потом было выступление ансамбля «Доверие» на крыльце Дома культуры, уха на берегу, гармонь, пляски... Все было очень хорошо. И все это было уже не важно...

19.10.2010

---

Материал предоставлен автором