И относилась к Коле по-доброму, по-матерински. И ему нравилось произносит слово "мама". И он делал это нараспев, по слогам - "ма-ма", как бы прислушиваясь к звучанию и разгадывая его смысл.

Диванчик стал постоянным местом, куда Коля садился. Садился не расслабляло, не разваливаясь, а стесненно, с краешку, положив нога на ногу и переплетая их. Целый вечер он мог просидеть в такой позе, чуть подавшись вперед при разговоре и жестикулируя руками. 'Что-то беззащитное было в таком его облике, даже волосы, легкие и тонкие, трогательно пушились на затылке.

Говорили мы на разные темы: мама вспоминала свою молодость в деревне и радости деревенского труда, когда серпами убирали хлеб и при этом пели старинные русские песни. А сейчас и за праздничным столом перестали петь... . 

Я похвалилась, что бывала в маминой деревне, помню даже ветряную мельницу, березки возле домов, баньку и чистую журчащую по камушкам речку. Мысли меня перенесли в детство, где была черемуха и тоже речка. В начале зимы, когда подмерзало, речка казалась стеклянной. Мы, дети, бегали по ней, видели внизу водоросли, даже щурят видели...

Коля все внимательно слушает, не перебивает, а когда рассказываю про речку, он быстро головой кивает: "Знаю, знаю. Я тоже это видел... " Он даже голову наклонил набок и прищурился, как будто вновь все разглядывает. Возможно, в тот миг и возникли строчки:

Вода подвижнее втекла,

И в глубине ее светло.

И только щука, как стрела.

Пронзает водное стекло.

Вскоре в стихотворении "Поэзия " появляется и мамин рассказ:

Теперь она, как в дымке островками

Глядит на нас, покорная судьбе, —

Мелькнет порой лугами, ветряками -

И вновь закрыта дымными веками...

Но тем сильней влечет она к себе!

Мелькнет покоя сельского страница. 

И вместе с чувством древности земли 

Такая радость на душе струится. 

Как будто вновь поет на поле жница. 

И дни рекой зеркальной потекли...

За разговорами время летит незаметно. Вот уже вечер. Приходит с работы жена брата. Коля не собирается уходить. Да и куда он пойдет? Угла у него по-прежнему нет." Сидит, задумавшись, вроде бы погруженный в себя, а рядом - чужая семейная жизнь. Молодая, энергичная женщина занимается домашними делами: то уходит на кухню, то возвращается снова. Ни говоря ни слова, принимается мыть пол.

И тут Коля, не поднимая головы, говорит: "Люся, ты же меня смущаешь..."

- А ты, Коля, не смотри! - сразу же парирует она.

- Да, мне не надо смотреть... -тихо говорит он, с ударением на "не надо". "Я должен отвернуться", - такого он не сказал. Он не любит слово "должен".

Как-то оказала ему в разговоре: "Ты должен понять". Он так вспылил, прямо подскочил на месте и резко замахал руками, как бы стряхивая с них что-то:

- Я никому ничего не должен, ничего не должен.

- Ну, - говорю, - если ты так считаешь...

Он еще больше возбудился, продолжая резко выкрикивать: "Я не бухгалтер... Я не считаю, я ничего не считаю...".

Коля не любил иностранных слов, даже широко распространенных. На мое "надо зафиксировать" (речь шла о починке детской игрушки) он удивленно посмотрел на меня. Даже поморщился, словно я ему гадость подсунула. И повторил:

- Зафиксировать? Что это такое?

- Закрепить, - говорю.

- Правильно. Так бы и говорила.

А у меня это слово вошло в лексикон из медицинской терминологии, и я не считала его инородным.

Однажды Коля заявился ко мне вместе с Сережей Чухиным. Я откровенно была рада. До этого Сережа не бывал в моем доме, хотя знали друг друга, виделись на семинарах, он даже делал запись на радио моего первого стихотворения "Подснежник".

А Рубцов это понял по-своему: "Ну вот, я люблю ее, а она любит Чухина!"

Сережа улыбается, а мне не до смеха. Хочу перевести внимание на новую Колину книжку. Даже похвасталась перед Сережей, посмотри, мол, какое сокровище имею.

Сережа смеется над рисунком на суперобложке:

"Коля, это ты, что ли такой маленький и трусиках? И что это за баба над тобой, что ты даже рукой к ней тянешься? "

Коля сердится, он даже нахмурился, и вдруг достает из кармана экземпляр этой книжки, резко сдергивает супер со словами:

"Мне самому это не нравится, для меня вот что...". На обложке изображены мерцающие звезды. Коля рукой прикоснулся к рисунку, выражая ласку, и тут же отнял, словно звезды обожгли ладонь. Положил книжку снова в карман. Наверное, приготовил кому-то в подарок.

Сережа счастливый, как будто не Рубцов, а он издал свою первую книжку стихов. Ему самому хочется раздавать автографы. Сережа просит меня принести какую-нибудь книжку. Приношу песенник. Он размашисто пишет: "С любовью... " Догадываюсь: "Да ведь он Рубцову подражает. Любит то, что любит Рубцов". Они с Колей, как иголочка с ниточкой. Куда тот, туда и другой. Вместе пришли, вместе ушли...

Кто внимательно следил за творчеством Сергея Чухина, вероятно, заметил рубцовское влияние. Они никогда не ссорились друг с другом. Рубцов, видимо, чувствовал талант Чухина и относился к нему с покровительством старшего над младшим, прощая некоторые вольности. Мне сказал о Чухине однажды: "Он молодой еще, болтун... Но все это у него пройдет".

Первый визит Рубцова вместе с Чухиным перейдет в постоянные посещения, присоединится к ним и Нина Груздева.

Никаких серьезных бесед в то время не было: просто мы были молоды, счастливы этой молодостью, творческими успехами. А у Рубцова еще и разрядка от семейной драмы, которую он продолжал держать в тайне.

Коля шутил, улыбался вместе с нами, но не переставал вглядываться во что-то свое. Даже на нас, его друзей, однажды посмотрел внимательно, со своим особенным прищуром и сказал (глядя на Нину):

"Нина, ты - роза!" Нина была в яркой розовой кофте, пышная и цветущая. Потом перевел взгляд на меня. Я - другая, тонкая, в свитере василькового цвета. И тут же: "Неля - василек, а Сережа (взгляд на Сережу) - тюльпан! " Он даже взмахнул руками, обрадовался, что нашел такое сравнение. И действительно, Сережа совсем юный, щеки так и пылают румянцем.

"А кто же я?" Коля задумался, словно посмотрел на себя со стороны.

Тут Сережа прямо прыснул со смеха: "Ты, Коля - одуванчик! Облетевший..."

Рубцов не обиделся, просто стал очень серьезным...

* * *

Так подробно, день за днем описывая происходящее, можно подумать, что я специально обхожу застолья. Но это не так. Их просто не было. Мы даже не вспоминали о еде. Да что говорить! Пища действительно была "скудной", как пишет Рубцов. А проще - по поговорке: "Утром - чай, в обед - чаек, вечером - чаище".

Коля приходил в такие минуты, когда на столе было уже пусто. Так что и угостить его было нечем.

Он сам даже сказал:

"У тебя ничего нет. А у Нины всегда все есть. Она любит угощать..."

И вот я решила, когда осталась одна хозяйкой дома, приготовить домашний обед. Сходила на рынок, накупила яблок, помидоров, свежей капусты, молодой свинины и сладостей.

Щи получились душистые, дразнили ароматом.

Коля пришел ко мне на кухню, посмотрел на стол:

"Ой, у тебя яблоки!" И сразу печально: "Но я их не люблю..."

"А что же ты любишь?"

"Так, больше какие-нибудь овощи..."

Да, не сладким было военное сиротское детство, не баловали его яблоками, не привык, вот и не любит.

Хочу убрать со стола нелюбимые яблоки, еще кое-что (решили обедать на кухне), но он положил свою руку на мою: "Не надо, ничего не убирай. Я люблю, когда всего так много...", и улыбнулся, совсем как ребенок.

И есть щи он тоже стал по-детски - быстро-быстро черпая ложкой, прихлебывал, наклонившись над тарелкой.

- Голодный, давно, наверное, не ел, - подумала я.

А он, словно прочитав мои мысли, поднял на меня глаза, виновато улыбнулся: "Я люблю так шумно... Это баранина?"

"Да", - говорю, чтобы не разочаровать его (видно, мила ему эта пища).

Любил Коля и рыбу. Помню, вечером у нас была уха из речной рыбы. Но он отказался сесть с нами за стол. Тогда решили оставить ему еду на столе (он остался ночевать). Утром тарелка была пуста, а вокруг нее косточки рыбьи веером положены. Мы с мамой переглянулись: съел все-таки. А Коля посмотрел на стол: "Это я что-ли все наделал?"

Нерегулярное питание, а попросту — голодание, сказывалось на его здоровье. Расстройство кишечника выдавало себя неблагозвучными руладами. Тогда Коля испуганно хватался за живот, словно хотел остановить урчание: "Ой, ой... но это все по медицине, по медицине".

Раз завела разговор о питании, то нельзя не упомянуть о том, что вино часто заменяло ему пищу, согревало, прибавляло сил и смелости.

Но Рубцов не был алкоголиком, как пытаются некоторые в своих воспоминаниях его представить. Могу свидетельствовать как медицинский работник, ни тяги к крепким спиртным напиткам, ни известного похмельного синдрома у него не было. Любил сухое вино, и особенно шампанское, а когда не позволяли деньги, довольствовался дешевым вином.

Бывал он в разных компаниях. Попадал и к дебоширам, сам ершился. И вот тебе: он - скандалист. Приведу такой пример.

Вбегает ко мне в комнату встревоженный, пальто нараспашку, гологоловый (без новой серой кепочки) и сразу с порога сбивчиво:

"Пойдем со мной туда, они же кепку мою отняли, сказали не отдадут, пока жена... Но я же ничего плохого не делал. Все ребята, они убежали, а у меня кепку схватили..."

Одеваюсь, иду. Ведет меня к "Блинной" (это на ул. Ленина, где на втором этаже радиокомитет был). Заходим. Коля подводит меня к стойке, к буфетчице, со словами: "Вот она, я вам говорил..." Спрашиваю: "Что такое случилось? Почему головной убор у него отняли?" Буфетчица посмотрела на меня, усмехнулась, и ничего не объясняя, достала из-под прилавка кепку, подала мне.

* * *

Как-то летним вечером, все еще 67-го года, Рубцов вновь пришел с Сережей Чухиным. Настроение, видимо, было песенное, потому что Сережа взял с собой гитару.

Но концерта в этот вечер не получилось. Я задержалась с Ниной у ее знакомых. Домой не спешила, потому что мама и брат с семьей уехали в Липин Бор, и мы пришли ко мне с ней что-то около 12 ночи. К себе, в общежитие, она в такое время не пошла.

Входим, а навстречу улыбающиеся Коля и Сережа.

Услышав разговоры, из своей комнаты вышла тетя, Нина Александровна:

''Где же это вы были? Вас целый вечер ждут".

Время позднее, не до шумных разговоров, тем более музыкальных концертов. Надо устраиваться спать. Предлагаю ребятам комнату брата.

"Мы с Ниной, - говорю, - будем спать здесь".

Нине стелю на диванчик, где обычно спал Коля, себе готовлю мамину кровать. Думаю, всем будет свободно и удобно. Но Коля заупрямился:

"Я не буду на кровати. Мне лучше на полу..."

"Как на полу? - смотрю на него удивленно. Уговариваю: "Ведь там две кровати. Вы оба хорошо отдохнете".

Коля мотает головой: "Нет, нет, нет... Только на полу, и здесь, в этой комнате".

Что мне было делать?! Стелю тюфяк прямо на пол. Он помогает, берет подушки, легкое покрывало вместо одеяла (в комнате жарко) и такой довольный, будто это место в каюте первого класса.

Так и спим: Сережа один в соседней комнате, Нина на диване, а Коля посереди комнаты, на полу, между диваном и кроватью.

Утром легкий завтрак - чай. Сереже не терпится, берет в руки гитару и начина петь романс "Гори, гори, моя звезда..."

Потом гитара переходит в руки Рубцова, он поет только свое - "Отцвела да поспела на болоте морошка..." потом "В этой деревне огни не погашены", "Потонула в огне отдаленная пристань", "В горнице моей светло" и под конец - "Ах, что я делаю, зачем я мучаю..." При исполнении каждой песни меняется выражение его лица, в начале игривое, потом бодрое и сразу грустное, а дальше - озорное.

Стукнул рукой по струнам: "Эх, сейчас бы "Вальс цветов"... Я играл его на баяне..."

Говорю: "Вроде, мне помнится, где-то была пластинка "Вальс цветов". Достаю проигрыватель, перебираю пластинки, но именно эту не нахожу, а попадаются старинные грамофонные (это еще от бабушки) "Карие глазки", "Пожар московский", "Маруся отравилась", "Ивушка" и другие.

Он все это внимательно слушает, но по-прежнему огорчен, что нет "Вальса цветов".

Наконец слушать пластинки ему надоедает, и он начинает "играть" с проигрывателем. Ставит пластинки, переводит рычаги на разные обороты, добивается, что получается не песня, не речь, а звериный рык.

"Слушайте, слушайте!" - почти кричит нам троим, занятым своим разговором, сам даже голову наклонил набок, как будто к шороху прислушивается. Мы слышим действительно, что-то грозное: - О-оо...

А он смеется: "Это же я!" И снова, и снова заводит это рычание.

"Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало", - подумалось мне.

Наигравшись, Коля встал, собирается уходить, вместе с ним идут к выходу и Нина с Сережей. А гитара Чухина еще долго-долго оставалась у меня.

---