Так за разговорами просидели почти полдня, а мне на работу в поликлинику во вторую смену. Очень не хотелось расставаться с Рубцовым, но работа есть работа. Стала собираться, а Рубцов тоже поднялся от стола и сказал:

- Пойду к Чулкову.

Оказалось, что нам по пути, и дом Бориса Чулкова и поликлиника почти рядом, на улице Гоголя.

Вышли вместе. Рубцов молчал. За Кировским сквером, у бывшей филармонии (сейчас кукольный театр "Теремок") он вдруг приостановился, повернул ко мне голову и, как бы продолжая когда-то начатый разговор:

- У тебя когда отец умер?

- Летом.

- А у меня - осенью. Тоже в 62-м. Грустно покивал головой.

- А где, — спрашиваю, - похоронен, на каком месте?

- На западной стороне, возле забора...

(В то время на Горбачевском кладбище захоронения были еще разрешены.)

После этих слов на мгновение задумался и тихо-тихо, как бы про себя, продолжил:

- Я был тогда в Вологде, могли бы встретиться...

Да, все могло бы быть, но судьба распорядилась иначе. Идем, молчим.

Возле продовольственного магазина по улице Добролюбова Рубцов остановился:

- Зайдем сюда.

Зашли. В магазине было тесно, очередь сплелась в клубок, не поймешь, где ее начало, где конец. Штучный товар отпускали вне очереди.

Рубцов довольно быстро взял бутылку яблочного вина. И тут же в магазине, не обращая внимания на покупателей, громко, так, что стоящие рядом оглянулись:

- Ты пошла бы тогда за меня замуж?

Тогда (следовало понимать как продолжение прошлого разговора) - это в том самом 62-м, когда он был в Вологде.

Я ответила, не задумываясь:

"Да!".

Рубцов, выйдя из магазина на крыльцо, глубоко вздохнул и проронил тихо, вроде бы для самого себя:

- Я всю жизнь буду строить себе дом.

Подобные диалоги у нас продолжались все дальнейшее время нашего знакомства.

Для поэта было характерно продолжать незаконченный разговор через большой отрезок времени.

Вот это память! Он мог тебе ответить строчкой стихов, целым стихотворением, вновь восстанавливая прошлое. Просто удивительно, как все вмещалось и хранилось в его голове: чужие и близкие люди, женщины и дети, города и деревни, импульсивные вспышки стихов. Кто теперь знает, да и знал ли он сам, сколько вариантов прокручивалось в мозгу, часто воспаленном, не знающем отдыха.

Все, что ложилось на бумагу, было уже тщательно отшлифовано (рукописи всегда аккуратны, без поправок), и казалось, написаны в одно мгновение. О том, как возникали у поэта стихи, мне удалось чуть-чуть уловить, но не сразу - с годами, ведь мне посчастливилось общаться с ним довольно долго.

И я расскажу еще об этом. А сейчас в памяти последний месяц 1965 года. Как я уже говорила, зима была снежной. Мы шли с Рубцовым по сыпучему снегу. Он - к Чулкову, я - на работу.

- Может, зайдем вместе, - предлагает Николай, остановившись возле протоптанной в снегу тропинки, ведущей к дому (теперь на этом месте здание народного суда). У меня в запасе еще 15-20 минут, и я решаюсь.

Дом, в котором жил Борис Чулков, - типичный для Вологды: деревянный двухэтажный, с просторной верандой, двумя входами на первый и второй этажи. Под окнами - деревья. Красивый дом, но почерневший от времени и полуаварийный, если не сказать больше.

Как сейчас помню остатки низенького крылечка, шаткую просевшую, но вымытую добела некрашеную лестницу на второй этаж. Тонкие скрипучие половицы.

- Мы не провалимся? - говорю шутя. А Рубцов серьезно:

- Нет, люди-то ходят. Теперь я часто вспоминаю его строчку из стихов:

"И какое может быть крушенье, если столько в поезде народу..." Вот оно: где люди, там все должно быть надежным. Чулков при встрече не вскинул дружески руки, но по виду было заметно, что очень рад встрече. Недолго мне пришлось присутствовать при беседе двух поэтов: минут, наверное, десять. Книги, книги, книги — вот что мне запомнилось в тесной и не очень светлой комнатке поэта.

Рубцов поставил на стол бутылку вина с румяным яблоком на этикетке, где на маленькой тарелочке уже лежало такое же румяное и аппетитное, но бутафорское яблоко, подаренное Чулкову после выхода его книжки стихов "Яблоко от яблони".

- У меня ничего нет. Вот только это, - сказал Борис и поставил на стол тарелку с кусочками и корочками черствого черного хлеба.

На это Рубцов просто махнул рукой. Они налили себе вина, и началась беседа. О чем они говорили, Бог знает. Разговор был для двоих, меня они словно не замечали.

Но вот Рубцов опомнился, повернулся в мою сторону:

- Что это мы! Все говорим, говорим, а Неля молчит. Я отвечаю, что мне все равно надо уходить, осталось времени только на дорогу. И тогда они встали и почти в один голос:

- Мы тебя проводим.

На перекрестке тропинки от дома к дороге нам повстречалась мама Чулкова - худенькая интеллигентная женщина с умными, добрыми глазами. Мы остановились на секунду.

- Мне, - говорю, - налево.

- А нам направо, - засмеялся Рубцов.

У меня не нашлось смелости снова пригласить Николая в свой дом, я помнила ночную фразу: "Разве ты не со мной?",

Но и с его стороны, как обычно говорят, "надеюсь, еще встретимся" или что-то в этом роде - не было. Он, опустив вниз глаза, просто кивнул мне на прощание, я тоже последовала его примеру. Прошло около недели. Для меня - обычные будни: дом -поликлиника, поликлиника - дом. И вот однажды днем в дверь квартиры позвонили. Поспешила открыть сестра Светлана (она ждала знакомых) и сразу ко мне шепотом:

- Тебя какой-то небольшого роста черноглазенький спрашивает. 

Вышла. Возле перил лестничной площадки стоял Рубцов. И сразу быстро:

- Здравствуй, я к тебе ненадолго. Одевайся, выйдем, надо кое-что сказать. 

Мы вышли. Николай был озабочен.

- Я скоро уеду. Не знаю пока, куда. Викулов предлагает поехать в Липин Бор. Говорит: там сосны. А что я, сосен не видал? Я ему сказала, что это - моя родина. И он заявил, что тогда поедет.

Так, разговаривая, мы вышли на перекресток, напротив входа в Кировский сквер с улицы Ленина. И тут услышали крик с тротуара:

- Коля! Рубцов!

Навстречу наискосок через дорогу бежал мужчина. Рубцов увидел его и тоже бросился навстречу. Я остановилась. Со стороны было видно, что встретились близкие люди, они что-то оживленно начали говорить друг другу. Потом мужчина, обхватив Рубцова за плечи, стал увлекать его за собой. И тот, уже через плечо, громко крикнул в мою сторону:

- Я тебе все напишу, обязательно напишу. 

Так мы и расстались, и оказалось — надолго.

До следующей встречи с Николаем Рубцовым или просто Колей, как я его уже называла и как называли друзья, прошел почти год. А с того момента, когда после всего изложенного в газете поставила точку и начала печатать продолжение, прошло 4 года. А было это так.

В январе 1990 года пришел ко мне литературный сотрудник газеты "Вологодский комсомолец" Вячеслав Белков с просьбой, чтобы я поделилась воспоминаниями о Рубцове. Была очень рада такому вниманию к судьбе поэта. До этого никто из вологжан за годы со дня гибели поэта ко мне с такой просьбой не приходил.

Чувствовала, что В. Белкова привело ко мне не просто любопытство.

- Вы тоже любите Рубцова? - спрашиваю.

- Его нельзя не любить.

Мы после первого визита еще много раз беседовали, я показывала сохранившиеся у меня рукописные оригиналы, личные записки поэта, фотографии, телеграммы, письма. Но разве в коротких беседах обо всем расскажешь?

И я решила сесть за письменный стол. Сначала подготовила статью (она была напечатана в "Вологодском комсомольце" в январе 1990 года), а потом принялась за объемный материал. Тоже для "ВК".

Чем больше я погружалась в прошлое, тем сильнее щемило сердце, нападали гипертонические кризы. Каждую ночь в сновидениях являлся Рубцов. Радость от встречи: он жив! А утром осознаешь, что случившегося не поправишь. Убеждаешь себя:

Коли нет. И все же чувствуешь его присутствие.

Было и такое: склонилась над чистым листом бумаги, погрузилась в думу и вдруг увидела, как на белом водяным знаком проступает лик. Осторожно, едва касаясь пастой, веду по контуру. Рубцов?! Показываю своим родным. "Кто это? Рубцов!!! "

Я даже в очередной раз пришедшему В. Белкову показала это чудо. Но он не мог определить сходства в рисунке: в жизни Рубцова никогда не видел.

Подготовленная первая часть рукописи оказалась невостребованной. Положила в стол.

Так и потекло время. В. Белков уже принят в Союз писателей, издал книжку "Жизнь Рубцова''. Вместо "Вологодского комсомольца" появился "Русский огонек".

В биографическом материале о Рубцове В. Белков сделал сноску на мою информацию, что поэта "унижали, он иногда надоедал, был суетлив". Это не мои слова. Унижали? Да. Но Коля Рубцов не был суетливым, надоедливым. Это выводы автора после рассказанного мною эпизода из жизни поэта. Николай был импульсивным, беспокойным, настойчивым в спорах, когда хотел доказать истину. Мог быть грозным, гневным. Но и в спорах он был интересен, и любили его больше всего за это. Дружки слетались к нему, как на пир. Они были готовы без конца слушать его взволнованные речи и прекрасные стихи. И наоборот: в депрессии Рубцов всегда был одинок. И друзей возле него не было.

Предчувствие трагического конца у него появилось рано. А в 1969 году он впервые в упор спросил мою маму:

- Ты пойдешь за моим гробом? Ой, я представляю, как вы все засуетитесь...

Писать о таких вещах надо очень осторожно. Недаром говорят: "Что написано пером, того не вырубишь топором".

Рубцов не простил бы лжи о нем. Я смотрю на его портрет на стене, и мне кажется, что он тоже смотрит на меня, словно пытаясь сказать: "Ну что же ты? Пиши, пиши". И вновь я сажусь за письменный стол, вновь погружаюсь в те далекие годы, когда до беды было еще далеко.

...В январе 66-го года в центре города случайно встретились с Ниной Груздевой. Жизнерадостная, цветущая, она шла по улице как королева. Увидев меня, окликнула и тут же, с улыбкой:

- Как Рубцов?

Не задумываясь, ответила: "В Липин Бор уехал, обещал написать". Тогда Нина рассмеялась:

- Да никуда ни в какой Липин Бор не уезжал. Он у меня около месяца жил. Меня Романов просил об этом. Ему же ночевать негде.

Чувствую, как лицо опалило жаром, сердце забилось, как пойманная в сети птичка. В мозгу крутится: "Ночевать негде? А у меня? Почему нельзя у меня, можно у Нины? Значит, Рубцов не говорил, что мы с ним знакомы, что приводила его ночевать в свой дом. А может, Коле что-то не понравилось? "Он мне напишет, - успокаиваю себя, -обязательно напишет". Все мысли только об этом.

Пишу стихи:

"Я жду письма

- Мне ждать не ново...

...И снова, снова

Ни слова нет,

Ни полуслова,

Ни запятых, ни многоточий,

И нету дня у темной ночи ".

В ожидании письма прошла моя тогдашняя весна, а в конце лета ко мне на квартиру пришла Нина Груздева (она уже училась на заочном отделении Литературного института им. Горького) и предложила поехать с ней в Москву, посмотреть, где она учится, побывать на семинарах. Предложение интересное. Любопытно увидеть единственный (тогда еще в Союзе) Храм, где из студентов "лепят" поэтов и писателей. А втайне подумала: "Может, и Рубцова там увижу". Решение принято. С нетерпением жду отпуска. Едем: Нина - на сессию, я - на экскурсию.

---