Таинственный всадник
Ирэна СЕРГЕЕВА
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!..
(1964)
Тогда, в начале шестидесятых годов, не задумывалась, а теперь всё чаще прихожу к мысли: много могла бы приметить характерных движений души, запомнить строк, высказываний Коли, Николая Рубцова, если бы мой дом в то время был не в Коломне, а на Васильевском Острове. Впрочем, Коля бывал гостем и моего дома.
Центром моих интересов тогда было ЛИТО «Нарвская застава» в ДК им. Горького. Просторная комната, почти зал на четвёртом этаже, слева от лестницы. Огромный стол, покрытый сукном, вокруг равноправные - в своём бесправии начинающие авторы — «литовцы». Во главе - поэт Николай Новосёлов, мягкий, доброжелательный человек. На «занятиях разбирали». как правило, одного автора. К этому очень серьёзно готовились, назначалось не менее двух оппонентов. Времени всегда не хватало: неуёмна была жажда слушать и слушать стихи. Продолжение - чтение по кругу и обсуждение уже без нашего руководителя - следовало в «мороженице» на углу Нарвского проспекта и площади Стачек. Крепче сухого вина, если на него наскребали по рублю, на столе не водилось. Чтения, однако, были краткими: поэты-василеостровцы торопились к себе, к кому-нибудь домой, где сухим вином не ограничивались...
Ехала со всеми на тридцать третьем трамвае, и там стихи и разговоры о стихах не прерывались. Но у Аларчина моста приходилось выходить - жила я на Римского-Корсакова, угол Мастерской. Жаль было расставаться. Все казались талантливыми «гениальными», как мы называли друг друга.
Не помню, чтобы кто-то стремился выделиться, рвался вперёд за счёт других, во всяком случае, не Коля Рубцов и не я. Признанным лидером был Саша Морев (Пономарёв). Он был старше и меня, и Коли Рубцова, и Юры Ткачёва. Но и наши фронтовики, Д. Дадаев, П. Корзо, признавали его лидерство.
Жизнь у всех нас тогда была бедная, еле сводили концы с концами. Я училась и работала, мама занята была в двух библиотеках, но это не меняло уровня жизни. В двадцать один - двадцать два не иметь выходной пары обуви и нарядного платья - такое представить сегодня невозможно, а многие так жили. Каково же было Коле Рубцову!
Материальное мало занимало меня. Не интересовали и всяческие подробности биографий товарищей-поэтов, подробности личного характера: кто кем увлечён, кто с кем живёт... Помню, была удивлена, когда в одно из воскресений ко мне явился Морев с Нонной Слепаковой: «Поздравь нас, мы поженились!»
Наверное, у Коли Рубцова были девушки, но, скорее всего не из среды поэтической: не умел он, как наш художник Морев, украсить себя какой-нибудь старой живописной жилеткой, блеснуть фразой, поиграть голосом... Колин, известный сейчас всем шарф, служил ему и галстуком, и плащом Чайльд-Гарольда. И эта ассоциация возникает, когда припомнишь строку - «Нет, я не Пушкин, я другой...». На занятиях ЛИТО Рубцов казался мне почти бесплотным, и не только из-за своей истощённости, он был просто прозрачным. Мама моя ещё недавно вспоминала: «худенький такой». Он был для меня лишь источником запоминающихся, не похожих на стихи других, строк
Я забыл, как лошадь запрягают,
и хочу её позапрягать,
хоть они неопытных лягают
и до смерти могут залягать...
(1960)
Насмешливым реализмом отличаются эти строки от всем известных, где романтик Есенин «проскакал на розовом коне». «Не однажды мне уже досталось от коней, и рыжих, и гнедых, знать не знали, что такое жалость, били в зубы прямо и «под дых».- Нет, это не лошади, и даже не образ своенравной поэзии - Пегаса. «Под дых» бьют люди.
Строки Николая, подчёркнуто-простые, насмешливые к самому себе, несли тогда только тень той мудрой горечи, которая поселилась в его поэзии к 1964 году, когда он стал РУБЦОВЫМ.
Литературоведы пытаются сегодня сказать о поэте той поры, что он был «тот» или «другой», что стихов-де у него настоящих не было... Это легко опровергнуть, разобрав рубцовские стихи тех лет, что ещё предстоит сделать. А тогда мы только и слышали, что нам не хватает «современности», и мы уходили в иронию...
Как хвалили Лёню Семёнова-Спасского за его стихотворение «Когда взметнутся занавески»! Заканчивалось оно, помнится, так: «И мы возьмём с собой в дорогу... и запах девичьих волос...на двое суток сухарей, и только юность - всю». Отлично сказано, принималось безоговорочно, нравилось всем. Рубцов так не умел. Я - тоже. Это ушедшее время нынешним поэтам представить невозможно. Характеристика - «упаднические стихи» - могла сломать судьбу таланта. Но было и много хорошего: бесконечные ЛИТО, кружки, вечера, «Дни поэзии», поэтические турниры, широко освещавшиеся в печати. Отмечались стихи с яркими концовками, энергичными ритмами. Однако нельзя винить членов жюри: была эпоха строительства, движения, а не застоя, не до лирических исповедей было. Даже лирик Шефнер, помнится, отметил моё стихотворение «Я не ребро Адама», шутливое, легковатое. Сейчас я под ним не подпишусь.
И Рубцов тогда вышел в финал поэтического турнира и читал на сцене Дома Писателя им. Маяковского стихотворение «Разлад» («Мы встретились у мельничной запруды...»). Шутливым стихотворением он уничтожил все препоны - ленинградские, союзо-писательские - и один из нашего ЛИТО читал. Мы были рады за него и горды за «Нарвскую заставу».
После все собрались и - как могли - бутылкой красного вина, человек на шесть, отметили это событие.
Тогда ещё не был перестроен Литейный мост, и спуск напротив шереметьевского особняка к Неве позади гранитной скамьи скрывал нас и триумфатора от посторонних взглядов. Помню, мне диким казалось - пить всем из горлышка.
Ничто после этой победы не изменилось в судьбе Рубцова. А жаждалось хотя бы некоторой воли, подъёма.
Эх, коня б да удаль азиата
Мне взамен чернильниц и бумаг...
И опять вовсе не на «розовом коне» мечтает Рубцов проскакать:
Как разбойник, только без кинжала,
Покрестившись лихо на собор,
Мимо волн Обводного канала
Проскакал бы я во весь опор,
Мимо окон Эдика и Глеба,
Мимо крика: «Это же Рубцов!..»
(1961)
Здесь всё - неподчинение, всё воля: тот же «разбойник» и «покрестившись лихо на собор» - в 1961 году, действительно, поступок «лихой», серьёзный вызов тогдашнему порядку. Но к концу - стихотворение вполне безобидно-шутливо.
В 1962 году родилось стихотворение «В гостях», оно было напечатано только в 1971 году и рисует картину Ленинграда-Петербурга:
Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский...
Здесь в пятой строфе поэт, словно очнувшись от «этого бреда» тогдашней жизни, угрюмо-безнадёжно сравнивает свою судьбу с судьбой собрата-поэта, коренного жителя этого города:
Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!
Реквиемом самому себе, предвидением звучит стихотворение того же 1962 года. Зимнее, ленинградское - «Утро утраты». Тут уже совсем не до шуток. Можно сказать, что Ленинград шестидесятых - второй трагический шаг поэта к неизбежной развязке после словно бы беззаботных северных морских путей, второй шаг вниз в судьбе простой, человеческой. Но в судьбе поэтической этапным событием всего творчества Рубцова, на мой взгляд, стало стихотворение ленинградского периода, обозначенное в поздних изданиях годами 1960 - 1962, «Видение на холме». Его по масштабу, лиро-эпическому размаху, можно было бы назвать поэмой. Так никто в то время не писал. Непонятно, как всегда у гениев, как он сделал этот шаг от шутливых, скрывающих авторскую позицию стихов, к широкому философскому полотну обобщённо в свободной новой манере. Кто бы из поэтов потом и до сего дня ни говорил о России - превзойти Рубцова не смог,
Я покинула ЛИТО, пробыв там года два. Всё это уже было малоинтересно: литературное школярство процветало там. Коля уехал в Москву. Прочитав его первые две книги, я написала и опубликовала в альманахе «Молодой Ленинград» статью, посвящённую цвету в его поэзии. Он не прочитал её.
Николай Рубцов так и остался для меня внезапно возникшим на берегах Невы «таинственным всадником», также внезапно исчезнувшим из нашего города.
Памятник ему в нашем городе мог бы стоять на Васильевском острове напротив «Медного» Петра: сельский паренёк под копытами чугунного века.
Публикуется по изданию: Литературно-художественный альманах "Остров", №12-13, 2003г.