«… О, тягостна для нас
Жизнь, бьющая волною
И в грани узкие
втеснённая судьбою…»
Е. А. Боратынский.

«Поэт лучшее своей жизни отнимает от жизни и кладёт в своё сочинение»
Л. Н. Толстой.

«… Звучал высокий смысл
в наборе слов его и междометий»
С. Ю. Куняев.

На одну из наших последних работ о заочном споре поэтов Николая Рубцова и Олега Кванина (о письме последнего 1972 года в газету «Красный Север» с замечаниями, что поэт Рубцов был далёк от отображения действительности современной ему северной деревни [1]) отозвался флотский друг поэта Николая Рубцова Сергей Николаевич Шмитько. Вот что он написал: «Дорогой Леонид! Помню, как расстроился Рубцов, когда в "Юности", без его ведома, вместо "Загородил мою дорогу/Грузовика широкий зад. / И я подумал: слава Богу, -/Село не то, что год назад!" была опубликована такая редакционная правка: "Загородил мою дорогу/ обоз. Ступил я на жнивье. /А сам подумал:/ Понемногу Село меняется мое!"(Посчитали "зад" неприличным словом, а о Господе старались тогда не упоминать). После такой редактуры Рубцов выглядит чуть ли ни поэтом позапрошлого века, оторванным от социалистической действительности. Ранее это же стихотворение появилось в "Волнах и скалах", заканчивавшееся так: "Давно в гробу цари и боги! / И дело в том - наверняка -/ Что с треском нынче демагоги/ Летят из Главков и ЦеКа!».

А позже также добавил в ответ на мои вопросы:

«Добрый вечер, дорогой Леонид! Я только помню, как возмущался Рубцов переделанными строками в стихотворении "Загородил мою дорогу". А в редакции его, взрывного, поставили на место, мол, если ты так недоволен, то больше в "Юности" публиковаться не будешь! И он ушел из редакции, чувствуя себя побитой собакой. Что касается Евтушенко, - он ко всей этой истории с правкой рубцовского стихотворения никакого отношения, насколько я помню, не имеет. Если без фамилий, то и в отделе поэзии "Юности" никто бы не стал править Рубцова, просто сотрудники редакции заранее знали, что может пройти в печать, а что может и не пройти. А напечататься тогда в "Юности" – это, значило, проснуться на следующий день известным всей стране…».

И вот тут родилось решение разобраться со стихотворением «Загородил мою дорогу» и некоторыми спорными вопросами подробнее…

Глава 1. Стихотворение Н. М. Рубцова «Загородил мою дорогу». История вариантов, публикаций и редакторских правок.

Дорогие читатели, у этой работы есть особенность. Она оказалась с двойным дном, с секретом, который раскрывался по ходу изучения стихотворения и сопутствующих ему документов. Конечно, это только исследовательская гипотеза, но, она как–то сняла остроту понимания (или непонимания) сути конфликта поэтов Рубцова и Евтушенко, да и основана она отнюдь не на фантазиях и домыслах, а на анализе воспоминаний и документов.

А вначале всё было просто и рутинно. Несложное же это дело, разобраться в публикациях и версиях стихотворения «Загородил мою дорогу», как виделось не самого важного в творческой биографии поэта Николая Рубцова…

Стихотворение представлялось неким продуктом оттепели 60х годов 20 века, довольно смело, по тем временам, бичующим социалистическую действительность, и видимо, предназначалось для чтения со сцены (пока не удалось найти подтверждения чтения стихотворения «Загородил мою дорогу» поэтом Рубцовым в Ленинграде, хотя друзья поэта знали об этом стихотворении Николая Михайловича). Но, оттепель потихоньку «замерзала» в СССР и Николай Рубцов имел мужество опубликовать его в самиздатовском сборнике «Волны и скалы» 1962 года под названием «На родине» и больше первая редакция его практически не публиковалась нигде (вернее так, не публиковались последние две строфы, а вот первые сам Рубцов публиковал часто, правда чуть изменив последние две строчки второй строфы (вместо «Один лишь древний дух крушины // всё так же горек, как и был» на «И только вечный дух крушины // всё также горек и уныл») и, конечно, полностью заменив третью и четвёртую строфы. А они очень показательны для раннего Рубцова, который решил вдруг ясно сказать в стихах о переменах, идеологических принципах тогдашнего общества, общественных ценностях, чего впоследствии с ним почти не случалось. «Демагоги из ЦК», «в гробу цари и боги» - смелые декларации, но даже в то время не печатные (так кажется; по крайней мере). И Рубцов меняет заострённую слишком политизированную поэзию последних строф на более понятные ему образы, хотя тоже не безобидные, «каркающих ворон на председательский картуз, которых якобы больше нет, как нет уже и пустых складов», но они были… А это уже был печатный вариант стихотворения, но, как оказалось, не всегда. Итак, вариант стихотворения «На родине» из сборника «Волны и скалы», с датой 1959 год, пос. Невская Дубровка, Ленинградской области. Надо бы ещё отметить, что в этом же сборнике на следующей странице напечатано ещё одно стихотворение Николая Рубцова «Репортаж», помеченное 1962 годом, которое ещё будет упоминаться в этой работе.

НА РОДИНЕ

Загородил мою дорогу
грузовика широкий зад.
И я подумал: — Слава Богу!
Село не то, что год назад!

Теперь в полях везде машины,
и не видать худых кобыл.
Один лишь древний дух крушины
всё так же горек, как и был...

Да, я подумал "Слава Богу!"
Но Бог-то тут причём опять?
Уж нам пора бы понемногу
от мистицизма отвыкать!

Давно в гробу цари и боги!
И дело в том, наверняка,
что с треском нынче демагоги
летят из Главков и ЦэКа!

Ленинградская обл.,
пос. Невская Дубровка

1959

Итак, это единственная и уникальная версия этого стихотворения. Далее придётся утверждать, что Николай Рубцов был вынужден скорректировать стихотворение, доведя его до печатного уровня и предложил его в журнал «Юность». Были введены слова об успехах в сельском хозяйстве, о которых тогда трещали газеты и которые связывались с покорением целины. Ну, а какое же было реальное положение дел в деревне, как обстояло дело с продовольствием в 1963 – 1964 годах? Правду точно нельзя было писать и говорить об этом тоже не поощрялось, а вот бодрые стихи об успехах ещё проходили. Но, как следует из письма С. Н. Шмитько, следовало с осторожностью поднимать эту тему и редакции газет и журналов перестраховывались, на всякий случай, чтобы исключить любые претензии и разговоры. Тут молодой поэт Рубцов и попал под этот идеологический пресс.

И вот публикация в журнале «Юность» в номере 6 за 1964 год, поэт возмущался что исказили его строки, более того выкинули четверостишие, но публикация в «Юности» - это бесспорная удача молодого автора и известность, хорошая оценка его поэтического труда (обо всей подноготной этой истории поговорим далее). Вот так без названия и было опубликовано стихотворение Рубцова с редактированием первой строфы (практически заменой первой строки, видите ли «зад автомобиля» не литературное…) и выкинутой строфой о председательском картузе. Николаю Рубцову оставалось только возмущаться своеволием редакторов. Но, миллионный тираж тогдашней «Юности» давил своим авторитетом и редакторы «знали как лучше и как надо». Думаете Николай Рубцов тоже так думал? Тогда вы плохо знаете характер поэта, хотя он и получил один из первых серьёзных гонораров за свои стихи. Но, вначале вариант редакторский стихотворения «Загородил мою дорогу» из журнала «Юность». Отметим, что в номере шесть за 1964 год напечатаны стихи поэтов дебютантов и они отмечены, как удачные (думается, что из 11 поэтов двое стали знамениты. Это, конечно, Николай Рубцов и семнадцатилетний Леонид Губанов).

Загородил
Мою дорогу
Обоз. Ступил я на жнивье.
А сам подумал:
Понемногу
Село меняется мое!

Теперь в полях
Везде машины
И не видать худых кобыл,
И только вечный
Дух крушины
Все так же горек и уныл.

Идут, идут
Обозы в город
По всем дорогам без конца,-
Не слышно праздных
Разговоров,
Не видно праздного
Лица!..

Не зная истории этого стихотворения и воспоминаний о его публикации оно воспринимается как вполне себе «советское» стихотворение, правда с привкусом рубцовского пессимизма «И только вечный дух крушины…», как ложкой дёгтя в советскую действительность, показанную в стихотворении. Но, мы то знаем, что из трёх строф первая редакторская, не рубцовская, а третья строфа безжалостно выкинута… Но, уже в сборнике «Лирика» Николай Рубцов полностью восстановил свой авторский вариант стихотворения. И как это редакторы СЗКИ в Архангельске, где и было опубликовано стихотворение – супруги Анатолий Лёвушкин и Вера Лиханова, имея массу претензий и выбраковывая многие стихи Рубцова пропустили «такую крамолу»? Итак, молодой поэт Рубцов, как считали ещё в то время, отстоял авторский вариант стихотворения «Загородил мою дорогу» и, видимо, никаких нареканий он не вызвал. Далее в истории публикаций этого стихотворения менялась только разбивка строк и иногда, знаки препинания. Скажем, в «Лирике» - 27 строк, в сборнике «Звезда полей» 16 строк (напомню, что гонорар автор получал за каждую строку сборника стихов. В среднем он составлял 1 рубль - 1 рубль 40 копеек за строчку. Но это только сухая статистика, и учитывать надо количество стихотворений в каждом сборнике и другие технические особенности тиража. Скажем, за «Лирику» в ней было 700 строк поэт Рубцов получил 70 копеек за строчку, за сборник «Звезда полей» уже 1 рубль 40 копеек за строчку. Оценок справедливости давать не будем. Вот как писал нам о расценках в издательствах мурманский поэт и краевед В. В. Сорокажердьев, знавший Н. М. Рубцова: «… В периферийных издательствах поэтам платили 70 копеек за строчку, членам СП побольше, от 1 рубля до 1 рубля 40 копеек, как договорятся. В центральных издательствах нижняя планка была 1 рубль за строчку, членам СП, естественно, выше – до 1 рубля 70 копеек. Это были государственные расценки. И ещё платили потиражные, если тираж превышал 10 000)».

В качестве примера приведём письмо Н. М. Рубцова в Северо–Западное книжное издательство, в котором есть претензии поэта по количеству стихов в книге «Лирика», а также факт, что именно Рубцов осуществил разбивку строк в сборнике, но даже это его не порадовало ибо их число в книге оставалось мизерным, всего 25 стихотворений:

«…По договору Вы предоставили мне для печати 1 п. л. Этот печатный лист, равный 700 строкам, я как раз и использовал. Какое имеет значение, разбиваю я строки или нет (это чисто художественное средство), но книжку все-таки я составил из 700 строк, как мы договорились. И за все эти строки по договору Вы обязаны мне уплатить. Ваша ссылка на снисходительное отношение ко мне как к автору (разрешили якобы разбивку строк) безосновательна. Снисхождения с вашей стороны никакого не было. Иначе вы не убрали бы из рукописи 75 стихотворений. Это Вы сделали абсолютно произвольно. Это. А что же тогда можно сказать о разбивке строк? Вы легко могли убрать эту разбивку, если бы нашли это нужным. Все 75 стихотворений, исключенные Вами из рукописи «Лирика», сейчас одобрены издательством «Советский писатель» и выйдут скоро книжкой «Звезда полей». Почти все эти стихи. Так что, повторяю, выбросили Вы их абсолютно произвольно. Это говорит лучше всего о Вашем отношении к автору. Н. Рубцов».

Далее стихотворение публикуется только в редакции сборника «Лирика» 1965 года, но в 16 строчном варианте сборника «Звезда полей».

Итак, стихотворение «Загородил мою дорогу» при жизни поэта Н. М. Рубцова в разных вариантах было напечатано:

1. Сборник стихов «Волны и скалы» 1962.
2. Сборник стихов «Лирика» 1965.
3. День поэзии 1966 год. Сборник издательства «Советский писатель».
4. Сборник стихов «Звезда полей» 1967.
5. Сборник стихов «Душа хранит» 1969.
6. Сборник стихов «Зелёные цветы» 1971 (подготовлен самим поэтом).
7. Журнал «Юность» № 6 за 1964 год.
8. Газета «Маяк» 5 августа 1967 года.
9. В первой посмертной подборке после персонального некролога памяти Н. М. Рубцова, который опубликовал С. В. Чухин в газете «Сельская правда» г. Грязовец 23 января 1971 года.
10. В ГАВО (Государственном архиве Вологодской области) в фонде 51, оп. ед. хр. 107 присутствует авторская правка стихотворения. Зачёркнуто «Село не то, что год назад» и приписано «Дела в селе идут на лад». Именно с такой исправленной строчкой напечатано стихотворение в сборнике «Душа хранит». Н. М. Рубцов верен себе в деле совершенствования текста стихотворения, да и в 1969 году такая строка больше подходила по смыслу. Иногда и в современных изданиях встречается этот вариант строки.

Перед вами 16 строчный вариант стихотворения из сборника «Звезда полей», так и публикуется это стихотворение в большинстве современных изданий. Пунктуация сохранена как в сборнике «Звезда полей» и в сборниках «Лирика» и «Душа хранит». Любое отступление от неё в посмертных публикациях дань современной грамматике, но не истории литературы (скажем, сегодня выражение «Слава Богу!» повсеместно печатается именно так и с восклицательным знаком в конце, который, то присутствовал в тексте, то его заменяла запятая в прижизненных публикациях. То же самое касается и тире перед этим выражением. Понимая и принимая все возражения в свой адрес, всё же остаюсь на позициях объективности в истории литературы, которую тоже необходимо уважать).

Загородил мою дорогу

Грузовика широкий зад.
И я подумал: "Слава богу,
Село не то, что год назад".

Теперь в полях везде машины,
И не видать плохих кобыл.
И только вечный дух крушины
Всё так же горек и уныл.

И резко, словно в мегафоны,
О том, что склад забыт и пуст,
Уже не каркают вороны
На председательский картуз.

Идут, идут обозы в город
По всем дорогам без конца,-
Не слышно праздных разговоров,
Не видно праздного лица.

А далее вариант из сборника «Лирика» в 27 строк, не часто публикуемый в такой редакции. Обе версии отличаются только разбивкой строк. В этой, по сути, технической стороне вопроса многое зависело от редактора и желание автора не всегда учитывалось. О том, как сталкивались их интересы можно подробнее прочитать в письмах Николая Рубцова и в нашей работе о публикации сборника стихов «Лирика» [2].

Загородил
Мою дорогу
Грузовика
Широкий зад.
И я подумал:
- Слава богу!
Село не то,
Что год назад!"

Теперь в полях
Везде машины,
И не видать худых кобыл.
И только вечный
Дух крушины
Всё так же горек и уныл.

И резко,
Словно в мегафоны,
О том, что склад
Забыт и пуст,
Уже не каркают вороны
На председательский
Картуз...

Идут, идут
Обозы в город
По всем дорогам без конца,-
Не слышно праздных
Разговоров,
Не видно праздного лица...

Достаточно частая публикация этого стихотворения в сборниках поэта, в газетах, журналах доказывает, что сам поэт Николай Рубцов его ценил, понимал его художественную и смысловую ценность. Стихотворение о современной северной деревне - прямой укор всем, кто утверждал, что, якобы поэт ничего не писал о ней, например, Олегу Кванину. Нет, были подобные стихи у Рубцова, были, но не декларативные, а от души приветствующие всё хорошее на селе. Причём это отменные стихи с деревенским колоритом, знанием изображаемого вопроса. Стихи эти не оставляли иного мнения, кроме как о любви Николая Рубцова к деревне, современной ему и о переменах в ней. А от неё поэт перекидывал мостик любви ко всей России, неустанно признаваясь в этой любви в своих стихах.

Глава 2. Загородил мою дорогу. Отношения Николая Рубцова и Евгения Евтушенко в документах, воспоминаниях, мнениях.

В этой главе попробуем разобраться в том, кто загораживал поэтическую дорогу поэту Рубцову, вольно или невольно, с добрыми или другими намерениями вторгался в его творчество. Примеров редакторского вмешательства нами выявлено уже немало, повторюсь, с самыми разными целями. Документальных свидетельств и воспоминаний об этом тоже много. Но, вот чтобы поэт загораживал дорогу другому поэту? В истории литературы зафиксировано немало случаев неприязненных отношений и отодвигания творчества соперника при случае или используя служебное положение и влияя на творчество оппонента или издательский процесс выхода его книг, публикаций. Человеческий фактор ещё никто не отменял, отношения людей, а, особенно, творческих натур всегда будут подвержены дружбе, уважению, восхищению или наоборот зависти, пренебрежению, не пониманию почему именно он, а не я? Не всегда безоговорочно признаётся талант, а нередко наносится прямой вред творцу, предпочтя его произведения идеологически правильному на тот момент поэту или произведению. Для чего это писалось, да чтобы дальнейшее не рассматривалось как некий уникальный случай в истории литературы. Это просто попытка прояснить, в большей степени для себя, эпизод отношений двух творческих людей с огромным поэтическим потенциалом, один из которых мог в силу своих служебных обязанностей влиять на творчество другого. Кстати, в жизни Н. М. Рубцова встретилось несколько подобных поэтов – редакторов, но были и прямо противоположные примеры истинного понимания величины его поэзии. Об этом и пишутся наши книжки [3].

Итак, стихотворение «Загородил мою дорогу», вернее его название стало для нас неким образным выражением, которое и позвало в исследовательский поиск и анализ. Скажу сразу, что, признавая поэтический талант Евгения Евтушенко не отношусь к почитателям его стихов. Виной его творческая биография, поэтическая всеядность при любых изгибах политики, процветание практически при любом строе и правителе России. Долгая творческая жизнь сделала из него отменного приспособленца, любившего родину последние годы из–за рубежа.

Попытаюсь объяснить нашу позицию. Долгие годы не давал покоя один случай, произошедший на Рубцовских чтениях в городе Апатиты. Тогда в гости в этот заполярный городок приехали писатели из Мурманска, члены союза писателей России. Возглавлял делегацию Виталий Семёнович Маслов, тогда (не поручусь за год, но дело было ещё в 20 веке, а Рубцовские чтения в Апатитах проходили с 1994 года) ответственный секретарь Мурманской писательской организации. Когда он начал говорить о том, что есть поэзия, и в том числе на примере Н. М. Рубцова, в зале воцарилась такая благоговейная тишина, которой больше не слышал нигде и никогда. Это была тишина уважения, восхищения, поклонения и это был не театр, это были слова от сердца, о много раз передуманном и пережитом. В конце задавались вопросы и кто–то из зала предложил, а что, если на следующие чтения пригласить Е. А. Евтушенко, как поэта знавшего Н. М. Рубцова. Виталий Маслов внезапно после этого предложения посуровел и голосом, не терпящим никаких возражений, твёрдо сказал. «Если Евтушенко приедет на Рубцовские чтения, то пока я жив, ноги ни одного мурманского писателя больше на них не будет». Ведущая чтений Л. А. Гладина как–то сумела притушить огонь этих слов, но более таких идей никогда не звучало в Апатитах. Что это было? О чём таком знал В. С. Маслов, что позволяло ему быть таким резким и непримиримым? Могла ли быть в чём–то другом причина расхождения и хладности поэтов Евтушенко и Рубцова кроме творчества? Не думаю. Прекрасно чувствующий себя и пишущий (талантливо пишущий) на злобу любого дня, многих событий в стране советский поэт Евгений Евтушенко, и цельный вне политики Николай Рубцов, твёрдо знавший, что любить надо Родину, ей только приносить пользу, а руководство и политика вторичны.

Кстати, наша первая, напечатанная 25 января 2001 года в газете «Хибинский вестник» в городе Кировске Мурманской области, работа называлась «Все поэты – советские, а Рубцов – русский», с чем полностью согласен и сегодня. Так может в этом и есть разница, и причина. Советский Евтушенко смог приспособиться к любому режиму в стране, использовать талант во благо себе же, угождая в стихах и уехавший из СССР в США, как только кормушка закрылась и СССР стал Россией. А русский Рубцов с обычной для его поколения трудной, рабочей, несуразной и трагической биографией пробивался только за счёт таланта, долго искал свои темы, почти не прогибаясь под обстоятельства…

Это наше мнение, но дадим слово самому поэту Евгению Евтушенко. Вот как он описывает интересующие нас события в воспоминаниях и газетных статьях: «…Впервые я его увидел в начале 60-х, когда он принес в редакцию "Юности" стихи "Я весь в мазуте, весь в тавоте, Зато работаю в тралфлоте!..". Был он худенький, весь встопорщенный, готовый немедля защищаться от ожидавшихся обид, в потертом бушлатике, с шеей, обмотанной пестреньким шарфом, за что его и прозывали "Шарфик". Но против ожиданий он встретил самый теплый прием от работавших в отделе Сергея Дрофенко, Олега Чухонцева, Юрия Ряшенцева, Натана Злотникова и меня, с радостью подмахнувшего в печать несколько его стихов. Однако если первое звонкое, лихое стихотворение проскочило цензуру без сучка и задоринки, то крошечный сатирический шедевр "Репортаж" о разбитном корреспонденте, сующем микрофон в рот смертельно усталому пахарю, блюстителям идеологии стал поперек горла, они уперлись рогом и ни за что не хотели его пропускать. Той же участи, по-моему, подверглось и другое горчайше очаровательное, почти фольклорное стихотворение "Добрый Филя", которое впоследствии теми же безликими призраками аккуратно вычеркивалось из Колиных книг. А ведь в этих двух стихах Рубцов первым уловил то, что постепенно уже необратимо вызрело в России. Народу до блевотины обрыдло, что после стольких бесстыжих обманов в обещаниях "светлого будущего" с тем же опять и опять лезут в душу. И так отвратно выдавливать слова, которые хитрованам пригодятся для новых надувательств. А если скажешь то, что на самом деле думаешь, все равно ничему это уже не поможет... Словом, как ответил им всем Филя: "А об чем говорить?" Тут встрепенулись чутконосые политиканы, выдающие себя за единственных радетелей земли русской. Играя на униженности русского народа, они круто переменили ориентацию на имперско-шовинистскую, с антисемитским душком. И начали сколачивать новую обойму "истинно русских поэтов", без спросу ставя во главе ее Рубцова и моего ближайшего друга Владимира Соколова и пытаясь меня раздружить с ними. Однако из этого ничего не вышло. Ни в том, ни в другом не было никакого антисемитизма, никакого имперского гонора. Через несколько лет после моей первой встречи с Рубцовым кто-то в ЦДЛ с нежной шутливостью, подойдя сзади, закрыл мне глаза ладонями. Это был мирно пьяненький Коля. Он раскрыл свой потрепанный бумажник и показал мне сложенный вчетверо машинописный листочек со стихотворением "Репортаж", где стояла моя резолюция "В набор" и подпись. Это всегда со мной... А стих-то до сих пор не напечатали…». [4].

Придётся давать комментарии к этим строчкам Евгения Евтушенко с позиций истории литературы. Слишком вольно автор обращается со своими воспоминаниями, естественно имея определённые цели. Но, желающие могут перечитать письмо С. Н. Шмитько в начале работы, о том что хотя и «подмахнул радостно Евгений Евтушенко несколько стихов Николая Рубцова в печать», но последний «радовался» странновато, считая, что влезли в его стихи без его согласия. Самое главное, что ни в одной из четырёх прижизненных рубцовских публикациях в журнале «Юность» нет стихотворений «Добрый Филя» и «Репортаж» (публикации в «Юности» у Николая Рубцова случились в № 6 за 1964 год: « Я весь в мазуте, весь в тавоте…», «Я забыл как лошадь запрягают», «Загородил мою дорогу», «Улетели листья», в № 6 за 1966 год: «Русский огонёк», «В горнице», «А между прочим осень на дворе», в № 3 за 1968 год: «Ночь на родине», «Купавы», «Синенький платочек», «Ты с кораблём прощалась», в № 9 за 1969 год: «Зимняя песня», «Стихи из дома гонят нас»). О вмешательстве в стихотворение «Русский огонёк» мы уже писали, но сегодня уже сомневаемся, что только один ответственный секретарь редакции журнала «Юность» Л. А. Железнов (Айзенштадт) виновен в истории с дополнением в стихотворение «Русский огонёк», рука маститого стихотворца видна в этих политизированных строках… [5].

Отдел поэзии в «Юности» возглавлял поэт Сергей Дрофенко, а «подмахнул стихи Рубцова в печать», почему–то, член редколлегии Евгений Евтушенко. Кстати, о Дрофенко пишут, как о редакторе, впервые напечатавшем стихи Николая Рубцова. Ну, это мы ещё выясним, а пока скажем, что никто кроме Дрофенко или Евтушенко из перечисленных в воспоминаниях Евгения Александровича поэтов, членов отдела поэзии в «Юности» не мог в принципе повлиять на публикацию стихов Рубцова или во вмешательство в них. Авторов в отдел поэзии, выходившего миллионным тиражом журнала, приходило много и с ними, с каждым отдельно, работали Сергей Дрофенко, Олег Чухонцев, Юрия Ряшенцев, Натан Злотников и решали их судьбу с публикацией стихов. А в случае с Николаем Рубцовым вмешался ещё член редколлегии Евгений Евтушенко, который, тоже, в порядке помощи имел, видимо, на это право? Итак, вмешаться могли только Дрофенко или Евтушенко. Сергей Петрович Дрофенко, занимая важный редакторский пост, при жизни выпустил только одну книгу своих стихов «Обращение к маю» в 1966 году (умер в 1970 году). Но, вот какой автограф он оставил на ней в 1968 году, подарив Николаю Рубцову. «Дорогому Коле Рубцову от любящего его сердца 6. 02. 68». В автографе искреннее уважение и даже обожание поэта Рубцова.

Эта книга сохранилась в архиве поэта Рубцова, но почему не сохранился «сложенный вчетверо машинописный листочек со стихотворением "Репортаж", где стояла резолюция "В набор" и подпись Евтушенко»? Посмотрим на стиль первой изменённой строфы в стихотворении «Загородил мою дорогу», ну не похоже на стиль Дрофенко, а вот Евтушенко вполне мог «ступить не на своё жнивьё» из редакторских побуждений. Хотя это только эмоциональная версия, без прямых доказательств, но Евгений Александрович и сам не отрицает явное участие в деле первой публикации Рубцова в журнале «Юность». Почему Николай Михайлович ничего не сказал на эту тему Сергею Шмитько? Видимо, был ещё ни в чём не уверен, да первая публикация, может без этого нельзя, может так принято, а распускать сплетни не в привычках поэта Рубцова. Но, видимо вторая публикация в «Юности» в 1966 году показала поэту Рубцову роль мэтра Евтушенко во вторжении, пусть и минимальном, в его тексты… Приведём текст Льва Баскина, опубликованный по портале «Прозу.ру», чтобы вы, уважаемые читатели, могли составить своё мнение о поэте С. П. Дрофенко и его возможной роли в этой истории:

«… Сергей Дрофенко ведал отделом поэзии в журнале «Юность» и много сделал для творческого роста и помощи молодым стихотворцам, в частности, он первым опубликовал стихи Николая Рубцова на страницах, популярного молодёжного журнала, при его жизни.

Сергей Дрофенко – поэт действительно не был на виду, но в стихах, он не тащился в кильватере именитых сверстников, у него складывалась и сложилась своя неброская и, в то же время отчётливо индивидуальная манера доверительного лирического монолога, будто он тихо и задумчиво, прерывая свою речь небольшими паузами, беседует с близким другом, а иногда и наедине с собой, даже чаще наедине с собой, но, не тая своих дум от людей.

Надо сказать, Сергей Петрович тяготился своей службой, зав. отделом поэзии в журнале «Юность», невозможностью публиковать тех, кого хотел, без согласования с парторгом журнала и редактором, не умея, часто, по мягкости характера настоять на своём».

А вот как, о том же самом, Евгений Александрович пишет в статье «Хлеб сам себя несет», в свое время опубликованной в «Литературной газете», затем вошедшей в его книгу «Талант есть чудо неслучайное». Это некое обобщение без подробностей (видимо подробности родились у Евтушенко позднее, по размышлении как подать ситуацию в лучшем свете), но идущее в его статье сразу после почти похвалы Рубцову, впрочем, читайте подлинный текст «… поэзия помогла стать гармоничной самой себе, выдохнув стихи Николая Рубцова. Впервые я увидел его лет пятнадцать тому назад в редакции «Юности», куда он принёс свои стихи, которые были сразу напечатаны. «Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте!». Был он худенький, весь встопорщенный, готовый немедленно защищаться от ожидавшихся обид, в потёртом бушлатике, с шеей, обмотанной шарфом, за что его и прозвали «Шарфик». Показал он и другие стихи, к сожалению, до сих пор не напечатанные и, возможно, затерявшиеся. Это были стихи о разбитном, нагловатом, радиокорреспонденте, приехавшем в деревню и сующем микрофон в рот усталому, наработавшемуся пахарю». Тут нет поздних подробностей, факты те же, но не оценил Евтушенко даже выдающиеся стихи Николая Рубцова «Улетели листья», а жаль…

Пора переходить к другим воспоминаниям, их у нас ещё будет предостаточно.

Феликс Кузнецов тоже вспоминает об этом первом посещении Николаем Кузнецовым редакции журнала «Юность» и оценивает его… «Больше всего мне запомнился визит в редакцию журнала «Юность». Первыми читателями стихов Рубцова в «Юности» были покойный Сергей Дрофенко, возглавлявший тогда отдел поэзии «Юности», и Евгений Евтушенко, курировавший этот отдел как член редколлегии. Они в задумчивом молчании прочитали подборку стихотворений, которые предложил им Коля, после чего Евтушенко с видом мэтра важно промолвил: «Ну, кое-что тут отобрать можно...». Видно было, что душу его стихи Рубцова совершенно не тронули. Это поразило меня, человека в ту пору наивного, не понимавшего расстановки сил. Как удивило меня и другое: появление — одновременно с «Юностью» — подборки стихотворений Рубцова в «Октябре» Кочетова. И, кстати, подборки куда более щедрой, богатой, чем в «Юности», объединившей лучшие стихи Николая. Лишь недавно, прочитав в «Книжном обозрении» воспоминания поэта Бориса Укачина из Горно-Алтайска «Жив человек...», посвященные Владимиру Максимову, я узнал, что стихи Рубцова для «Октября» отбирал и «пробивал» там Владимир Максимов, который как раз в ту пору стал на короткий срок членом редколлегии этого журнала» [6].

Видимо, нам будет интересна и реакция самого Рубцова на эту публикацию в «Юности», так сказать из первых рук. Она есть в письме С. П. Багрову от 27 июля 1964 года: «… Ты не видел моих стихов в «Молодой гвардии» и в «Юности», 6-е номера? Я недоволен подборкой в «Юности», да и той, в «Молодой гвардии». Но ничего. Вот в 8-м номере «Октября» (в августе) выйдет, по-моему, неплохая подборка моих стихов. Посмотри. Может быть, в 9-м номере. Но будут». В этом письме только реакция, но более «сенсационные» данные по нашей теме мы можем почерпнуть в других письмах поэта 1964 года. Из них видно, что Николая Рубцова очень серьёзно задела ситуация с первой публикацией в журнале «Юность», он с надеждой ждёт её, но даже гонорар задерживают, а получив журнал от Н. Н. Сидоренко, руководителя семинара в Литинституте, поэт пишет несколько писем из которых мы можем более – менее прояснить ситуацию с этой публикацией в «Юности» и узнаём много нового (из контекста событий мы постараемся сведения не вырывать, но подчеркнуть конкретику нашей темы). Начнём с письма В. Ф. Бокову от 15 июля 1964 года, написанном в селе Никольское. Но, сначала вспомним слова Евгения Евтушенко «Впервые я увидел его лет пятнадцать тому назад в редакции «Юности», куда он принёс свои стихи, которые были сразу напечатаны. «Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте!». Так вот, как оказалось, и в это стихотворение дотянулась, пусть редакторским мазком, рука издательских корифеев, чему Рубцов тоже огорчился:

«...Видел сегодня «Юность». В целом, конечно, я недоволен этой подборкой. Тем более, там еще оказалась одна поправка, уж совершенно дурацкая. Что это за строфа-калека:

Они с родными целовались,

И дул в лицо им мокрый норд,

Суда гудели, надрываясь,

Матросов требуя на борт!

Вот, например, один из ненапечатанных вариантов:

Они с родными целовались,

В лицо им дул знобящий норд,

Суда гудели, надрывались,

Матросов требуя на борт!

Ну, да ладно!»

Из выдержек из двух писем Н. Н. Сидоренко узнаём кто послал Рубцову в Никольское журнал «Юность». Письма Н. М. Рубцова, адресованные Н. Н. Сидоренко датированы 10 июля 1964 года и 15 августа 1964 года. Написаны в селе Никольское.

Николай Николаевич, а как же быть с журналом «Огонек»? Надо бы дать туда стихи-то. Ведь говорили об этом. Вообще мне хочется получить какой-нибудь гонорар да угостить здешних своих дружков и мужиков. Из «Юности» что-то не посылают, а летней стипендии эти черти лишили меня! Мне не за себя обидно, обидно за то, что я не могу совсем сделать что-нибудь хорошее для людей (купить, например, кому-нибудь подарок). Николай Николаевич, у меня в 6-м номере «Юности» вышли стихи, а ни одного журнала у меня нет. Вы не могли бы послать мне сюда в деревню один экземпляр этого номера? Я буду очень благодарен Вам. Сюда его не посылают. Да и вообще я ручку и бумагу с трудом здесь раздобыл. Пробовал было написать Вам ястребиным (или вроде вороньим) пером. Ничего не получилось. Заявление на заочное я подал и просил в заявлении, чтоб меня оставили в Вашем семинаре. Лето проведу, наверное, здесь. А там — видно будет! Что бог даст. До свиданья, дорогой Николай Николаевич, привет Вашей прекрасной семье и еще — Владимиру Соколову. Напишите, пожалуйста, пока я здесь, да, если не затруднит, вышлите «Юность». С искренней любовью и приветом Н. Рубцов»

«…Николай Николаевич! Посылаю Вам для «Огонька» несколько новых стихотворений, и еще хотелось бы мне, чтоб Вы из старых предложили журналу такие стихи: «Тихая моя родина», «Во мгле по холмам зеленым» («На родину!») и «На перевозе» («Много серой воды, много серого неба»). Чтоб уж подборка стихов была более - менее, как говорится, ничего. А то я очень недоволен, например, подборкой в «Юности». Отредактировали еще некоторые строфы нелепо».

Эти письма доказывают, что все поправки в тексты делались без согласования с Рубцовым. Он ждёт «Юность», а в ней разочарование, вторжение в его поэзию, переписывание его строф, строчек. Но, итог этим чувствам поэта подводит письмо А. Я. Яшину (понятно, что выдержки из него) от 22 августа 1964 года, написанное в Никольском. В нём Н. М. Рубцов прямо пишет «…А из стихотворения «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад» после поправок получилось нечто вроде блокнотной записи».

«…В это лето напечатали две подборки моих стихов. В «Октябре» и в «Юности». Подборка в «Юности» никуда не годится. Я не согласился бы печатать ее, если б в это лето мне не очень потребовались деньги. Да еще так отредактировали кое-какие места. Вместо «суда гудели, надрывались...» напечатали «суда гудели, надрываясь». В результате и рифма стала безвкусной, и слово «надрывались» потеряло ударное значение. «И дул в лицо им мокрый норд» — не моя строчка. Как легко было строчку эту сделать лучше, вдобавок избежать «им мокрый»! А из стихотворения «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад» после поправок получилось нечто вроде блокнотной записи. В «Октябре» ко мне отнеслись хорошо. Стихи прошли через Кочетова А. Д. Стариков (зам. редактора) старался тоже напечатать что-нибудь получше. В этой подборке есть тоже плохие места, но тут уж виноват я сам полностью и недоволен за это только собой».

Вопрос кто конкретно загородил дорогу поэту Рубцову так и не прояснился. Прямых имён Рубцов не называет. А, загораживал ли кто по злому умыслу или по доброте своей старался, чтобы стихи Рубцова, молодого поэта, были напечатаны в столичном журнале, и поэтому редактировал их, тоже, спорный вопрос. Но, очевидно, что сильно добрых чувств к тем поэтам – редакторам, которые вмешались в его творчество Николай Рубцов точно не испытывал.

Всё более очевидной становится потребность прояснить, а что же писали об отношениях поэтов Евтушенко и Рубцова в воспоминаниях знавшие их литераторы. Для начала, некая легенда от Василия Макеева [7]: «…А носить маску этакого мужичка-хитрована из дремучего леса он умел, бродя по вечно слякотной Москве в рябых подшитых валенках или наигрывая на гармошке в богемном застолье незатейливые “страдания”. По институту ходила восхищенная — знай наших! — история про знакомство Рубцова с Евтушенко. Побрел-де наш Коля за гонораром в журнал “Юность”, зашел в отдел поэзии, сидит себе в уголке, покуривает. И тут в комнату во всем своем блеске, “рыжине и славе” врывается Евтушенко с журналом в руках и кричит: “Кто такой Рубцов? Познакомьте, я хочу обнять его!” А ему Дрофенко или Чухонцев и показывают — вон, мол, он покуривает. И подошел журавлино Евтушенко к Коле, протянул торжественно руку, продекламировал: “Евгений Евтушенко!” Поглядел на него прищуристо Коля, поморгал мохнатыми ресничками, почесал в затылке и ответил: “Навроде что-то слыхал про такого...”.

А вот из того же Макеева уже оценочно – аналитическая часть его статьи по нашей тематике: «…Так я вошел в тот небольшой кружок друзей и поклонников Рубцова, который постоянно волочился за ним во все время его институтской жизни и которому он несколько капризно доверял. За ним стойко стояла слава первого поэта Литинститута, а первому по штату полагается свита, поэтому в одиночестве Рубцов в Москве практически не бывал никогда и стихов не писал. Родиной его стихов почти всегда были Вологда, райцентровские городки и старинные села около них. Мы в Москве, падкой испокон веков на всякую всесветную сволочь, спорили о новаторстве, верлибре, “евтушенковской” рифме, а тут из очередного побега на родину возвращался посвежевший, поопрятневший Николай и напевал нам по простоте душевной про эту тихую родину, про русский огонек, доброго Филю, какое-нибудь Ферапонтово, “или про чью-то горькую чужбину, или о чем-то русском вообще”. И все становилось на свои места. “Антимиры” и “Братская ГЭС” так и шли дружно по разряду эксперимента и “новаторства”, а “Добрый Филя” нечаянно становился классикой русской поэзии».

Следующим будет мнение Бориса Укачина [8]. «Говоря о том, что про Николая Рубцова ныне охотно и много пишут, мне хочется процитировать одно место из статьи Евг. Евтушенко «Хлеб сам себя несет», в свое время опубликованной в «Литературной газете», затем вошедшей в его книгу «Талант есть чудо неслучайное». Позволю себе усомниться в одной детали. Евтушенко, описывая внешний облик Николая Рубцова, замечает, что он постоянно ходил «...обмотанный шарфом, за что его и прозвали «Шарфиком». Деталь эта не ахти какая, но мы, жившие с ним в одном общежитии и учившиеся на одном курсе, ни разу «Шарфиком» его не «прозывали», хотя он действительно любил носить длинный шарф. Если было бы у Рубцова такое прозвище, по крайней мере мы, его сокурсники, знали бы непременно...».

Вот так пишет о Рубцове и Евтушенко в своей книге Э. М. Шнейдерман [9]: «…А. Ланщиков в статье «Много или все – таки плохо?» пишет следующее. «Когда я вспоминаю старые стихи Е. Евтушенко «Не знаю я чего он хочет…» и их заключительные строки «Но я робею перед миром, когда поняв свои права, он встанет, узнанный над миром и скажет новые слова», - мне почему – то всегда представляется Н. Рубцов…». Почему – то всегда – Рубцов… Сказано это было в 1969 году, т. е. при жизни того, к кому относилось, и, думаю, доставило ему несколько приятных мгновений…».

Это видимо, были те несколько приятных мгновений, которые доставил ему, хотя и не по своей воле, Евгений Евтушенко. В остальном отношения поэтов были довольно неоднозначными и лишёнными сентиментальностей.

Интересно, как же сам Николай Рубцов вспоминал о знакомстве с Евгением Евтушенко. Об этом есть воспоминания Бориса Шишаева, написанные им для книги воспоминаний о Н. М. Рубцове (СЗКИ, 1983). «…Николай уезжал на родину. Месяца через два – три приезжал, улаживал свои литературные дела. Как и о своей прошлой жизни, он никогда не говорил о них. Лишь, однажды рассказывал, как в коридоре редакции журнала «Юность» познакомился с Евгением Евтушенко: «Смотрит он с высоты и спрашивает с удивлением: «Так вы и есть Рубцов». Да, отвечаю, я и есть Рубцов». Большего о его отношениях с известными литераторами и издателями мы никогда не слышали…».

Невозможно обойтись также без воспоминаний С. П. Багрова, которые приводим по его книге «Россия. Родина. Рубцов. Вологда, 2005, стр. 146 -147: «…Однажды Евгений Александрович в сопровождении кучки верных ему людей, появился в редакции журнала «Юность», где в это время был и Рубцов. Маститый поэт посмотрел на стоявшего в конце коридора лысоватого, в шелковой бобочке человека. Улыбнулся, как покровитель:- Так вы и есть Николай Рубцов?- Я и есть Николай Рубцов. Тут Евтушенко остановился, полагая: Рубцов тут, же к нему и рванет навстречу. Однако Рубцов не рванулся. Николай Михайлович вспоминает:- Стал Евтушенко протягивать руку. Рука очень длинная. Всё тянулась ко мне и тянулась. Так она и повисла в воздухе коридора... Говорил Рубцов о встрече своей с Евтушенко летом 1964 года, когда я приезжал из Тотьмы в Николу, и мы разговаривали о многом. Надо признаться, что Николай отдавал должное Евтушенко, как умелому стихотворцу, кто ввел в форму стихосложения немало открытий. Однако поэтом считал он его некрупным.- У него не поэзия! - Как сейчас вспоминаю слова Николая. - Проза! Пишет длинно. Да и сюжет для чего-то в каждом его стишке, как в захудалом рассказе. С такими, как Евтушенко, Рубцов не общался. Вот почему в Тотьме в 1975 г., когда проходили Дни памяти Николая, Евтушенко мог сказать о поэте лишь нечто незначаще-общее и читал в переполненном зале Дома культуры не о Рубцове и не Рубцова, а что-то свое, затяжное и громкое, более чем на час, и после его выступления стало как-то неловко, и хлопали москвичу из зала лишь те, кому и положено хлопать, а все остальные молчали, не понимая, зачем им всё это преподнесли. Евтушенко не знал Рубцова. Да и знать его не хотел. В тот же день поздно вечером в одной из столовых, как и всегда, для особых гостей был устроен праздничный ужин. И опять Евтушенко стал читать напористым голосом собственную поэму. Про каких-то сибирских евнухов Это был уже вызов, и даже удар по всему, что так свято любил покойный поэт. Между прочим, в начале вечера был объявлен турнир всех присутствовавших поэтов. Следом за Евтушенко, который с ужина демонстративно ушел, обидевшись, что ему за его по эму никто не похлопал, выступали Валентин Устинов и Глеб Горбовский. Они и сгладили скользкое впечатление, какое оставил после себя Евтушенко. Их стихи возвратили сидевшим в столовой ту естественную реальность, ради которой все и сошлись. Валентину Устинову хлопали, как духовному брату Рубцова. Горбовский же всех изумил, прочитав стихи именно тем натуральным голосом, каким читал их Рубцов. Помню, я даже не удержался. Спросил у Горбовского в тот же вечер:- Глеб Яковлевич! Как это вам удалось?- Да очень просто, - ответил поэт, - ведь Колю я знал пару лет. Слушал его стихи. Запомнил, как он их читает. И вот сегодня, взгрустнув, попытался его возвратить.- Через голос! - сказал я с тихим восторгом.- И большую любовь! - добавил с таким же восторгом Горбовский. Любовь к поэту решала, наверное, всё. Рубцов был признан всеми читателями России. Евтушенко тоже хотел бы такого признания. Не случайно, уже по отъезду из Тотьмы, в Вологде, прогуливаясь по ее тихим улицам в сопровождении нескольких вологжан, он спросил у них:- Скажите, ребята, я ведь русский поэт?- Вы, Евгений Александрович, - ответил ему за всех в том числе и за Николая Рубцова, тогдашний ответственный секретарь Вологодской писательской организации Виктор Вениаминович Коротаев, - Советский поэт!».

При всех напряжённых личных отношениях Ю П. Кузнецов так оценивал поэзию Н. М. Рубцова и Е. А. Евтушенко, чему последний явно не был рад. «…Вечно «немогумолчащий» Евтушенко давно точил зуб на Кузнецова, не в силах хорошо относиться к человеку, который оценивал перспективы современной поэзии так: «В поэзии останутся только поэты: Н. Рубцов и Н. Тряпкин, а не остроумный журналист, пишущий в рифму, каким, например, я всегда считал нашего самого модного стихотворца…».

Конечно, смогут помочь в нашей теме сведения из воспоминаний С. Г. Локтюхова. Это, именно, тот случай, если он был именно таким, который любят ставить в вину Евгению Евтушенко, вот дескать пожалел денег и разошлись поэты. Но, другие, творческие амбиции развели их. И, думается, Николай Рубцов имел другие причины недолюбливать Евтушенко. Скрыть вмешательство в стихи было невозможно в той ограниченной поэтической среде, в которой вращались поэты [10].

«…Во время моей учёбы в Литературном институте в одном из московских парков должна была состояться встреча Евгения Евтушенко с благодарными читателями. Я кинулся на поиски Рубцова... Рубцов лежал на кровати и сосредоточенно разглядывал потолок. Услышав о выступлении Евгения Александровича, загорелся – обязательно пойду. Рубцову срочно понадобились деньги, и он доверительно сообщил мне об этом.

– И я, понимаешь, решился... Попрошу у коллеги трёшку. Да что трёшку! Такой пятёрку даст не задумываясь.

Евтушенко читал, как всегда, превосходно. Сгрудившиеся вокруг маститого поэта рабочие и интеллигенты каждое прочитанное им стихотворение встречали одобрительным гулом. Но вот Евгений Александрович, высокий, стройный, в тёмном костюме и белоснежной «водолазке», кончил чтение и неторопливо зашлёпал по осенним лужам к ожидавшему его красивому автомобилю. Великие поэты встретились – и через минуту разошлись в разные стороны. Евгений Александрович вызывающе громко хлопнул автомобильной дверцей и, картинно откинувшись на сидении, закурил. А Николай Михайлович с потерянным видом, зябко пожимая плечами, уныло побрёл к автобусной остановке.

Я догнал его.

– Ну что: Отвалил деньжат?

Рубцов, не останавливаясь, резко махнул рукой.

– Нет! Сказал, что работать надо...».

Подозреваем, что из отрывка воспоминаний (приведены они в скорректированном не нами виде. Локтюхов несколько иначе обозначил акценты. См. сноску № 10) не следует, что только этот случай (подобные описания читаем ещё в нескольких воспоминаниях) послужил причиной напряжённых отношений между поэтами. Вообще отношения Рубцова к поэтам – это, отдельная тема: некоторыми он искренне восхищался, имея в виду не только классиков русской литературы, уже ушедших к тому времени. Некоторых не выносил на дух и даже дрался с ними в периоды обострения отношений. Однако, Евтушенко, всё же особый для Рубцова поэт. Одарённый идеологический противник в поэзии, который умел ладить с властью и имевший за это многие блага: поездки, публикации, книги, гонорары, не говоря о квартирах и прочем одёжном богатстве. Всё же главное было не в этом, скорее всего Николай Рубцов не смог простить Евгению Евтушенко не санкционированное вмешательство в свои стихи, которое мы и пытаемся доказать, как версию, развития их неприязненных отношений. В конце жизни приехал Евтушенко в Вологду, уже больной, с ампутированной ногой, с поэтическим концертом и пришёл на Пошехонское кладбище, ни на могилы Виктора Коротаева и Сергея Чухина, на которых он тоже отметился, а именно на место последнего упокоения Николая Рубцова. Что он просил? Прощения у Рубцова, в чём – то каялся? Или это, как раз в его духе, был жест якобы примирения, что он и Рубцов не могут быть поссорены в поэзии? Скорее это был показательно – демонстративный поступок нужный самому Евтушенко, оправдательный для публики. Вот мы и помирились, Коля, и больше не надо пересудов. Но, наша версия говорит о том, что вряд ли Рубцов простил бы ему, тогда всесильному поэту – редактору беспардонное вмешательство в его творчество… Этого поэт Рубцов не прощал никому и никогда не забывал о таких недружественных поступках. Пусть кто – бы, что - бы не говорил ему, что редакторские правки в его же интересах, что они повышают качество его стихов. Но, одно дело, когда что – то согласовывалось с ним, что в те времена было проблематично из – за сроков этого согласования, которое длилось неделями, а выходить журналу или газете нужно было в запланированный период. Но, вот что сказал Евгений Евтушенко в интервью, в свой последний приезд в Вологду в декабре 2014 года для творческой встречи с вологжанами (кстати, побывал он и в Череповце. Ни в одном городе не было и половины зала зрителей. Эра широкой популярности его поэзии прошла, как и эра поэзии стадионов) [11].

«…Первое, что я сделал сегодня утром, - поехал на могилы Вити Коротаева, с которым мы очень дружили, и Коли Рубцова. Мало кто знает, как нас с Колей когда-то стравливали, но у них ничего не получилось. Мы ни разу не поссорились. Более того, первые стихи Рубцова в Москве напечатал я. Он это помнил. Мы с Колей хоть и виделись редко, но были очень дружны. Но, к сожалению, я был одним из тех, кто не смог его уберечь от трагической гибели, - поделился в тот день Евгений Александрович».

Свою правду о Евтушенко и Рубцове иногда выплёскивают на страницы интернета писатели. Не удержался и Александр Бобров назвав материал «Чуткость к моменту» [12].

«…Недоброжелатели поэта не без тайного и явного злорадства ставят в вину самый факт написания к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина поэмы "Казанский университет", но поклонники убеждены, что это - не юбилейная поэма о Ленине, который и появляется, собственно, в двух последних главах (всего их 17). Это поэма о передовых традициях русской общественной мысли, "пропущенных" через историю Казанского университета, о традициях просветительства и либерализма, вольнодумия и свободолюбия. Так же, мол, в русскую историю погружены патриотические поэмы "Ивановские ситцы" (1976) и "Непрядва" (1980). Первая более ассоциативна, вторая, приуроченная к 600-летию Куликовской битвы, - событийна. Всё это писалось и публиковалось вовремя, с учетом политического момента.

Но когда мои вологодские друзья – покойные уже поэты Александр Романов и Виктор Коротаев - решили в начале 80-х проводить праздник поэзии убитого Николая Рубцова, Евтушенко, бывший тогда на расхват, не вылезавший из загранкомандировок, помчался в Тотьму и село Николу - отметиться в глубинке, застолбить участие в первом празднике и, думаю, попытаться понять, в чем же магия и неотразимое воздействие лирики Рубцова? Сам он к тому времени щемящую лирическую интонацию во многом утратил.

А когда в очень пожилом возрасте снова приехал в Вологду, то снова пошёл с сыном моего покойного друга Виктора Коротаева на могилу лирика, славе которого всегда, по-моему, завидовал. Вернее, пытался разгадать: почему такая народная любовь. Ведь Николай Рубцов по совокупным тиражам к тому времени обошёл самого Евтушенко даже по официальным данным Книжной палаты».

И всё же закончить нашу статью должно стихотворением Евгения Евтушенко посвящённым Николаю Рубцову. Дела творческие, издательские обиды, непродуманное вмешательство в тексты, время личной творческой неприязни было и прошло. Для поэзии Н. М. Рубцова время оказалось не властно, её не только не забыли, но она уверенно смотрит в будущее. А не зная всех подробностей отношений поэтов можно, конечно, даже восхититься этим стихотворением памяти Рубцова…

НАД МОГИЛОЙ РУБЦОВА

Над могилою Коли Рубцова

теплый дождичек обложной,

и блестят изразцы леденцово

сквозь несладость погоды блажной.

Но так больно сверкают их краски,

будто смерть сыпанула в ответ

жизни-скряге за все недосластки

горсть своих запоздалых конфет.

Милый Коля, по прозвищу Шарфик,

никаких не терпевший удил,

наш земной извертевшийся шарик

недостаточно ты исходил.

Недоспорил, ночной обличитель,

безобидно вздымая кулак,

с комендантами общежитий,

с участковыми на углах.

Не допил ни кадуйского зелья,

ни останкинского пивка.

Милый дождичек, выдай под землю

ну хотя бы твои полглотка!

Есть в российских поэтах бродяжье,

как исправиться их ни проси,

а навеки хозяин приляжет -

бродят строчки его по Руси.

Над могилою Коли Рубцова

серый дождичек обложной.

В неделимости русского слова

нет поэзии «областной».

Приходя из Рязани, из Тотьмы,

из Хабаровска, Тулы, Зимы,

если чувствуем почву, как плоть мы,

обнимаем вселенную мы.

Есть поэт всероссийский, вселенский,

а не тотьминский, не псковской.

Нет поэзии деревенской,

нет поэзии городской.

Над могилою Коли Рубцова

серый дождичек обложной.

Только тучи висят не свинцово,

а просвечены все до одной.

Золотистая просветь на сером -

это русских поэтов судьба.

Потому нам и светит Есенин

ясной плотницкой стружкой со лба.

Я, наверно, на свете зажился,

слишком часто в пустое встревал,

слишком часто я сытым ложился,

слишком редко голодным вставал.

Но за всю мою лишнюю славу,

но за всю мою лишнюю жизнь

послужу ещё русскому слову,

чтобы слово и дело сошлись.

В нашей жизни, на беды не бедной,

есть спасенье одно от беды:

за несчастьями слишком не бегай,

а от лишнего счастья - беги.

Перед смертью, как перед обрывом,

завещает светящийся стих:

можно быть самому несчастливым,

но счастливыми делать других.

Может это стихотворение посмертно помирить поэтов в глазах общественности? Хочется на это надеяться. Надо ли забывать всё и простить грехи – это слишком просто, пока есть надежда разобраться. Мы не утверждаем, что завершили тему. Скорее вытащили материал на суд читателей. Анализируйте, имейте свою точку зрения…

Илья Кашафутдинов, знавший Николая Рубцова по литобъединению Северного флота, так пишет о реакции Евгения Евтушенко на смерть Николая Рубцова [13]: «…19 января 1971 года в каминном зале ЦДЛ поэт Евтушенко среди шума застолья сказал: "Умер Николай Рубцов...". Мы с ленинградским прозаиком Глебом Горышиным выпили за помин души Рубцова. У меня от известия о его смерти осталось ощущение, будто его сбила машина. Он с флота попал в "гражданку", как в бездну. Гармонь и бутылка в кармане были своего рода поэтической исповедью, протестом против хозяев застоя, страдавших манией преследовать поэта, чей образ мыслей был им неугоден. Рано почувствовав свою избранность, он всякое столкновение с общественной моралью переживал как несчастье существования не в своём мире».

Вместо послесловия

Пока писался этот материал, много о чём думалось, многие моменты наслаивались друг на друга, об одном и том же писалось другими словами в разное время. Не пропадать же черновикам, ведь в них тоже есть крупицы нюансов, не вошедшие в материал характеристики…

Стихи во все времена мало написать (даже в этом поэт не волен, есть творческие, идеологические, технические, языковые ограничения), но, самое главное, донести до читателя, то есть напечатать. И вот тут роль издателей, редакторов, людей с определённым литературным образованием, вкусом, пониманием раскладов в литературе с определённой редакционной политикой изданий была велика. Конечно, речь идёт о временах Николая Рубцова, когда были тиражи и гонорары ни чета сегодняшним. Кто же загородил дорогу стихам Н. М. Рубцова в авторской редакции в начале его пути в большую поэзию и получилось ли загородить его? Вот с этими вопросами желательно разобраться, а отношения поэтов Рубцова и Евтушенко достойны этой красивой метафоры. Ведь почему – то подобное пришло в голову именно при анализе стихотворения «Загородил мою дорогу» и лишь потом выяснилось о редакторских правках в других стихах, напечатанных в журнале «Юность». Может быть всё это должно звучать не столь пафосно, но вмешательство в творчество налицо. Другое дело, что тиражи журналов, в которых публиковали стихи Рубцова были гигантские. Журнал «Юность», например, в 1964 году – миллион экземпляров, в 1966 году – два миллиона. И редакции толстых, литературных, советских журналов считали, что они делают честь и оказывают огромную услугу любому поэту и писателю публикуя его произведение, продвигая его творчество и выдавая приличный авторский гонорар. А ещё, это значило, что в стихах и прозе не должно было быть никаких помарок, неясностей, двузначности и так далее. Выправить стиль или неловкую строку непонятливого автора, заменить слово – два не считалось большим грехом, если это делалось во имя журнала, автора и больше соответствовало редакционной политике журнала и общей политической обстановке в СССР. Большинство авторов мирились с такой постановкой вопроса и принимали «советы», а редакционные правки далеко не всегда согласовывались с авторами. Высокий гонорар и будущая непременная известность заставляли поэтов и писателей закрывать на это глаза. Да, и кому в условиях тогдашнего СССР можно было пожаловаться? Своим друзьям, устно или в письмах? А если, ты раздул «историю», то редакции могли запросто закрыть страницы своих журналов для таких строптивых авторов. А стать непечатным, это для любого поэта творческий смертный приговор. Таковы были литературные реалии того времени.

А в случаях с публикациями стихов Николая Рубцова в «Юности» в 1964 и 1966 годах видна рука опытного поэта, который точно знал как надо написать, что подчеркнуть и отметить. Вряд ли Дрофенко или Железнов могли сами так дополнить и переиначить стихотворения Рубцова «Загородил мою дорогу», «Я весь в мазуте, весь в тавоте» и даже «Русский огонёк»» (история с якобы эпиграфом к этому стихотворению Николая Рубцова уж очень сильно показательна). Вмешательство в свои стихи в двух публикациях подряд – это уже рецидив и даже могло рассматриваться Николаем Рубцовым как подлость по отношению к нему, тем более в 1966 году поэт Рубцов уже приобрёл своё поэтическое лицо и имя за счёт многих публикаций в журналах и выпустил сборник стихов «Лирика», имея на подходе к читателям знаменитую «Звезду полей». Может в этом неприязнь к Евтушенко, если Рубцов точно знал, что это именно он нежданным гостем влезал в его творчество, а случай с трёшником, в котором Евтушенко отказал Рубцову, более раннее, до 1964 года, происшествие и оно таковым бы осталось, если бы не случилось дальнейшего творческого столкновения поэтов.

Пикантность ситуации заключается в том, что на протяжении всей своей долгой жизни Е. А. Евтушенко возвращался к Н. М. Рубцову. Писал статьи, обязательно упоминал в своих интервью, в 1985 году примчался на открытие памятника в Тотьму, приехал на могилу поэта, которого уже не было на свете почти полвека. Чувствовал вину, пытался понять феномен его поэзии? Понять почему разгорается звезда поэзии Николая Рубцова и вроде бы сам поэт ничего не делает для этого, да и не может делать. Как так, что тотемский провинциал конкурент ему поэту с государственными наградами, огромными тиражами книг, стадионами поклонников? Завидовал? Нет, стихи–то Евтушенко писал легче и мастеровитее, так они и были «легче», чем у Рубцова. Во всяком случае так думают многие поклонники поэзии. А поэт поэта хорошо чувствует, и они прекрасно понимают меру поэзии и видят творческую планку друг друга. Е. А. Евтушенко весьма убедителен на словах, например в его статье о поэзии Н. М. Рубцова, особенно для читателей 20 века, когда она и была опубликована. Сила нашей позиции в том, что мы можем оценить не только его слова, но и поступки. И вот тут больше правды. В 90 годы двадцатого века Евгений Евтушенко признавался, что вероятно войдёт в русскую поэзию 20 – 30 стихотворениями из тысяч написанных. Так оно и вышло. Но, это ли не полное разочарование и крах всех его томов стихов, государственных наград, литературных премий, «миллионов поклонников». Да, это была популярность в высшей степени, но она ничто в сравнении со славой и гением Николая Рубцова, который ничего из этого, в должной степени, не имел при жизни, а вот поди ж ты превзошёл Евгения Евтушенко, нет не в поэтическом мастерстве, тиражах, наградах, а в любви народной. Специально Николай Рубцов ничего не делал для этого, но стал великим русским поэтом. И с этим фактом приходится считаться всем.

---

---

Материал предоставлен автором