Вопрос, вынесенный в заголовок, почти повторяет заголовок недавнего текста Андрея Смолина, а сам предлагаемый материал развивает его мысли, высказанные в других работах [1].

В этих работах, в частности, упоминались  воспоминания Т.И.Агафоновой, давно известные, но насколько точные и правдивые? Эта работа будет продолжением, развитием, уточнением недавно опубликованного нашего материала о пребывании поэта Н.М.Рубцова в Ташкенте в июле 1954 года [2]. Вот и поставим вопрос конкретно, а нужны ли коррективы, если появляется новый источник информации? Или оставим всё по-прежнему, как было, так,  как  кому-то удобно и  привычно. Ведь уже разработаны лекции, экскурсии, буклеты, так красиво повествующие о любви, таланте, развитии событий, написаны гладкие статьи и опубликованы имеющие читательский успех книги.

Надо ли что – то менять? Нам кажется, что  необходимо и менять и думать над образом Н.М.Рубцова неослабно, а не пребывать в объятиях привычного. Пусть разрушится часть здания устоявшейся  биографии Н.М.Рубцова, но эти руины будут взывать разобраться в событиях до конца, а не довольствоваться жвачкой воспоминаний одного человека. Документализм и историчность будут нашей задачей и путеводной звездой.

Документ, который мы собираемся ввести в научный оборот, происходит из архива  Н.А.Старичковой, но находится сейчас в архиве С.А.Дмитриева, не столь давно, к великому сожалению, ушедшего от  нас. С его разрешения он сканирован и пусть работа эта будет посвящена Нинель Старичковой и Сергею Дмитриеву сохранившим для нас правду. Предварительно необходимо сказать об авторе письма Валентине Борзенине. Ещё Александр Быков в своей книге мечтал разыскать его и расспросить, что видимо, как он считал, кто – то должен сделать [3]. Мы спрашивали об этом человеке С.П.Багрова, единственного, пожалуй, на сегодняшний день свидетеля, который мог бы что–то прояснить по фактам публикуемого ниже письма. Но Сергей Багров, в отличие от Николая Рубцова и Валентина Борзенина спокойно заканчивал Тотемский Лесотехнический техникум, а не поступал после второго курса в Архангельскую мореходку. Кстати из письма понятно, что и Борзенин не закончил её, а, как известно, Рубцов не поступил. Но на этом их дружба не прервалась. И уже помошник кочегара РТ- 20 «Архангельск» Рубцов и курсант мореходки тралового флота Валя Борзенин наверняка общались, когда траулер стоял в порту Архангельска и переписывались, как единомышленники, связавшие себя с морем.

Борзенин был в курсе  перемены в судьбе Рубцова, когда тот стал студентом в городе Кировске Мурманской области, да и сам Валентин недоучился до выпуска мореходки  рыбного хозяйства . Это ясно видно из письма Борзенина Рубцову, к сожалению не датированного. Не будем сейчас касаться этого вопроса подробно, ибо слишком уйдём от темы материала. Но скажем, что фамилии Гладковского и Фоминского, техникумовских товарищей  Рубцова и Багрова, тоже не могли помочь в датировке письма.  К сожалению, С.П.Багров не помнит, когда они уходили в армию, как  и Борзенин.

Итак, письмо без даты, но с явными признаками и подсказками, что в письме говориться о событиях лета 1954 года. Почему этот документ вынесен в отдельный материал? Да он очень ценен для рубцововедения. Вот как можно не говоря всей правды интерпретировать события и добиваться, что твоя версия воспоминаний становится единственной, принимаемой в расчёт. Но рукописи, как известно, не горят, а письма из прошлого корректируют его в сторону истины. Думается, что письмо ещё неоднократно будет обсуждаться и комментироваться, но сейчас пока, просто отметим, что это его первая публикация.

«Привет из Ленинграда! Здравствуй, Коля!

Коля прошу прощения, что долго не писал, т.к. у меня не было определённого адреса, как видишь я опять сменял свой адрес, сейчас уже на воинскую часть. Ты наверное не знаешь ещё, что меня 14 сентября взяли в армию, вернее сам пошёл, подумал, да и решил идти, т.к. это для меня лучшее. И вот я уже две недели нахожусь в Ленинграде. Попал опять во флот, пока учусь. Пока ничего, но скучновато, т.к. из Тотьмы я здесь один. До Ленинграда ехали с Сашкой Гладковским, Фоминским, но их направили в другие места, недалеко от Ленинграда, пока ещё адресов нет, но знаю, что Сашка находится в Ломоносове, а Гешка в Новой (Ладоге)…».

Далее приведём скан первой страницы письма и попытаемся проанализировать его, к чему призываем и заинтересованных читателей, имеющих по теме свои суждения.

Итак, из письма понятно, что Валентин Борзенин из Тотьмы и что письмо, написано (или написана его основная часть, как впоследствии выяснится, - Л.В), примерно 28 сентября, пока непонятного года. Осталось выяснить, когда уходили в армию Борзенин с друзьями Сашей Гладковским и Германом Фоминским и с годом будет ясно. С.П.Багров не помнит, когда забрали в армию, точнее на флот его бывших сокурсников. Есть надежда на точную дату от родных Германа Фоминского. Косвенных же доказательств, что письмо отправлено осенью 1954 года, но повествует о событиях, в своей содержательной части наиболее важной для нас, о лете 1954 года, предостаточно. Валентин Борзенин пишет, что долго не писал, не было у него определённого адреса. Видимо с Архангельской мореходкой тралового флота он простился и дальнейшая жизненная неустроенность  привела его, вместе с друзьями в армию. Как он пишет, это для меня лучшее. То, что письмо начало писаться в конце сентября и, если допустим что Николай Рубцов получил его в 1954 году, и оно не затерялось на почте, а, наоборот, хранилось среди бумаг поэта как важное, памятное, подтверждает то, что Борзенин знал адрес поэта в Кировске. И подчёркивает, что Рубцов начал учёбу в Кировском горно-химическом техникуме на втором курсе маркшейдерского отделения, ибо только на этот адрес могло прийти.  Возможно, что Борзенин не писал и потому, что не только у него не было определённого адреса, но и Николай Рубцов такового  всё лето, с июля тоже не имел. А в сентябре тотемские друзья определились. Вот и сохранилось письмо из флотской учебки Борзенина студенту  КГХТ Рубцову. Однако продолжим публикацию письма.

«Живу хорошо, но уже теперь к горлышку не приложишься, хотя мы дорогой не много дали. В Вологде жили больше недели, там тоже свободно было, а теперь хочешь, не хочешь приходиться бросать все старые привычки. Коля, ну вот и вся моя жизнь. Ничего особенного не произошло, остался прежним, только опять форма на мне старая и всё, а различие что, что на плечах погоны. Коля, тебе от нас никто не писал. Если писали, то наверняка насчёт денег, а то мамаша меня перед отъездом пилила, что напиши Рубцову пусть вышлет деньги, но я так и не написал, т.к знаю какие у студента деньги. Ты, пожалуй, можешь домой и не высылать, а пошли мне рублей 25, а я домой напишу, что с тебя получил. Согласен, если не согласен, то поступай как хочешь. Ты не обижайся, я иначе поступить не могу. А это всё началось с того, что мамаша узнала, что ты уехал  с бабой, т.е. с Танькой, она встретила Гладковскую, ну они разговорились, а после этого мамаша моя и воспылала говорит, что мол она денег ему давала не на бабу, как  видишь много нелестных слов было брошено в твою сторону, а так же мамаша прихватила заодно и меня. Вообще – то дела не очень прекрасные. Коля, ты знаешь кого я здесь встретил? Бориса Лапина, который на нашем курсе учился, он опять учится, где и я. Я живу на 5 этаже, а он на 4 ом. Вчера случайно увидел, а сегодня сошлись и долго вспоминали Тотьму, Лесной …» (зачёркнутое относится к последней странице письма, но хотелось закончить мысль  Л.В).

 

Возможно, можно упрекнуть автора, что не совсем этично публиковать личные письма? Ну а дезинформировать многотысячный отряд поклонников  поэзии Н.М.Рубцова этично? Представляться единственной музой поэта правильно? Да и за истечением времени эти страсти давно стали исторической правдой, литературоведческой истиной. Но в биографии Н.М.Рубцова, если мы заинтересованно занимаемся ею, не должно быть, по возможности, ни белых пятен, ни пелены тумана.

На этих двух страницах письма Валентина Борзенина приведены важнейшие сведения, пусть частного порядка, но раскрывающие такие нюансы, о которых никто и не подозревал. А, исходя из них, некоторые  выводы по лету 1954 года в биографии Николая Рубцова придётся пересматривать. Всё важное из этой части письма выделено нами жирным шрифтом, а особо ценные для биографии поэта факты отмечаемые современником событий по горячим следам ещё и подчёркнуты. Но давайте разбираться. Форма старая у Борзенина, но на плечах погоны. Это о том, что в Архангельской мореходке погон на форменном обмундировании не было, т.к министерство рыбного хозяйства всё же не армия или флот, в которых нельзя без знаков различия и погон. Из письма получается, что студент Николай Рубцов в Тотьме занял денег именно у мамы Борзенина, своего тралфлотовского друга  на какие-то свои, как ей объяснил нужды, а потратил их, как считает женщина, на свою пассию по имени Татьяна. Ну, когда ещё мог приезжать студент Рубцов в Тотьму, чтобы там присутствовала девушка Татьяна. Только в 1954 году, летом. Как утверждает Татьяна Агафонова – 1 июля на её выпускной бал, но в тот же вечер уехал. И не кричал ей он на прощание, что «мучит тайна», эта тайна появилась позднее и связана с отъездом вечером 1 июля обоих молодых людей. Татьяна не могла уехать надолго, потому что к ней должна была приехать или уже приехала  мать. Но побыть наедине молодым людям удалось. И вот тогда появляется женская тайна, тайна любви, которая  так мучила поэта. Неизвестно когда написано стихотворение, сохраненное в архиве Н.В.Попова, но полагаем оно напрямую относится к этим событиям или, вернее, написано позднее по их следам.

Я уезжаю… Мучит тайна.

Однажды на заре проснусь

И золотое имя Таня

Под звон листвы произнесу.

Из дальнейшего контекста стихотворения допускаем, что оно написано во время службы поэта на Северном  флоте. Тут и желание «тоскуя в Вологду поеду и этот чудный взгляд найду».  Это явно о Татьяне Агафоновой. Но вот у М.А.Полётовой прочитал стихотворение посвящённое Рите Власовой того же времени, какое – то подзабытое [4]. (А существуют ещё и посвящения Тае Смирновой того же времени) [5].  

Море. С берёз облетает листва

Волны корабль качают…

Рита, ты веришь в мои слова,

Веришь, что я скучаю?

Те и другие стихи не доведены до публикации и никогда поэтом в печати не использовались. Стихи, посвящённые Агафоновой, могут быть интересны только тем, что слово «тайна» рифмуется с именем Таня. Так говорят, что та же история и с официанткой из ресторана «Поплавок» в Вологде по имени Катя из «Вечерних стихов» Рубцова, которая была совсем не Катя, но рифма со словом «катер» решила проблему имени. А «Вечерние стихи» - это рубцовская классика. Однако как быть со стихотворением  «У церковных берёз», которое в сборнике «Сосен шум» называется «У знакомых берёз», но имеет и другие варианты названия. Оно точно так представляет события, как вспоминает Татьяна Ивановна Агафонова (Решетова).

Доносились гудки
           с отдаленной пристани.
Замутило дождями
Неба холодную просинь,
Мотыльки над водою,
            усыпанной желтыми листьями,
Не мелькали уже — надвигалась осень...
Было тихо, и вдруг
            будто где-то заплакали,—
Это ветер и сад.
Это ветер гонялся за листьями,
Городок засыпал,
             и мигали бакены
Так печально в ту ночь у пристани.
У церковных берез,
            почерневших от древности,
Мы прощались,
                  и пусть,
                         опьяняясь чинариком,
Кто-то в сумраке,
             злой от обиды и ревности,
Все мешал нам тогда одиноким фонариком.
Пароход загудел,
              возвещая отплытие вдаль!
Вновь прощались с тобой
У какой-то кирпичной оградины,
Не забыть, как матрос,
                увеличивший нашу печаль,
— Проходите! — сказал.
— Проходите скорее, граждане! —
Я прошел. И тотчас,
             всколыхнувши затопленный плес,
Пароход зашумел,
Напрягаясь, захлопал колесами...
Сколько лет пронеслось!
Сколько вьюг отсвистело и гроз!
Как ты, милая, там, за березами?

Однако опубликовано стихотворение впервые только  29 января 1969 года в газете «Вологодский комсомолец», когда многое забылось, да и осень больше подходит для прощания, чем  лето в лирическом произведении. В этом же 1969 году  Рубцов встречался с Татьяной.  Сохранились  и версии, черновые наброски этого стихотворения, к счастью для исследователей. И в них несколько другая картина происходящего.

Мы по берегу шли 

        вдоль деревьев,

                    смятеньем охваченных 

То целуясь 

        то вновь

                    обнимаясь 

Но на трапе уже 

        поторапливал

                штурман вахтенный:

— Проходите скорей!

— Проходите скорее, граждане!

 

...............................................

Мы по берегу шли 

            вдоль деревьев

                          смятеньем охваченных 

Целовались во тьме

            под березою каждою

 

.................................................

Мы по берегу шли,

        вдоль деревьев, пургою охваченных, 

Дорожили, как сном

                        улыбкою каждой, 

Но на трапе уже поторапливал вахтенный:

— Проходите скорей!

Из этих  вариативных, черновых отрывков  не видно, что  люди собираются расставаться у трапа. Почему же в окончательном варианте «я прошёл»  на пароход  один, как пишет поэт? Видимо та самая женская тайна, которая была свята для поэта  Рубцова, сыграла свою роль. Когда – нибудь, в развитии этой  темы  будет написан неожиданный материал, ну а в этом случае мы не перестаём удивляться порядочности поэта, который даже в стихах не посмел коснуться чести женщины.

Вызывают некоторые вопросы деньги, данные в долг Рубцову мамой Валентина Борзенина, ведь была же в распоряжении студента как минимум стипендия за два летних месяца из КГХТ. Но видно на всё не хватило, на билеты в Ташкент, на девушку, от которой потерял голову. Да и заработать  на подарки Татьяне тоже следовало, если серьёзность отношений уже не вызывала сомнений. Итак, Тане надо было ехать (плыть) обратно в Тотьму, а Николай  ни в чём точно не уверенный торит свой путь  в Среднюю Азию через Москву. Все эти события: проводы Николая  Рубцова, скажем до Вологды, романтические поездка вдвоём на пароходе, далее расставание и тайна отношений влюблённых  могли вместиться в сутки – двое.  Татьяну ждала мама в Тотьме, а над Николаем  уже навис долг маме Вали Борзенина, надо было заработать и как - то его отдавать, да и каникулы только начинались и впереди ждал вожделенный Восток. Вот такие возможные «тайны Мадридского двора» Тани Агафоновой  вскрывает это письмо и почему то думается, что это только  часть несказанного, но документальных подтверждений нет, или пока нет?  А как она в своих «воспоминаниях» романтично сворачивает отношения с Николаем Рубцовым – уплыл он поздним вечером 1 июля 1954 года и она с ним до начала августа не встречалась. По нашему мнению, никогда более, чем в начале июля 1954 года таких обстоятельств как приезд в  Тотьму студента  КГХТ и девушка  Таня в одном сочетании в биографии Рубцова больше не встречалось как в этом письме. Только  1 – 2 июля 1954 года, значит, письмо описывает именно эти даты и значит, скажем мягко, лукавит в своих воспоминаниях Татьяна Агафонова, подравнивает их под стихи поэта Рубцова. Возникает даже мысль, а не сама ли она попросила Николая подкорректировать стихотворение в сторону романтики в 1969 году, при встрече, скрыв и приукрасив истину?

Последняя страница  письма Вали Борзенина  Николаю Рубцову даёт нам один важный факт по датировке письма.

«Мы с ним до весны будем вместе. Коля, напиши, как проводишь время, как жизнь, сообщи обо всём, как провёл  Октябрьскую, я плохо, если бы дома, то другое дело, а то без водки, что за праздник! Хотя смотрели концерт, кино. Сегодня пойдём ещё раз и завтра, скоро должны давать салют. Посмотрим, т.к. от Невы не далеко, на Васильевском острове. Писать кончаю.  До свидания, Коля. Пиши, буду ждать. С приветом  Валя. Адрес:  г. Ленинград – 26 в/ч  95068 «Ф»  Борзенин.  Пиши без марки. На следующий год тебя тоже наверно забреют».

Несоответствие  начала письма, когда фактически указывается дата написания конец сентября и упоминание в конце о праздновании «Октябрьской», т.е. очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической  революции, а, как известно,  праздновали её по новому стилю 7 и 8 ноября, имеет только одно объяснение. Письмо писалось  в несколько приёмов, Валентин начал писать его в конце сентября, а закончил  и отправил только в ноябре. На первой странице Валентин отмечает, что из Тотьмы он во флотской учебке  один, а далее, в конце письма, что встретил Лапина из Лесотехнического техникума и очень рад. Это доказывает, что письмо писалось не за один раз и вылёживалось  у автора. Курсант был занят учёбой, осваивал новую военную, флотскую специальность. Да и, думается, не торопился отправлять письмо с весьма неприятным для друга напоминанием о деньгах, может,  давал возможность прийти в себя Николаю Рубцову после бурных летних приключений. А вот упоминание, что «на следующий год тебя, тоже, наверное, забреют», т.е.  призовут в  армию или на флот указывают на конкретный год 1954. На Северном флоте Николай Рубцов  служил с конца 1955 по конец 1959 года. Здесь Валентин попал в десятку.

Остаётся сделать вывод, а  его-то делать и не хочется, как нет желания и ставить точку в исследованиях жизни и творчества  русского национального поэта Н.М.Рубцова. Отметим только, что письмо это не предназначалось для публикации. В нём друг пишет другу о событиях имевших место в их жизни, напомним, что они ещё молодые люди, ищущие себя в жизни, в работе, в любви. Пишет довольно деликатно, но правдиво. Не вина и не заслуга Валентина Борзенина, что письмо содержит очень важную информацию по одному из эпизодов биографии поэта Рубцова и фактически стало «уликой из прошлого» как позиционируют подобные открытия в одной из популярных телевизионных программ. Переписывает ли это письмо биографию поэта - нет, конкретизирует, дополняет, но ни в коем случае не является решающим фактором. Однако, учитывать  его  без сомнения придётся и выводы делать придётся с поправкой на существенные сведения из этого письма Валентина Борзенина,  друга  юности Николая Рубцова.

---

---

Материал предоставлен автором