«Романов понимающе глядит…» - о «плагиате» поэта Рубцова и ошибке исследователей

Леонид ВЕРЕСОВ

Рубцововедение, с течением времени, становится всё более точной ветвью литературоведения. Избавляясь от легенд и недоработок 20 – начала 21 века оно всё устойчивее идёт по пути доказательных фактов биографии и документальности творчества поэта Н.М.Рубцова. Расставаясь с отдельными устоявшимися положениями, оказавшимися ошибочными, пора переходить к научно выверенным утверждениям, основанным на архивных документах, рукописях поэта Рубцова, которые могут быть подкреплены достоверными воспоминаниями.

Следующий материал является ярким подтверждением этих мыслей. Сначала приведём выдержки из статьи Валерия Кузнецова, чтобы ввести читателей в курс дела. [1] «В декабрьском номере журнала «Наш современник» за 1990 г. вологодский исследователь творчества Николая Рубцова Вячеслав Белков напечатал среди неизвестных стихотворений поэта четыре строки с посвящением А. Романову: [2]

Романов понимающе глядит,

А мы коньяк заказываем с кофе,

И вертится планета, и летит

К своей неотвратимой катастрофе.

 

С любовью

Н. Рубцов.

Эта шутливо - серьезная строфа, которую  поэт никогда не опубликовал бы по своей воле, вызвала в памяти целый пласт ушедшей жизни более чем четвертьвековой давности. Дело в том, что у процитированных стихов есть... первоисточник – «перевод с английского», сделанный известным в 60–70-е годы советским поэтом Владимиром Лифшицем. Почему здесь кавычки, станет ясно ниже.

В июльском и августовском номерах «Нашего современника» за 1964 и 1965 гг. появились  неожиданные на общем поэтическом фоне подборки переводов из английского поэта Джемса Клиффорда. Биографическая справка сообщала, что поэт погиб молодым в конце Второй мировой войны. В первую журнальную подборку вошло стихотворение «Кафе», которое в целях публикации привожу полностью:

Сижу в кафе, отпущен на денёк

С передовой, где плоть моя томилась,

И мне, сказать по правде, невдомёк –

Чем я снискал судьбы такую милость.

 

Играет под сурдинку местный джаз.

Солдатские притопывают ноги.

Как вдруг – сигнал сирены, свет погас,

И все в подвал уходят по тревоге.

 

А мы с тобой крадёмся на чердак,

Я достаю карманный свой фонарик,

Скрипит ступенька, пылью пахнет мрак,

И по стропилам пляшет жёлтый шарик.

 

Ты в чём-то мне клянешься горячо.

Мне всё равно – грешна ты иль безгрешна.

Я глажу полудетское плечо.

Целую губы жадно и поспешно.

 

Я в Англию тебя не увезу.

Во Франции меня ты не оставишь.

Отбой тревоги. Снова мы внизу.

Всё тот же блюз опять слетает с клавиш.

 

Хозяйка понимающе глядит.

Мы с коньяком заказываем кофе.

И вертится планета, и летит

К своей неотвратимой катастрофе.

Происхождение «посвящения» не вызывает сомнений! Тогда что же это – плагиат? Конечно, нет! Это, может быть, невольный отзвук (повторюсь, никак не рассчитанный на тиражирование под новым авторством) в ответ на некую универсальность заложенного в строфе смысла».

Однако слово плагиат было произнесено… Валерий Кузнецов как–то по доброму отнёсся к этому четверостишию, теперь уже понятно, только приписываемому Рубцову. В этом материале хотелось бы дать ответ на вопрос,  в какой степени виноват в ситуации с этим посвящением Романову сам Рубцов, а в какой степени страстное желание рубцововедов увидеть это посвящение руководителю Вологодского отделения СП РСФСР напечатанным позволило игнорировать или пройти мимо рубцовского автографа этого произведения.

Вообще, конечно, ситуация довольно запутанная. Сам Н.М.Рубцов прекрасно знал это четверостишие и автором безусловно не был. О литературной мистификации,  которую прекрасно разыграл в 60-е годы поэт Владимир Лифшиц, сочиняя и печатая стихи за несуществующего Джемса Клиффорда  можно подробнее прочитать в статье Валерия Кузнецова. Приведём несколько страниц, из упоминавшихся номеров журнала «Наш современник», и ещё выдержки из воспоминаний Кузнецова по теме материала.

Фотографии из журнала «Наш современник» с фактами литературной
мистификации Владимира Лившица.

«Но весной шестьдесят восьмого вопроса авторства переводов для нас не существовало. В ту весну милостивая судьба часто сводила меня с Николаем Рубцовым в общежитии Литинститута. Чаще всего он был не один – он обладал даром собирать людей; гораздо реже и, видимо, не случайно оказывался он без сопровождающих. Не помню ни одной встречи, самой беглой, когда бы он прошёл мимо, не заговорил с каким-то сдержанно-целомудренным дружелюбием. Думаю, его глубоко интересовал каждый – без этого его опыт не смог бы стать столь универсальным, даже провиденциальным. Кстати, в одну из тех встреч он сказал по какому-то поводу: «Мы идем к Америке...». Повторяю, был 1968 год...

Дело не только в его гипнотически действующей на слушателей «Горнице» – он часто пел её под собственный примитивно-мелодичный аккомпанемент, после которого не воспринимаю других, позднейших профессиональных мелодий; не только в его стихах с трагической подоплекой – он читал их как бы с улыбкой, так, словно жалел и берег своих слушателей – словно знает он страшные глубины, но заглядывать в них только ему, и не дай Бог увидеть кому-то ещё. От такого – народного  преодоления изначального трагизма жизни его стихи воспринимались не искусством уже, а каким-то средством изменяющего тебя катарсиса – так древние греки называли очищения духа через сострадание... Безотчётно тянуло к этому не похожему ни на кого человеку в потёртом тёмно-коричневом костюме. Так может влечь одну одинокую душу к другой – и я знал сиротство не понаслышке. В нём чувствовался старший, знающий путь. Речь не о возрасте – он был старше на  крестную ношу, которую другому не поднять.

Я прочитал Рубцову больше десяти стихотворений Клиффорда. Прищурив тёмные глаза, он, не перебивая, по обыкновению, сосредоточенно выслушал всё и коротко похвалил: «Хорошие переводы...». Было там и «Кафе». Скупой лиризм его концовки на апокалиптическом фоне мог быть услышан особенно отлично. И запомниться надолго. Шутливое посвящение Романову всплыло из того дня в коридоре общежития – другого объяснения не нахожу»

Итак, откуда поэт Рубцов взял это чуть изменённое четверостишие понятно. Зачем использовал чужие стихи? Ну, видимо, это была пикировка, знак уважения Романову к случаю, который мог иметь место среди друзей. Как оказалась,  в ГАВО машинопись без даты, точно совпадающая с приведённой В.С.Белковым, случайно, или в качестве доказательства уважения к вологодским писателям и к Романову, в частности - неизвестно. [3]

Копия машинописи из ГАВО

Копия машинописи из ГАВО, опубликованная  В.С.Белковым как подлинный  текст Н.М.Рубцова. Сокращения рукописного автографа сделаны кем – то из «добрых» побуждений.

Но,  это же не рукопись Рубцова, а только машинопись, даже без его подписи. Печатать её, как несомненное рубцовское произведение было безусловной ошибкой. А далее давайте полностью реабилитируем Н.М.Рубцова. Да, он использовал чужие стихи, подходившие к моменту, но он же об этом и предупредил в своём автографе, ксерокопия которого к счастью сохранилась.  Не его вина, что кому – то захотелось, возможно, после гибели поэта, немножко сократить не совсем удобные слова  и оставить в обращение к Романову только «с любовью». Кстати сам А.А.Романов в своих воспоминаниях очень тепло отзывается об этом посвящении Рубцова [4]. Он уже  не узнает развязку этой интригующей истории о посвящении ему четырёх  строчек Рубцовым. Перед нами автограф того самого посвящения Романову написанный рукой  поэта Н.М.Рубцова и он несколько отличается от опубликованной в 1990 году машинописи из ГАВО.

Копия рукописного автографа Н.М.Рубцова

Копия рукописного автографа Н.М.Рубцова, которая снимает малейшие сомнения  по поводу авторства, на которое поэт абсолютно не претендует и если вопросы остаются, то они из серии, как же так можно вольно обращаться с наследием поэта Рубцова, даже приписывая ему хорошие строчки? Место хранения подлинника автографа посвящения А.Романову  выясняется.

У Рубцова замечательная память и стихи Лившица – Клиффорда он цитирует дословно, естественно изменив «хозяйка» на «Романов». Дальше следует приписка, которая кому то, вовсе не обязательно Романову, не совсем понравилась. «С дружеской искренней любовью (что бы там ни было прежде и потом) Н.Рубцов». Зачем двусмысленность о прошлом и неопределённая перспектива в будущем? Оставим «С любовью» и довольно – никакой вариантности и иносказательности. А между тем Рубцову пришлось в отношениях с вологодскими коллегами по перу пережить не только эйфорию дружбы и взаимопонимания, о чём он тактично и напоминает, считая,  что это всё позади, а впереди тоже, даст бог, всё будет ладно.

Ну а к теме нашего материала напрямую относится последняя строка автографа Рубцова, в которой он прямо говорит, что четверостишие не его. «PS. Cтихи - перефраз».  Поэт Рубцов честен перед Романовым,  звучные строчки другого поэта им не присваиваются, а только используются по случаю. Но уж случай больно хорош, как хороши и эти запоминающиеся строчки. Рубцов позволил себе их использовать, но с предупреждением, что они не его оригинальные слова. Слово «перефраз» Николай Рубцов видимо вывел от термина перефразировка. Он пишет, что изменил немного слова одного поэта с целью сделать приятное другому и только. Строго говоря, термина «перефраз» не существует. «Парафраз» выражение  (в данном случае четверостишие) являющееся описательной передачей смысла другого выражения или слова. «Перифраз» происходит от греческих слов «вокруг, около и высказывание». Примерно тоже, что и парафраз. Рубцов чётко признаётся, что он использовал текст другого поэта (возможно, фамилию которого и вовсе забыл или не знал), перефразировав его слова. Перефразирование – это пересказ текста с целью сделать его уникальным и сохранить первоначальный смысл. Рубцов точно сделал это и так не рядовое четверостишие Владимира Лившица уникальным, правда, изменив первоначальный смысл и прочно привязав его к Вологодской писательской организации и к её руководителю А.А.Романову. Каких только историй не бывает в литературе!

Таким образом, при перепечатке рубцовского автографа посвящения Романову намеренно или нет, были выпущены ключевые слова, написанные Рубцовым после четверостишия. В таком усечённом виде машинопись попала в ГАВО и стала достоянием исследователя В.С.Белкова. После его первой публикации четверостишие уже, несомненно рубцовское, с чистой совестью воспроизводилось в целом ряде стихотворных книг и исследований. Не столь удивительно, что был забыт поэт Лившиц и его Клиффорд, удивляет другое как можно без проверки, без сверки с рукописным автографом выдавать лист машинописи за рубцовское стихотворение. Кстати, точно так же как и в истории с посвящением Романову, только машинопись стихотворения «Огороды русские» долгое время считалась рубцовским текстом. Стихотворение «Жалоба алкоголика» (Живу я в Ленинграде…) были в рукописном варианте, но что это почерк не Николая Рубцова, а его друга Валентина Горшкова никого долгое время не волновало и стихи печатались как рубцовские.

Всё вроде бы стало ясным с этим стихотворным посвящением. Оно не принадлежит перу Н.М.Рубцова и использовано им как поздравительная шутка, без указания авторства, когда–то прочитанная Рубцовым или услышанная им. Получается, что сам поэт спровоцировал исследователей ошибаться? Нет, автограф посвящения Рубцова снимает все эти досужие разговоры и прямо говорит о том, что Николай Рубцов указал, что это стихи не его. Конечно, ошибиться было легко, ведь стихи то были адресные, посвященные известному вологодскому поэту. Узнать бы кому и зачем понадобилось сокращать рубцовский автограф? Но об этом можно только догадываться. К сожалению, в ГАВО оказался только машинописный, усечённый вариант рубцовского автографа. Вот так эта ошибка и тиражировалась десятки лет.

Невозможно не сказать, в этой связи, о серьёзной проблеме в публикации рубцовских документов и даже стихов. Существуют важные письма Н.М.Рубцова в которых при публикации выпущены целые страницы написанного рукой Рубцова текста, также иногда не полностью публикуются рецензии поэта. Кому – то не важным показался тот или иной абзац рубцовских документов, что ж поставим три точки и точка. Зачастую редакторы, полагаясь только на свой вкус, выбирали тот или иной вариант рубцовского стихотворения, не замечая не менее прекрасных версий рубцовского шедевра и как результат только одна версия печатается повсеместно. Такая отличительная черта рубцовской лирики как многовариантность (термин должен устояться и может быть иной, например «вариативность») совершенно не замечается и не отмечается. А это совсем другой Николай Рубцов по многим характеристикам и поэтическим и жизненным. Сделаем поправку, что в большей степени это касается неопубликованных стихов поэта, но даже его безусловные шедевры имеют замечательные варианты практически незнакомые широкому читателю. А посвящение А.А.Романову необходимо вычёркивать из рубцовского наследия, вместе с тем считаю, что престиж и доброе имя поэта после данного материала и статьи Валерия Кузнецова будет полностью восстановлены.


  1. Валерий Кузнецов «И вертится планета и летит…» Интернет ресурс «Душа хранит» //rubtsov-poetry.ru/others_3/i_vertitsa_planeta_i_letit.htm.
  2. Впервые В.С.Белков опубликовал это четверостишие в усечённом виде, таком как он обнаружил его в ГАВО в газете «Русский север» 03.06.1990г. Нет точного ответа на вопрос, как оно попало в архив в таком виде и где сейчас подлинник рубцовского автографа посвящения А.Романову. Не вызывает сомнения, что сам А.А.Романов в своих воспоминаниях 1994 года «Искры памяти» уже использует найденный Белковым текст, позабыв о существовании рукописного автографа поэта Рубцова.
  3. ГАВО (Государственный архив Вологодской области) ф. 51, оп. 1, ед. хр.231. Машинописная копия.
  4. «Воспоминания о Рубцове» КИФ «Вестник». Вологда 1994. А.А.Романов «Искры памяти» стр. 379.

Материал предоставлен автором