Волны и скалы

ВИДЕНИЯ В ДОЛИНЕ

Взбегу на холм
                       и упаду
                                   в траву.
и древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву.
Блеснёт в глаза
                        кривым ножом монгола.
Сапфирный свет
                          на звёздных берегах,
и вереницы птиц твоих,
                                   Россия,
затмит на миг
                    в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя!..
И вижу я коней без седоков
с их суматошным
                          криком бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
и бег татар
               на поле Куликовом...

Россия, Русь —
                      куда я ни взгляну!
За все твои страдания и битвы —
люблю твою,
                    Россия,
                                старину,
твои огни, погосты и молитвы,
твои иконы,
                 бунты бедноты,
и твой степной,
                       бунтарский
                                       свист разбоя,
люблю твои священные цветы,
люблю навек,
                      до вечного покоя...
Но кто там
               снова
                         звезды заслонил?
Кто умертвил твои цветы и тропы?
Где толпами
                  протопают
                                 они,
там топят жизнь
                        кровавые потопы...
Они несут на флагах
                              чёрный крест!
Они крестами небо закрестили,
и не леса мне видятся окрест,
а лес крестов
                    в окрестностях России...
Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
и успокоюсь: глухо на лугу,
траву жуют
                 стреноженные кони.
Заржут они,
                 и где-то у осин
подхватит эхо
                     медленное ржанье.
И надо мной —
                      бессмертных звёзд Руси,
безмолвных звёзд
                         сапфирное дрожанье...

 

Ленинград,
1960

Варианты: 1,  2,  3,  4

БЕРЁЗЫ

Я люблю, когда шумят берёзы,
когда листья падают с берёз.
Слушаю, и набегают слезы
на глаза, отвыкшие от слез...

Всё очнётся в памяти невольно,
отзовётся в сердце и крови.
Станет как-то радостно и больно,
будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза.
Словно дунет ветром хмурых дней.
Ведь шумит такая же берёза
над могилой матери моей...

На войне отца убила пуля.
А у нас в деревне, у оград -
с ветром и с дождём гудел, как улей,
вот такой же поздний листопад...

Русь моя, люблю твои берёзы:
с ранних лет я с ними жил и рос!
Потому и набегают слезы
на глаза, отвыкшие от слез...

Ленинградская обл.,
пос. Приютино, 1957

Варианты: 1,  2,  3

ПТИЦЫ РАЗНОГО ПОЛЁТА

* * *

—Мы будем

                  свободны,
                                 как птицы, -
ты шепчешь
                   и смотришь с тоской,
как тянутся птиц вереницы
над морем,
                над бурей морской...

 

И стало мне жаль отчего-то,
что сам я люблю
                        и любим...
Ты птица иного полёта...
Куда ж мы
               с тобой
                         полетим?!

 

Ленинград,
март 1962

УТРО УТРАТЫ

Человек
           не рыдал,
                        не метался
в это утлое утро утраты.
Лишь ограду встряхнуть попытался,
ухватившись за копья ограды...
Вот пошёл он,
                    вот в чёрном затоне
отразился рубашкою белой.
Вот трамвай, тормозя, затрезвонил:
крик водителя:
                   — Жить надоело?!
Шумно было,
                   а он и не слышал.
Может, слушал,
                      но слышал едва ли,
как железо гремело на крышах,
как железки машин грохотали...
Вот пришёл он,
                     вот взял он гитару,
вот по струнам ударил устало...
Вот запел про царицу Тамару
и про башню в теснине Дарьяла.
Вот и всё...
                А ограда стояла.
Тяжки копья чугунной ограды.
Было утро дождя и металла.
Было утлое утро утраты...

Ленинград,
1960

Варианты: 1

СТО "НЕТ"

В окнах зелёный свет,
странный, болотный свет..
Я не повешусь, нет,
не помешаюсь, нет...

Буду я жить сто лет,
и без тебя — сто лет.
Сердце не стонет, нет,
Нет,
     сто "нет"!

Ленинград,
сентябрь 1961

НЕНАСТЬЕ

Погода какая!..
                      С ума сойдёшь:
снег, ветер и дождь-зараза!
Как буйные слезы,
                           струится дождь
по скулам железного Газа...

Как резко звенел
                          в телефонном мирке
твой голос, опасный подвохом!
Вот, трубка вздохнула в моей руке
осмысленно-тяжким вздохом,
и вдруг онемела с раскрытым ртом...
Конечно, не провод лопнул!
Я
   дверь автомата
                          открыл пинком
и снова
           пинком
                     захлопнул!..

 

И вот я сижу
                   и зубрю дарвинизм.
И вот, в результате зубрёжки —
внимательно
                   ем
                       молодой организм
какой-то копчёной рыбешки...
Что делать? —
ведь ножик в себя не вонжу,
и жизнь продолжается, значит!..

На памятник Газа
                          в окно гляжу:
Железный!
       А всё-таки... плачет.

Ленинград,
1960 

ВОЛНЫ И СКАЛЫ

Эх, коня да удаль азиата
мне взамен чернильниц и бумаг, —
как под гибким телом Азамата,
подо мною взвился б
                                       аргамак!

 

Как разбойник,
                     только без кинжала,
покрестившись лихо
                              на собор,
мимо волн Обводного канала —
поскакал бы я во весь опор!

Мимо окон Эдика и Глеба,
мимо криков: "Это же — Рубцов!",
не простой,
                     возвышенный,
                                            в седле бы -
прискакал к тебе,
                                в конце концов!

 

Но наверно, просто и без смеха
ты мне скажешь: "Боже упаси!
Почему на лошади приехал?
Разве мало в городе такси?!"

И, стыдясь за дикий свой поступок,
словно Богом свергнутый с небес,
я отвечу буднично и тупо:
— Да, конечно, это не прогресс...

Ленинград,
лето 1961