Известный русский писатель Лев Котюков живет в подмосковном Пушкино. "Вы все - первые! Я - последний поэт серебряного века,"- скромно говорит он о себе, и почему-то за это его очень недолюбливают члены многочисленных писательских союзов.

Лев Котюков - автор тринадцати книг стихотворений и прозы. Заметным явлением отечественной словесности стали его книги последних лет: "В одинокой толпе", "Страх любви", "В змеиных зеркалах". Он - лауреат многих престижных литературных премий и конкурсов. В этом году ему исполнилось 50 лет. Недавно в нашей газете была опубликована его остросюжетная повесть "Однажды и навсегда". Нам приятно, что во время ее публикации нош автор стал лауреатом Премии имени Андрея Платонова, десятой по счету. Но, к сожалению, не все разделили нашу радость. Союз писателей России и Министерство культуры в 1997 году лишили Льва Котюкова государственной стипендии, которая дается писателям за высокие творческие достижения. Надо прямо сказать, весьма оригинальный подарок к юбилею. Но неувядаемым литчиновникам виднее. Зачем искушать судьбу? Вдруг Лев Котюков, поощренный родным государством, возьмет и напишет такое, что потянет на Нобелевскую премию, а с "нобелевками" у нас всегда сложности. Уж лучше поощрять тех, кто никогда ничего не напишет, так-то оно надежнее. Этот мелкий эпизод очень характерен для непростой творческой судьбы писателя. Может быть, по той причине многое написанное им, как и в былые годы, остается в столе. 

Лев Котюков - частый гость нашей редакции, и не просто гость, но наш корреспондент и товарищ. Он - откровенный человек. И наш разговор о жизни и литературе получился предельно откровенным. <...>

- Ты учился в Литературном институте в одно время с Николаем Рубцовым. Хотелось бы знать - в какой мере общение с ним и с его поэзией сказалось в твоей жизни?

- Я, откровенно, ждал этот вопрос, ибо знаю твою любовь к творчеству этого выдающегося русского поэта, и рад, что он близок тебе духовно. Мы не были друзьями с Николаем, сказывалась разница в возрасте: мне было двадцать, ему под тридцать, но товарищами были. Честно признаюсь - тогда, в конце 60-х, я в полной мере не оценил его значение, хотя, конечно, понимал, что имею дело с незаурядным поэтом и человеком. В чем-то даже был чрезмерно придирчив и несправедлив, сурово критикуя иные его стихи, его прекрасные песни, которые он сам неповторимо исполнял под гитару, развлекая наши бесшабашные сборища. Да-да, именно развлекая. Гитарой Рубцова мы привлекали в нашу компанию денежных студентов-заочников, как теперь выражаются - спонсоров, дабы не переводилось зелено питье на столе. У меня даже стихи есть по этому поводу: "Шумит листопад за кирпичной стеной. Слова, как полова. Глубокая полночь. Глубокий запой. Улыбка Рубцова...". Как-то не приходило тогда в голову, что невидный, хмельной человек с чужой гитарой в моей загульной комнате - одно из самых значительных явлений русской поэзии XX века. Но что делать молодость легкомысленна, иные кумиры были на слуху, иное грезилось душе. Да и Рубцову грезилось иное, а не безвременный уход в мир иной, который он, к сожалению, сам предсказал. И нет здесь тайны, ибо поэзия есть ясновидение, но чрезмерно рисковый способ ясновидения, а жизнь настоящего поэта и без постижения грядущего - сверхсамоотдача.

Удивительная вещь, по всем возрастным и литературным параметрам Рубцов - шестидесятник. Но только условно. Нет его в этой могучей и обманной когорте, не вписывается он в их ряды, ибо поэт - на все времена. Как Тютчев или Фет. Казалось бы, не вовремя появился, в эпоху, когда властвовали лжепоэты типа Евтушенко, когда барственно царил в "Новом мире" советский Пушкин - А. Твардовский. Именно советский! Со всеми вытекающими отсюда последствиями - и да не презреют меня поклонники этого крупного общественного деятеля! Кстати, он так и не напечатал Рубцова в своем журнале, как, впрочем, и вашего покорного слугу. Да и, наверное, совершенно справедливо, ибо не ложились наши стихи в концепцию "Нового мира" тех времен, а тем более - в умозрительное, ограниченное представление о поэзии главного редактора журнала. Что мы! - ежели он снисходительно поглядывал на небесные вершины Блока и Есенина и отказывался принимать православное мировоззрение Бунина. Но Господь ему судия, а не мы, многогрешные. Я же о Рубцове говорю. Во многих торопливых воспоминаниях его представляют неуживчивым, мрачным, задиристым человеком. Бывал Рубцов нелицеприятен, сам тому свидетель, но многие ли из нас паиньки после третьего стакана, не говорю уж о четвертом... Зачастую люди, пишущие подобное, плохо знали поэта, вообще не знали. Воскресни Рубцов, он бы весьма удивился многим фамилиям воспоминателей. Но увы, увы! А воспоминатели с каким-то необузданным сладострастием смакуют мелкие негативные подробности жизни поэта. И среди них его убийца. Убийца сознательный и жестокий. И горько, что "исповедальные" писания убийцы о Рубцове охотно тиражируют приличные издания.

Мне, слава Богу, довелось знавать настоящего Рубцова. И я без малейшей натяжки заявляю: это был замечательный человек, добрый, отзывчивый, деликатный, тихий. И можно только диву даваться, что жизнь не ожесточила его. Ведь что хорошего было у него с малых лет? Сиротство, детдом, беспризорство, тяжелая работа рыбака, четыре года службы на эсминце Северного флота, горячие цеха заводов, неуютные кубрики да грязные общежития, и лишь под конец жизни, как снисходительный подарок, однокомнатка от Союза писателей на окраине Вологды. И вечная, агрессивная зависть бездарей и литчиновников, как местных, так и столичных. И будь моя доля, я бы руки повыдергивал у сочиняющих о Рубцове всякую мерзость, собирающих досужие слухи и завидующих поэту даже после его безвременной смерти.

Николай Рубцов - это явление природы, а потом уже литературы. И нынче, вспоминая его стихи, - да что вспоминая! Они живут во мне как бы помимо памяти, я будто дышу неотравленным воздухом, к родникам лесным припадаю. Это, наверное, и есть ощущение вечности. И я благодарен жизни, что она подарила мне встречи и товарищество с человеком, олицетворяющем это вечное. Я бы мог еще много рассказать о Рубцове, но надеюсь, что напишу о нем, и буду рад, если мои заметки о поэте впервые увидят свет на страницах "Подмосковья".

---

Источник: газета "Подмосковье" - 07.06.97