Мои встречи с Рубцовым

Сергей КРУЛЬ

С поэзией Николая Рубцова я познакомился весной 1978 года, когда мой старый друг, еще со школьной скамьи, Леня Соколов предложил почитать тоненькую книжку стихов неизвестного поэта.

Сергей Круль
Сергей Круль
Трудно теперь вспомнить, как все это происходило, тем не менее я, никогда не испытывавший особого пристрастия к поэзии, внезапно изменил к ней свое отношение. Стихи, прежде казавшиеся мне чем-то далеким и отстраненным, стали вдруг родными и близкими, раз и навсегда наполнив мою жизнь ощущениями света, счастья, гармонии и красоты земного мира.

Ах, как прекрасен первый снег
В замерзших руслах тихих рек,
В полях, селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру!

Я начал сочинять музыку. Собственно, песни я писал и раньше, но то были эстрадно-танцевальные мелодии для молодежных, как тогда говорили, бит-групп. Главное в них было ритм, броская инструментовка, оригинальное электронное звучание, стихов же не было вовсе, были тексты, которые служили лишь дополнительным орнаментом в общем шуме. Новые песни были совсем другие, мелодии к ним приходили откуда-то сверху, своевольно и упрямо возникая в удивленной душе, следуя за поэтической строкой, раскрывая и обнажая ее природу. Куплетность формы потеряла всяческий смысл, мелодия сама создавала себя в процессе движения за строфой, и поначалу было очень трудно освободиться от привычных оборотов, штампов и вместе с тем не впасть в усложненность, запутанность, ибо потеря ясности мелодической речи однозначно разрушает песню. Так, в работе над первыми песнями я открыл для себя глубину ощущения такого простого, казалось, интервала, каким является обычная кварта. Я вдруг понял, что нет другого такого интервала, который мог бы сравниться с квартой по чистоте, возвышенности и какой-то аскетической отрешенности от всего земного и обыденного. Виновницей этого "перерождения", безусловно, явилась поэзия Николая Рубцова, его удивительные по чистоте и первозданности стихи. Возможно, кому-то его строки покажутся наивными, простыми и слишком уж ясными, так что и для поэзии вроде бы места не остается, однако это не так. Поэт вырастает из большого чувства и вряд ли это утверждение можно подвергнуть сомнению. Николай Рубцов таким чувством обладал, мало того, он обладал безукоризненным, врожденным поэтическим вкусом, что дается совсем немногим и тот "свой голос", на поиски которого другие поэты тратят порою долгие годы, Рубцов попросту получил в наследство. Должно быть, он ощущал это и отчетливо сознавал свое особенное положение, оттого так часто задумывался о душе, мучаясь своей беззащитностью и раздвоенностью.

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро.
Молча принесет воды.

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Тогда, в самом начале восьмидесятых, вместе со своими друзьями и единомышленниками, мне удалось показать свою музыкально-литературную композицию по стихам Рубцова на самых разных площадках города, чувствуя растущий и неподдельный интерес со стороны даже неподготовленных слушателей. Особенно запомнилась встреча с клубом любителей поэзии дворца культуры им. Орджоникидзе в октябре 1981-го, когда малый зал, переполненный вдохновенными молодыми людьми, стоя, в течение нескольких минут, аплодировал поэзии Рубцова и нам, ее интерпретаторам. Это невозможно забыть и, пользуясь случаем, хочу принести свою благодарность Славе Загоруй, Ларисе Юндерс, Игорю Перельману, Наташе и Николаю Шабановым. Позже были и другие удачные выступления, но тот вечер навсегда останется в нашей обшей памяти. Тогда мне казалось, что лучше Рубцова поэта нет, что подлинная поэзия - это та, которой дышал Рубцов, и подлинный поэтический стиль - это стиль Рубцова. Наверное, так и должно быть, ибо писать песни может только человек с влюбленным и отзывчивым сердцем. Это только потом, когда охладится пыл, пройдет магическое наваждение, можно оценить проделанную работу по достоинству и таланту. К примеру, мне уже никогда не написать "Зеленых цветов", песни, мелодия которой до сих пор остается для меня загадкой. Как я ее сочинял? - одному Богу известно... Годы шли, менялось время, менялся и я сам, продолжая сочинять песни (а ведь когда-то всерьез думал, что ни на чьи стихи, кроме Рубцова, писать не смогу), находя в стихах уже других поэтов и интересный слог, и вдохновенную мысль, и волнующую музыку. Жигулин, Кедрин, Заболоцкий, Соколов, Блок, Бунин, позднее Аввакумова, Кенжеев, Чичибабин вошли в мою душу спокойно, словно жили в ней давно, дожидаясь своего установленного срока. Мои прежние представления о поэзии основательно переменились, и только сейчас, кажется, я понимаю, что хороших поэтов в России много, что Россия - вообще страна поэтов и Рубцов, быть может, все же не лучший наш поэт - ну, и что с того? Да, были и есть у нас Блок и Ахматова, Волошин и Есенин, Пастернак и Жигулин, Мандельштам и Кедрин, Чичибабин и Кушнер, - бумаги не хватит их всех перечислять, и все же был и есть у нас замечательный поэт Николай Рубцов, который в бурные шестидесятые годы силой своего творческого гения сумел подхватить эстафету русской классической поэзии, вдохнув тем самым в нее второе дыхание. Лучшие его стихи, такие как "Поезд", "Ночь на родине", "Звезда полей", "Русский огонек", "До конца!", "Зеленые цветы" и многие другие достойно продолжили вереницу шедевров русской поэтической культуры.

Светлеет грусть, когда цветут цветы.
Когда брожу я многоцветным лугом.
Один или с хорошим давним другом.
Который сам не терпит суеты...

 

За нами шум и пыльные хвосты!
Все улеглось - одно осталось ясно.
Что мир устроен грозно и прекрасно.
Что легче там. где поле и цветы.

Все это всколыхнулось в памяти, когда я узнал о предстоящей поездке в Вологду, город, где трагически оборвалась жизнь поэта. В январе 1994 года мне удалось выхлопотать производственную командировку и, конечно же, наряду со служебным заданием, я решил захватить с собой гитару. Написав о своих намерениях Георгию Дмитриевичу Соколову, дяде жены, живущему в Вологде, и получив от него утвердительный ответ (еще раньше, примерно год назад, ему была переправлена моя первая и пока единственная долгоиграющая пластинка), утром в субботу, восьмого января, я отправился поездом в Москву, а оттуда в Вологду. Георгий Дмитриевич длительное время работал секретарем Вологодского обкома по идеологии как раз в те годы, когда там жил Рубцов, поэтому я рассчитывал на его помощь, и, надо сказать, что не ошибся. Все, что я сделал в Вологде и Череповце - восемь концертов перед самыми разными аудиториями, получасовая запись на областном радио и телевидении, встречи в редакции газет - все предварительно было согласовано с его помощью, именно Георгий Дмитриевич сделал эту поездку насыщенной и результативной.

Вологда встретила меня заснеженными куполами церквей, провинциальной толчеей на улицах, тихой покойной морозной погодой. Складывалось впечатление, будто время остановилось, совсем как у Рубцова -

Душа недвижнее стекла
И в глубине ее светло...

Бродилось легко и непринужденно, и все время не покидало радостное ощущение, словно вернулся в старые, знакомые места. Вологда оказалась милым, уютным городом со множеством удачно сохранившихся древних построек (кстати, одного года с Москвой - 1147). Церкви и белые колокольни виднеются повсюду, перемежаясь с крепкими двухэтажными избами, сработанными так умело, что и не сразу поймешь, что и трехметровые колонны, и низко посаженные своды на фасаде - все из дерева, в своем роде деревянный Петербург, только чуть поменьше. Особенно яркое впечатление оставила Сенная площадь - просторная, широкая, обставленная невысокими двух- и трехэтажными, протянувшимися чуть ли не на целый квартал, постройками в стиле "ампир" начала ХIХ века, она составила бы гордость любому крупному городу России; ну и конечно Кремль, знаменитый Вологодский Кремль, сооруженный еще во времена Ивана Грозного. Живет в городе легенда, что когда суеверный царь строил его, упрямо порываясь установить здесь новую столицу, ему под ноги со строительных лесов упал кирпич. Это обстоятельство решило судьбу вологжан и навсегда лишило их титула столичных жителей. Архитектурный ансамбль Кремля расположен на самом берегу реки и идти к нему лучше всего по улице Батюшкова, выходя на Соборную горку к памятнику поэта. И надо же было так случиться, что навстречу ей, с другой стороны реки, протянулась глухая небольшая улочка, не так давно названная именем Николая Рубцова. Судьбе, видимо, было угодно, чтобы два поэта, снискавшие славу русской поэзии и разделенные волей истории в веках, встретились здесь навсегда.

Я ехал в Вологду, мечтая попасть на шумный праздник, но вышло иначе. Рубцовские дни, как это бывало обычно, на этот раз не состоялись (о том, что традиционный вечер памяти поэта был запланирован на 18 января, я узнал перед самым отъездом, 14-ого числа, когда командировку продлить уже было невозможно), тем не менее мой приезд пришелся кстати местным книголюбам. Надежда Ивановна Забродина, председатель областного клуба книголюбов, буквально за полдня обзвонила с десяток предприятий и организаций, и время покатилось. Концерты, поездки, нескончаемые встречи - четыре дня пролетели стремительно и незаметно. Доброжелательная, отзывчивая публика тепло принимала мои песни, и было приятно и легко работать, ощущая поддержку зала. Чаше других задавали один и тот же вопрос - откуда на Урале, в Башкирии, и вдруг Вологда, Рубцов? Как было объяснить, что для поэзии нет преград, что "...не она от нас зависит,/ а мы зависим от нее..."? Помню, как во время одного из выступлений в Череповце, в выставочном зале, тихая, немолодая женщина убежденно и горячо говорила, что такие песни, "с печалинкой" (ее выражение), могут быть только у русского народа, терпеливого и страдающего, а не у французов там или немцев. Она была взволнована и улыбалась, глаза ее лучились особенным добрым светом и я подумал, что вот эти минуты и делают жизнь музыканта наполненной и счастливой. И еще я подумал, что никакого национализма в ее словах нет, просто культура каждого народа имеет свои характерные и вполне узнаваемые черты и было радостно сознавать, что мои песни пришлись по душе.

Светлым праздником была для меня встреча с Татьяной Николаевной Файнберг, редактором городского радио. Эта женщина буквально покорила меня своим обаянием, интеллигентностью и поэтическим кругозором; до сих пор я не встречал человека, который бы читал и Рубцова, и Чичибабина, и Жигулина, и Аввакумову. Редкая удача поговорить с близким по духу! У нас завязалась продолжительная беседа. Общим звеном между Уфой и Вологдой (кстати, Вологда с языка вепсов, коренного народа, населявшего вологодские края с незапамятных времен, переводится так же, как и Агидель с башкирского - Белая река) оказалась не только поэзия Рубцова, но и живопись Пантелеева, художника, долгие годы жившего и работавшего в Уфе и под конец жизни переехавшего в Вологду, где сейчас находится его музей-мастерская (мой отец, художник Леонид Круль, хорошо знал его - они были друзьями и оба работали в Башкирском отделении Союза художников). Запоминающейся была запись и на телевидении, проходившая в одном из старинных вологодских особняков...

Но, наверное, пора сказать и о том, о чем нельзя умолчать. Когда я в надежде заполучить билет на обратную дорогу пережидал в административном здании, бывшем обкоме КПСС, нелепо и грубо втиснутом в самый центр старого города, на глаза мне попался номер местной газеты "Русский Север". На последней, четвертой странице под рубрикой "Публикуем первую книгу стихов Рубцова" я стал невольным свидетелем популяризации откровенно слабых стихов любимого поэта. К чему эти запоздалые и неумелые признания в любви, когда первые поэтические опыты, будучи напечатаны многотысячными тиражами да к тому еще и в областной газете, попросту дискредитируют имя большого русского поэта!? А январский выпуск "Вологодского комсомольца", полностью посвященного поэзии Рубцова? Если попытки биографа Сергея Багрова еще можно понять и поддержать, то к запискам очевидцев и друзей поэта у меня сложилось иное отношение, не говоря уже о многочисленных стихотворных посвящениях. Слишком уж проглядывает поспешная канонизация человека, который при жизни далеко был не ангел! Но ведь, в конце концов это была его жизнь, жизнь несчастного и одинокого человека, так и не нашедшего себе постоянного угла (квартиру, которую дали ему в самом конце жизни, я сознательно не беру в расчет) и вряд ли следует, используя право очевидца, необдуманно влезать в нее, давая мимоходом разные советы и замечания. Во всем этом видно желание погреться в тени поэта. Мне, например, не кажется достойным любую, подчас заурядную, творческую работу посвящать Рубцову, а то может выйти как у композитора Морозова, который написал на стихи "В горнице" песню, точнее ритмическую попевку, полностью игнорируя внутренний, глубоко лиричный мотив самого стихотворения. И что вышло в итоге? Примитивный, лубочный шлягер, рассчитанный на невзыскательную аудиторию, где Рубцовым и не пахнет. А ведь именно эти стихи в свое время высоко оценил один из самых строгих критиков, поэт-сатирик Александр Иванов. Пора, наконец, понять, что поэзия Рубцова - наше национальное достояние и отношение к нему должно быть соответствующим, без идолопоклонства и фамильярности. Думаю, это время придет, уже пришло.

1994 год, февраль


Материал предоставлен автором