Личное дело
Александр Цыганов
Пропаганда в СМИ о массовом пересмотре уголовных дел, связанных с тягчайшими преступлениями, дает первые результаты. Газета «Комсомольская правда» от 19 июня 2001 года вышла со следующей информацией: «Спустя 30 лет после трагической гибели выдающегося русского поэта проведено новое исследование по самому нашумевшему делу 1970-х годов. Результат ошеломляющий: петербургские медики подтверждают - поэта Рубцова никто не убивал».
Как известно, у этого преступления действительно не было свидетелей, и все доказательства следствия опирались в первую очередь на показания человека, который лишил поэта земной жизни. Теперь убиенный поэт бессловесен и беззащитен, и ему уже не ответить, не постоять за самого себя.
Поэтому сейчас Л. Дербина-Грановская (так значилось в личном деле человека, совершившего убийство Н. М. Рубцова) уже не только практически беспрепятственно доказала свою непричастность к смерти великого поэта, но заодно стала личностью не просто безвинно пострадавшей, но даже и любимой определенной частью населения, легендарной. О ней то и дело снимают фильмы и телепередачи, пишут в газетах, журналах и альманахах, организуют многочисленные встречи и даже поговаривают о создании музея. Каждое ее слово, связанное с убийством Н. Рубцова, ловят чуть не на лету, оно стало на вес золота.
Один из добровольных духовно-нравственных экспертов Л. Дербиной, вологодский «правозащитник» В. Есипов до того договорился, что назвал все это «некрасивой судебной историей» («РС» от 22.11.1996) и еще пять лет назад убеждал общественное мнение «не закрывать глаза» и исправить судебную ошибку». А теперь, после публикации в «Комсомольской правде», он же вновь взывает к областным правоохранительным органам, чтобы уже окончательно снять виновность с Дербиной-Грановской за убийство Н. Рубцова.
Конечно, в наши дни, когда границы добра и зла почти сместились, несложно предположить, что не долог тот час, когда приговор суда отменят, а имя человека, убившего Н. М. Рубцова, не только окончательно оправдают, а вовсе возвеличат и, чего доброго, еще при жизни и памятник на добровольные пожертвования отольют.
Вот почему настало время поставить точку в этом предложении длиною в тридцать лет и открыть глаза общественности на истинное лицо убийцы великого русского поэта.
А оснований для этого, чтобы усомниться в «ангельской» личности человека, на сегодня вполне хватает.
Казалось бы, Бог с ними, с этими воспоминаниями Л. Дербиной «О Рубцове», вышедшими в журнале «Слово», и полностью проникнутыми горячей любовью к себе, а уж потом рядом встает и он, Рубцов, так как жизнь-то все-таки была связана с ним. Но уже здесь «мемуаристка», проявляя свою истинную суть, стала, как говорится, изо всех сил жалеть себя, посаженную ни за что ни про что.
«Я была поставлена в неестественные для человека условия... На этом жестоком проклятом пятачке с «молохом» швейной фабрики посередине все было направлено против живого человека. К тому же, как впоследствии окажется, я буду на особом положении и здесь. Я буду самой бесправной среди бесправных. Мне будет отказано даже в надежде на какую-то справедливость по отношению ко мне. Местное общественное мнение, как сообщит мне наш начальник, не позволяло применить ко мне какие-то льготы. В Вологодском Союзе писателей поднимется бум, когда меня однажды в 1975 году должны были направить на стройки народного хозяйства. Особенно старался один «выдающийся» поэт. Он играючи столкнул меня обратно в этот кипучий адский котел. Сразу же после этой черной акции по отношению ко мне рухнет мое здоровье» («Слово», 1994, № 1-6. с. 74).
Грешный человек, я тоже в свое время, движимый жаждой справедливости, заинтересовался обстоятельствами этой трагедии и ознакомился с личным (не уголовным!) делом осужденной Л. Дербиной-Грановской. Такие «дела» заводятся на всех отбывающих срок наказания, и являются, собственно, зеркальным отражением жизни осужденного в местах лишения свободы.
Для человека постороннего, совершенно далекого от исправительно-трудовой системы, все эти бумажки, вклеенные в «дело», конечно, ни о чем не скажут. Но мне, волею судьбы проработавшему в этой системе практически десять лет, сразу стало все, как Божий день, ясно. Потому что цена подобных бумажек в «личном деле» осужденного зачастую прямо влияет на всю его дальнейшую судьбу. И столь длинное цитирование «мемуаров» стало необходимо, чтобы во всей полноте увидеть сущность этого человека, для которого, кажется, уже тогда не было ничего святого.
В самом деле, что, например, досужему читателю дадут выписки из «личного дела» осужденной Л. Дербиной-Грановской о том, что ей присвоена первая ступень исправления, потом вторая или, скажем, наконец, и лучшая - третья? Конечно, ничего. А вот самой Дербиной-Грановской много эти ступени дали. По крайней мере, досрочную свободу из мест лишения свободы обеспечили.
Но для начала следует отметить, что недолго она была на «этом жестоком проклятом пятачке с «молохом» швейной фабрики». В самом начале срока зоновские врачи обнаружили у нее затемнение легких, о чем появилась в «деле» соответствующая запись, и согласно приказу начальника учреждения осужденную Дербину-Грановскую перевели на работу, соответствующую, скажем так, ее профилю. Она стала ни много ни мало работать в библиотеке колонии. Таким образом Л. Дербина и оказалась «на особом положении». Кстати, в отличие от общей массы осужденных женщин, которые действительно трудились в швейном производстве на основных работах. Так что здоровье убийцы поэта рухнуло не после «черной акции», зачем лишний грех на душу брать, а до того, как она оказалась в колонии. А уж быть «самой бесправной среди бесправных», ей и вовсе не пришлось, работая в тепле, тишине и относительном уюте (все-таки колония). Да и об отношении руководства колонии к этой женщине давно легенды ходят, настолько оно было благожелательным.
Но она, сокрушенная, далее сетует на то, что «местное общественное мнение... не позволяло применить ко мне какие-либо льготы». Вот тут-то нелишне поговорить и об упомянутых ступенях исправления. Дело в том, что вологодская система исправления в то время была единственная в своем роде на всю страну, уникальная. Человек, попавший в места лишения свободы даже за самое тяжкое преступление и хотя бы формально соблюдающий режим содержания, мог легко, уже через три месяца получить на грудь ромбовидный зеленый значок с черной циферкой 1, что означало: «проявляет стремление встать на путь исправления». А если вступить в актив да еще попринимать хоть какое-то участие в общественной жизни отряда или, допустим, колонии, - через полгода на то же место помещается точной такой же, но уже синий ромб с цифрой 2. Это означало, что человек встал на путь исправления. А уж вершиной системы исправления был знак красного цвета с цифрой 3, означающей, что осужденный, его получивший, твердо стоит на пути исправления. И, соответственно, достоин самых лучших льгот. Такой отличительный знак давался, к слову сказать, только при достижении не менее половины срока, и при его получении осужденный имел право, заручившись ходатайством самой администрации (а это много значило!) писать свое обращение в Москву о собственном помиловании. Или же воспользоваться правом на условно-досрочное освобождение.
И все у Л. Дербиной-Грановской получилось как нельзя лучше. Три ступени исправления были уже получены в срок, а это, работая в библиотеке, надо признаться, было сделать довольно нетрудно. Не то что остальным женщинам, кто трудился на основном производстве. Но, видимо, хорошо понимая, что за такое очевидное убийство человека, даже при ходатайстве администрации и наблюдательной комиссии, ей не получить желаемого помилования, Л. Дербина-Грановская решила условно-досрочно освободиться из мест лишения свободы. Для этого ею заранее была получена справка с родины, от вельской подстанции, извещающая о том, что ее возьмут на поруки на оставшуюся часть срока. Этот документ необходим, без него условно-досрочное освобождение немыслимо. И подшит он как раз в «личном деле» рядом с продолговатым приглашением на будущую свадьбу, где на мелованной лицевой стороне бланка красными штриховыми линиями были изображены будущие молодожены, а внутри были вписаны от руки имена будущих супругов. Знать, не на стройки народного хозяйства готовилась осужденная Дербина-Грановская, а сразу по истечении четырех лет направляла она свои стопы прямо домой, на родину. И никакой «бум», разумеется, не поднимался ни в каком Союзе писателей. Да и откуда там могли знать, что именно в это время убийца Рубцова готовилась к досрочному освобождению. Все было значительно проще, прозаичнее. А раз досрочное освобождение, считай, в кармане, отношение начальства - куда с добром, даже литературные вечера по поэзии Рубцова разрешалось проводить, - как тут человеку не почувствовать себя окончательно свободным и самостоятельным? Как говорится, пора серьезно подумать, с чего жизнь на свободе начинать. Да хотя бы, скажем, с того, что все права на имя Н. Рубцова заранее присвоить только себе. Тут ничего не поделаешь: характер у человека такой. Вот и пишет Л. Дербина-Грановская письмо на волю женщине, которая родила поэту и вырастила дочурку. Казалось, чего здесь худого? Пиши куда хочешь, коль переписка не запрещена. Не тут-то было. Как выразилась сама Дербина в том же «Слове»: «Было одно упрямое, фанатичное, остаться самой собой, остаться самой собой!»
Письмо было переправлено из мест лишения тайно, видимо, традиционным для осужденных способом: или через бесконвойников, или же через тех же вольнонаемных. Что же помешало осужденной Дербиной-Грановской отправить это письмо, как и все делают, - законным порядком, через цензуру? А это послание просто не должны были лицезреть бдительные глаза цензора, иначе бы оно не дошло до адресата. Читал я его после, приобщенное в «личное дело» осужденной Дербиной-Грановской. В этом письме она требовала (вот уж здесь точно у беззащитной женщины), чтобы та отдала все, что принадлежало Рубцову. Здесь она ясно давала понять, что Рубцов безраздельно принадлежит ей и только ей.
Тон письма - до сих пор не забыть - не только оскорбительный, он был злобный, угрожающий. Кстати, здесь же, в «деле», оказались две фотографии Л. Дербиной-Грановской: одна - сразу после осуждения, а вторая - уже колонистская. На первой - тяжелая, опухшая женщина глядит исподлобья, волосы плишкой закинуты назад. Зато на второй - человека просто не узнать: молодое свежее лицо привлекательно дополняли завитые волосы...
А что же тогда оставалось делать жертве, получившей письмо, полное угроз? Да только одно: отправить это послание обратно, но уже, конечно, не адресату, а руководству колонии, дабы хоть как-то оградить себя от возможных преследований. И как бы хорошо там ни относились к осужденной Л. Дербиной-Грановской (служба службой, а табачок врозь), начальство сделало то, что и должно было сделать в таких случаях, коль подобное письмо, зарегистрированное, поступило на их имя. А именно: за нарушение режима содержания в местах лишения свободы осужденную Л. Дербину-Грановскую лишили всех ступеней исправления. И, соответственно, она автоматически была лишена права и на условно-досрочное освобождение. Это обычная история в подобных случаях, такие нарушения и аналогичные наказания были сплошь и рядом. И никакой «выдающийся» поэт играючи не сталкивал никого обратно в этот кипучий адский котел. Все просто: сама заслужила - получи по заслугам. Но, повторюсь, библиотека, где трудилась Дербина-Грановская, - место для исправления не тягостное, скорее - идеальное. И через год с хвостиком она вернула себе обратно эти ступени исправления, благополучно воспользовавшись тем же условно-досрочным освобождением. Кстати, ни один из добровольных защитников Л. Дербиной так, видимо, и не знает, сколько же срока за убийство конкретно отбыл этот человек. Обычно называют, как в случае с «Комсомольской правдой», шесть лет. Даже в своем сам-издатовском опусе «Воспоминаний» за 2001 год Дербина называет цифру: 5 лет и 7 месяцев. На самом же деле ею было отбыто пять лет пять месяцев и три дня. А если бы еще не опрометчиво написанное письмо, так и вообще через четыре года была бы на свободе. Вероятно, из скромности она ни разу не поставила об этом в известность ни одного своего адресата А ведь для человека, отбывающего наказание, не только месяцы - каждый день дорог. Остальной же срок, данный судом как мера наказания, Л. Дербина-Грановская должна была отбывать на вельской подстанции, коллектив которой доверчиво взял ее на поруки. Только это было не в характере этого человека и, как известно, она там не отработала ни одного дня. Дальнейший ее путь хоть и хорошо известен, но он - из области слухов, которым в данном случае не место. Вероятно, из скромности она ни разу не поставила об этом в известность ни одного своего адресата. А место здесь тому, что бывшая осужденная Л. Дербина-Грановская принялась активно создавать общественное мнение о собственном величии, в чем на сегодня и преуспела. И попутно продолжала оскорблять память человека, искренне, всем сердцем любившего ее. А еще - заодно искала мифического врага, дабы было на кого направлять свое «орудие возмездия». Здесь усилий особых прилагать не пришлось, так как этим врагом для Дербиной закономерно стала Вологодская писательская организация, в рядах которой состоял и великий русский поэт Николай Рубцов, и в которой, по ее словам, когда-то хорошо приняли и саму Дербину. Но с тех пор и поныне она, забыв все хорошее, продолжает всячески оскорблять вологодских писателей. Особенно воинственно она настроена к памяти наших умерших товарищей. Так, на своей очередной встрече 5 сентября 2001 года в г. Новодвинске Архангельской области Л. Дербина, как говорится, в хвост и в гриву разнесла вместе с Николаем Рубцовым и Александра Романова, Виктора Коротаева, Сергея Чухина. Видимо, ей это доставляет особое удовольствие. Заодно досталось «на орехи» здравствующему Василию Ивановичу Белову. Люди, присутствовавшие на этой встрече и видевшие эту женщину впервые, были буквально шокированы. Разумеется, читались и стихи собственного производства. Это настолько захватило одного из присутствовавших, что он в порыве восторга встал и заявил, что стихи Дербиной лучше, чем поэзия Рубцова. В знак согласия несостоявшаяся жена великого поэта, промолчав, скромно опустила глаза: мол, это не я сама, народ говорит...
Одни говорят, а другие помнят. Никто из присутствовавших на похоронах Николая Рубцова не забыл, конечно, того жуткого красного шрама на ухе. А В. И. Белов 28.08.2001 года, как и тогда, 12 января 1996 года, на вечере памяти Н. Рубцова, вновь подтвердил: «Я видел Рубцова лежащим на топчане в морге с едва ли не наполовину надорванным ухом, вокруг запеклась кровь...» Так и хоронили.
Публикация в «Комсомольской правде» от 19 июня 2001 года, в которой извещается, что «поэта Рубцова никто не убивал», практически довершает уже известный портрет человека, совершенно запутавшегося в собственной лжи. Вообще-то, всякого здравомыслящего человека не может не поражать то обстоятельство, с какой энергией эта уже немолодая женщина подняла темные силы в стране, чтобы окончательно очернить Рубцова и обелить себя.
Так называемое «новое исследование» до того договорилось, что, спустя тридцать лет после убийства великого поэта, заочно поставило ему диагноз: «Рубцов умер сам, от сердечного приступа, который спровоцировал хронический алкоголизм с поражением сердца».
Разумеется, это «исследование», шитое белыми нитками, - плод явно нездоровой фантазии очередных «защитников» убийцы поэта. Подобного диагноза «хронический алкоголизм с поражением сердца» никто при жизни не ставил Н. Рубцову. А значит, все это не более чем версия новоявленных «правозащитников» с медицинскими дипломами. И с каких это пор версии стали являться основанием для официального медицинского заключения?.. Тем более что строится все это на уже всем известных «показаниях» бывшей осужденной по делу Н. Рубцова. Собственно, Л. Дербина даже и не скрывает, что именно она, по сути, организовала это «новое исследование», которое и дало «результат ошеломляющий». «Комсомольская правда» от 19 июня сего года так прямо и заявляет, что: «...когда по просьбе Дербиной уголовным делом заинтересовались компетентные питерские медэксперты, после ряда следственных действий картина убийства предстала в ином свете». А сама убийца, видимо, уже совершенно забыв свою «просьбу к компетентным питерским медикам», в интервью по ТВ небезызвестному В. Есипову вещает, верная своей натуре, конечно, совершенно противоположное. Так, на вопрос человека, который вот уже много лет не отстает от нее как банный лист, даже свои критические опусы продает на ее встречах (5 сентября 2001 года, Новодвинск): «Каким образом петербургские медики вышли на нее? Не Л. Дербиной была ли инициатива?» - последняя скромно потупив глаза (есть у нее эта отличительная застенчивая черта), заявила буквально следующее: «Ни к кому не обращалась, никого ни о чем не просила. Все произошло по чудесному Божьему Промыслу» (Вологодское ТВ от 17 августа 2001 г. В. Есипов).
Вообще-то «заступники» Л. Дербиной зачастую до того договариваются, обороняя ее от мифических врагов, что дальше, как говорится, ехать некуда. Например, некто Александр Юркин, назвавший себя «верующим», в газете «Холмогорская жизнь» № 7 от 16.02.2001 г., имея в виду Л. Дербину, пишет: «Прошедшая все муки ада - от тюремного заключения до епитимьи...» Можно еще допустить, что человек по незнанию спутает понятия «тюрьма» и «колония». Хотя, если взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Работаешь над материалом, будь добр изучить его досконально, иначе грош тебе цена. И не мешало бы знать, что тюрьма и колония - не одно и то же, в колонии значительно легче отбывать срок наказания. Но вот что по-настоящему непонятно: как может верующий человек сравнивать епитимью с муками ада?.. И вообще, резонен вопрос: зачем надо было самой Л. Дербиной (после-то колонии) «исполнять... наложенную священником епитимью: «три года простояла на коленях, кладя земные поклоны»... Зачем она это делала, если свято убеждена в том, что не убивала поэта Рубцова?
А чему равняются ее сведения о якобы больном сердце поэта, да еще со ссылкой на друга Н. Рубцова Сергея Чухина? А ведь вышеназванное «петербургское следствие» опиралось именно на ее «правдивые показания». Да когда у человека больное сердце, разве ему до пьянки? И далеко не у всякого пьющего может быть больное сердце. Уж об общеизвестных истинах не мешало бы не забывать «известным петербургским медикам». Кстати, вологодская поэтесса и близкий, истинный друг Николая Рубцова Нина Груздева утверждает совершенно иное: она говорит: что Николай Рубцов никогда не жаловался на свое сердце. Между прочим, люди, наделенные тонкой нервной организацией, часто путают вегетативно-сосудистую дистонию с сердечной болью. Симптомы-то те же самые. И, как следствие этого, появляются мысли о смерти, о бренности мира. А от дистонии, когда идет имитация сердечной боли, еще никто не умирал. Между прочим, эта самая дистония при сегодняшней жизни, наверное, у каждого второго. Но все это - к слову. Потому что реальную картину преступления Л. Дербина давно уже выдает как желаемую за действительную. Скажем, никто не заставлял ее в газете «Холмогорская жизнь» № 7 от 16.02.2001 г. утверждать: «Теперь я знаю, что мои пальцы парализовали сонные артерии, что его толчок был агонией, что, уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся». Картина, конечно, жуткая, тут и с двумя сердцами будь человек - и тот бы не выжил. Но уже в «Комсомольской правде» от 19 июня 2001 года Л. Дербина, словно очнувшись, смягчает картину расправы над Рубцовым, сообщая: «Другой рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, я стала теребить его за горло». Что еще тут можно добавить?.. Разве то, что той же вологодской поэтессе Нине Груздевой, которой встречу организовал сам начальник женской ИТК Михаил Алексеевич Гришенков, Л. Дербина без особых сантиментов рассказала об убийстве достаточно просто: «Я сдавила его за горло двумя руками, и началась агония». Об этом можно было бы говорить долго, но для окончательного завершения портрета истинного лица человка, убившего Н. Рубцова, видимо, необходим последний штрих, который для всякого думающего наконец-то все поставит на свои места.
Во время работы с «личным делом» Л. Дербиной мне довелось также встретиться и с начальником отряда, где отбывала свой срок наказания Л. Дербина, кстати, ее тезкой. И она рассказала случай, который одну из свидетельниц этого заставил сказать следующую фразу: «Теперь я знаю, как она убила Рубцова»...
Осужденные стояли в очереди в прачечную, среди них была и Дербина-Грановская. Спустя какое-то время, последняя отошла в сторону по своим делам, а пустое место тут же заполнила другая осужденная. Вернувшаяся Дербина-Грановская, увидев на своем месте постороннего человека, отчего-то внезапно ожесточилась и бросилась на женщину, повалив ее на землю. Находившиеся рядом двое осужденных с великим трудом отняли у Дербиной упавшую. А одна из этих женщин по фамилии Крылова тоже отбывала срок за убийство мужа. Тот до чего допил, сил уже у нее не оставалось. Пришла как-то домой с работы, а он в очередной раз на диване валяется в невменяемом состоянии. И, доведенная до отчаяния женщина, не отдавая себе отчета, схватила спички, ленула керосина на муженька, а после спичку-то и зажгла. Когда муж вспыхнул - оба перепугались; и жена даже, покуда хозяин выпрыгивал в окошко, накинула на него байковое одеяло, но было уже поздно, - у человека обгорело 75 процентов кожи. Вот эта-то Крылова и сказала тогда: «Теперь я знаю, как она убила Рубцова». Этот случай хотя до руководства колонии и не донесли, но начальнику отряда все-таки проговорились, которая, разумеется, предпочла это дело благоразумно замять. Да и зачем поднимать лишний шум, преступления-то нет, слава Богу...
Сегодня, кажется, Дербина уже доказала всему белому свету, что она никогда не любила человека по имени Николай Рубцов. И хорошо, что при своей короткой земной жизни он так никогда и не узнал об этом. Но за свою любовь расплатился сполна. Так за что же еще в наши-то дни его наказывать? Может, достаточно того, что уже было сделано этой женщиной?
P.S. И если мы еще верим в Бога, то не можем, не имеем права распоряжаться тем, что нам не принадлежит. Ни жизнью человеческой, ни памятью об этом. И нам, людям, читателям, до сих пор, правда, не хватает Николая Рубцова. Нам многих безвременно ушедших не хватает на сиротеющей русской земле. В этом все дело. А время все множит и множит потери, но ничему нас не учит.
Источник: