Огонь из слова

Василий ОБОТУРОВ

Предсказать появление большого таланта в искусстве невозможно. Нам дано, - когда он уже появился, - или заметить его или... проглядеть. Вторая вероятность - вовсе не исключение, и те случаи, когда талант художника открывается миру в полной мере лишь спустя десятилетия после кончины - не редкость.

Удивительно ли, если талант не всегда являет себя фигурой заметной, ростом с "коломенскую версту", если он не хочет рядиться и вылезать перед публикой на трибуну. Так ведь и в Маяковском разглядели сначала рост да желтую кофту, бас услышали, а что вещал миру этот бас - то поняли далеко не сразу. Что уж говорить о тех, кто неприметен внешне, напористостью от природы не наделен...

Только душевные чаяния современников, их ожидания, порою толком и не осознанные, - лишь они побуждают с надеждой вглядываться в бескрайнее море современной поэзии. По словам Глеба Горбовского, Николай Рубцов - поэт долгожданный. ...Неожиданный поэт. Он пришел к нам в пору господства "эстрадной поэзии", но, разумеется, не для того, чтобы открыть людям глаза на тщету эстрадности, доказать ее несостоятельность.

Такая цель была бы слишком мизерной и утилитарной, тем более доказывать чего бы то ни было Н. Рубцов в зрелости вовсе не хотел. Его сверхзадача в поэзии, которую он чувствовал всем существом своим и которая теперь осознается нами, значительнее:

протянуть живую связующую нить от классической русской поэзии к сегодняшнему дню, чтобы помочь современному человеку обрести взаимопонимание, счастье, покой, уверенность в будущем.

Голоса поэтов-предшественников слышны в лирике Николая Рубцова отчетливо и определенно: это Тютчев и Фет, Некрасов, Полонский и Бунин, Блок и Есенин, наконец Твардовский и Яшин. Они не заслонили его лица, напротив, - рядом с ними Рубцов нашел свою самобытность как поэт 60-70-х годов двадцатого столетия. Эта истинная и глубинная самобытность не имеет ничего общего с дешевой оригинальностью, встречающейся, к сожалению, гораздо чаще.

Николай Рубцов успел издать при жизни всего-навсего четыре небольших сборника. Заметьте, все вместе они дали сорок три тысячи тиража, а ведь не затерялись, тогда как в нашей огромной стране в необозримой читательской массе наглухо пропадают авторы и с тиражами книг в сотни тысяч экземпляров. Рубцова читатели нашли сразу, потому что ждали его, и теперь уже идут к ним книжка за книжкой (после смерти поэта вышло восемнадцать его сборников общим тиражом, превышающим два миллиона экземпляров).

Николай Рубцов прожил коротко, не успев не только опубликовать, но даже записать все свои стихи. Но сегодня уже очевидно, что поэзия Рубцова не подлежит забвению; она принадлежит будущему. Подтверждение тому - значительный интерес читателей к биографии и личности поэта. Вышли первые книги о нем. А сколько их еще впереди: сборников воспоминаний, монографий, диссертаций...

Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 года в поселке Емецк Архангельской области, а вскоре его родители переехали в Тотемский район Вологодской области. Сам он знал о своих родителях очень немногое, рано лишившись их: "Мать умерла. Отец ушел на фронт..."("Детство"), и с 1942 года Николай воспитывался в детдоме.

С тех пор и навсегда, во многом определяя характер лирики поэта, затаится и застоится на дне сиротской души боль невосполнимой утраты.

Сижу среди своих стихов,

Бумаг и хлама.

А где-то есть во мгле снегов

Могила мамы...

  "Памяти матери"  

Не сразу, но Рубцов сумел попасть в Архангельск на рыболовецкое судно кочегаром. Позже он некоторое время учился в горном техникуме в Кировске, побывал в Ташкенте и других городах. С начала 1955 года Николай Рубцов уже в Ленинграде, он - рабочий.

Вскоре началась срочная служба на Северном флоте - четыре года в личном составе эскадренного миноносца. Здесь-то неожиданно и получает поддержку давний интерес Рубцова к поэзии: начинающий поэт оказывается в родственной среде - он приходит во флотское литобъединение, сложившееся в 1957 году.

Вместе с Рубцовым служили и начинали творческий путь известные ныне писатели Борис Романов (Мурманск), Валентин Сафонов (Рязань). К этому времени относятся и первые публикации молодого поэта.

"Служба и творчество шли, говоря по-флотски, параллельными курсами, - вспоминает те времена писатель Валентин Сафонов.- Нас никто не освобождал от вахт, от выходов в море, от исполнения нелегких моряцких обязанностей". А в то же время готовились газетные полосы, силами литобъединения создано несколько выпусков альманаха "Полярное сияние". В этом альманахе так же, как в газете "На страже Заполярья" и в журнале "Советский воин" , публиковались и стихи Н. Рубцова.

Молодой поэт много читает в эти годы, напряженно думает о будущем, вспоминает прожитые годы. "Ночами часто предаюсь воспоминаниям, - писал Николай в письме В.Сафонову, отслужившему раньше.- И очень в такие минуты хочется вырваться на простор, поехать куда-нибудь, посмотреть на давно знакомые памятные места, послоняться по голубичным болотам да по земляничным полянам или посидеть ночью в лесу у костра и наблюдать, как черные тени, падающие от деревьев, передвигаются вокруг костра, словно какие-то таинственные существа..."

Старшиной второй статьи демобилизовался Николай Рубцов с флота. Вернувшись в Ленинград, он работает на знаменитом Кировском заводе - кочегаром, слесарем, шихтовщиком. Здесь, при заводской многотиражке "Кировец", тоже существовало литературное объединение, силами участников которого был подготовлен сборник "Первая плавка", - в нем появилось и пять стихотворений Н. Рубцова. Печатался он и в газете "Вечерний Ленинград".

Одновременно молодой поэт посещал занятия литературного объединения "Нарвская застава", бывал участником литературных вечеров. Был он знаком в ту пору с Игорем Михайловым, близок с Глебом Горбовским. Вместе с другом, участником "Нарвской заставы", Борисом Тайгиным в июне-июле 1962 года Н. Рубцов подготовил машинописный сборник своих стихов "Волны и скалы". То была первая попытка подвести некоторые итоги ученичества в поэзии.

Увлечение поэзией пробудило мечту Н. Рубцова о Литературном институте. Летом 1962 года он, окончив вечернюю шкоду, сдал экзамен на аттестат зрелости, а осенью стал студентом: мечты, наконец, сбывались...

* * *

Теперь, наверное, и пришла пора сказать о ранних стихотворениях Николая Рубцова. Кое-какой опыт был у него со школьных лет, но говорить об устойчивых навыках поэтической работы в ту пору, когда он пришел служить на флот, не приходится. Стихи молодого поэта не отличаются большим своеобразием. Отражается в них повседневность матросской службы с выходами в дозор, учебными атаками, мечтами об отпуске и встрече с близкими("Утро на море", "Морская служба", "В дозоре", "Возвращение", "Учебная атака", "Море"). Написаны стихи "как надо"-дисциплинированно. Но я бы не сказал, что созданы они по приказу, что ли, - в них выразилось вполне искреннее единство молодого стихотворца с друзьями по литобъединению - в понимании поэзии и с товарищами по службе - в понимании воинского долга.

Отношение к поэзии определилось поначалу как к делу "прикладному", должному служить целям воинской подготовки. Между тем уже по ранним стихотворным опытам видно, что Н. Рубцов умеет улавливать интересные детали, находить свежие образы, динамически передать развитие событий, подбирая необходимо точный интонационный ключ. Порою молодой поэт схематичен, не всегда справляется с композицией, грешит дидактикой. Однако слово он хорошо чувствует, умеет строить фразу, добиться интонационной точности строки, учится находить соответствие картины и настроения. 

Едва ли не большую роль в творческом становлении Н. Рубцова сыграли стихотворные опыты совсем иного плана. Эти стихи откровенно субъективистские, в которых молодой поэт всецело отдается своим настроениям, чаще всего невеселым, отчаянным, злым. Цикл таких стихов создан Рубцовым в отпускную пору осенью 1957 года в Приютине под Ленинградом.

Стихи такого рода он писал иногда и после службы на флоте, живя в Ленинграде. Молодой поэт выплескивал свою душу в строки, желая, кажется, добиться только полного совпадения переживания и слова, - и во многом достигал своей цели.

Напряженность душевной жизни поэта отражают его стихотворения , "Не пришла", "Соловьи" - в них Н. Рубцов уже овладевает стихией настроений. Цикл "Звукописные миниатюры"   открывает творческую лабораторию молодого поэта - поиск образа в единстве звука и слова. Примером могут служить стихотворения "Левитан" и "Старый конь",  которые поэт опубликовал еще при жизни, избавив их от излишней "звукописности". Необычно в своей "геометрической" образности стихотворение Н. Рубцова "Утро перед экзаменом" (1960), а "В кочегарке" -опыт своего рода "производственных" стихов.

Подобные стихотворения индивидуальны каждое в своем роде, и Николай Рубцов не стремится без конца использовать однажды найденный прием. Постепенно очерчивается круг интересов поэта, выявляются излюбленные приемы в их внутренней, содержательной осмысленности. Начинает складываться собственный поэтический мир Николая Рубцова в его органичной многомерности и полнозвучии.

Обращаясь теперь к флотским впечатлениям (главным образом периода работы на рыболовецком траулере), Н. Рубцов гораздо разнообразнее, чем раньше, в выборе тем, в изображении картин и передаче настроений. Он умеет показать азарт труда, передать настроение работающего рыбака, с усиленным вниманием присматривается к сценам берегового быта. "В океане", "Хороший улов", "Старпомы ждут своих матросов" - эти стихотворения теперь хорошо известны читателям.

Пытается Н. Рубцов также набросать зарисовку в стихах о деревенском мужичке - "Лесной хуторок" (так первоначально называлось стихотворение "Добрый Филя"). Находят отражение в его стихах и полузабытые деревенские впечатления ("Я забыл, как лошадь запрягают...", "Эхо прошлого", "На гуляний").

Кажется, будто он вполне усвоил тот сторонний взгляд на деревню, который характерен для "среднего" горожанина. Взгляд, в сущности, насмешливо-снисходительный, лишенный реального понимания явлений. Связывающие с миром северной деревни, из которого поэт вышел, стихи в сборнике "Волны и скалы" он объединил в цикл "Долина детства", открыв его одноименным стихотворением, видимо, считая его особо важным для себя. Эти стихи - первые подходы Н. Рубцова к теме, которая станет главной в его творчестве.

Постепенно тема скитаний отошла на второй план как лишь одна из многих составляющих жизни и размышлений о ней; поэт искал родину в стихах, а нашел он ее в своей жизни. Впрочем, припомним, и раньше образ родины возникал в искренних и цельных стихотворениях Рубцова: "Деревенские ночи" (1953), "Первый снег" (1955), "Березы" {1957):

Все люблю без памяти  в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне в сумерках полей

Крики перепелок, дальних звезд мерцание,

Ржание стреноженных молодых коней...

"Деревенские ночи"

* * *

К началу 60-х годов восприятие поэтом родины обогащается историческим чувством, которое отчетливо звучит уже в стихотворении "Видения в долине" (1960). Да, это ныне хрестоматийное стихотворение "Видения на холме", лишь избавленное поэтом от красивости и многословия в стремлении высветить сквозную мысль о родине, ее тревожных судьбах. "Россия, Русь! Храни себя, храни!"-эти пронзительные строки воспринимаются сегодня как эпиграф ко всему творчеству, ко всей жизни Рубцова.

Уже к лету 1962 года, когда составлялся машинописный сборник "Волны и скалы", Николай Рубцов вполне отдавал себе отчет в том, что стоят и значат те или иные его стихотворения, умел их четко разграничить. "Кое-что в сборнике (например, некоторые стихи из цикла "Ах, что я делаю?"), - отмечал он в предисловии, - слишком субъективно. Это кое-что интересно для меня как память о том, что у меня в жизни было. Это стихи момента...> Как видим, самооценка здесь очень верна и определенна, так же и в других случаях.

От русской деревни, близкой с детства, Николай Рубцов ушел к широким океанским просторам, в тесноту городов с пестротой их быта, чтобы снова вернуться к сельщине и оттуда увидеть, с учетом всего своего опыта, весь мир и человека в нем.

В беспокойной жизни своей поэт обрел не только живую чуткую душу, - а ей были доступны "звуки, которых не слышит никто", но и чувство истории и чувство пути. Без этих качеств истинного поэта не бывает. Обрел он их не сразу, в настойчивом поиске своей индивидуальности, в упорном отстаивании своей самобытности.

Так, спустя примерно год, подготавливая для издательства свою первую книгу, в справке "Коротко о себе" Н. Рубцов проницательно замечал: "Давно уже в сельской жизни происходят крупные изменения, но до меня все же докатились последние волны старинной русской самобытности, в которой было много прекрасного, поэтического" . Тут заявлен зрелый и свежий взгляд на явления жизни, который широко утвердит себя в литературе гораздо позже.

В Москву Николай Рубцов приехал уже автором таких стихотворений, как "Добрый Филя", "Видения на холме", и вскоре нашел среди московских литераторов круг людей, ему духовно родственных; в их числе - поэты Станислав Куняев, Анатолий Передреев, критик Вадим Кожинов. Однако прошло два года прежде чем стихи Рубцова появились в журналах: самобытность признается и понимается, к сожалению, далеко не сразу.

Особенно заметными были две публикации в журнале "Октябрь", а в 1965 году в Северо-Западном издательстве вышла и первая книжечка. Уже в ней были представлены многие стихотворения, которые теперь переходят из сборника в сборник: "Видения на холме", "Звезда полей", "Русский огонек", "Осенняя песня" и другие.

Нечастое явление в поэзии!.. Уже к этому времени молодой поэт обладал собственным, хорошо поставленным голосом, чувствовал свое место в современной литературе. Книгой, утвердившей имя и репутацию Николая Рубцова, стала "Звезда полей" (1967)-с нею он успешно защитил свой творческий диплом в Литературном институте, получил признание читателей и критики.

Человек по натуре своей беспокойный, не привыкший к оседлости, Рубцов не мог долго жить в Москве. К тому же он переведен на заочное отделение. В конце 1964 года он уже у себя на родине, в селе Никольском. Сказывается неустроенность быта, но он много работает. Примечательно его письмо той поры Сергею Викулову, тогда ответственному секретарю Вологодской писательской организации:

"Все последние дни занимаюсь тем, что пишу повесть (впервые взялся за прозу), а также стихи, вернее, не пишу, а складываю в голове. Вообще я почти никогда не использую ручку и чернила и не имею их. Даже не все чистовики отпечатываю на машинке так что умру, наверное, с целым сборником, да и большим, стихов, "напечатанных" или "записанных" только в моей беспорядочной голове..."

И в самом деле, сколько их утрачено - стихов, незаписанных и даже записанных...

Через год поэт снова у себя на родине, и, посылая один из своих шедевров - "Осенние этюды" - в районную газету, он пишет другу-журналисту Василию Елесину: "Очень полюбил топить печку по вечерам в темной комнате. Ну, а слушать завывание деревенского ветра осенью и зимой то же, что слушать классическую музыку, например, Чайковского, к которому я ни разу не мог остаться равнодушным". Непритязательные слова, но при чтении стихов Рубцова, наверное, могут припомниться.

Даже в родных краях Николай Рубцов живет наездами - побывал он на Рязанщине, в Сибири, на Ветлуге... Ему интересны новые места, но везде помнится отчина. Так, поэту Александру Романову в Вологду в письме с Алтая от 28 июня 1966 года он между прочим пишет: "...сильно временами тоскую здесь по сухонским пароходам и пристаням..."

:  Местом постоянного жительства стала для  Н.Рубцова  Вологда. Здесь, общаясь с писателями-земляками: Василием Беловым, Виктором Астафьевым, Ольгой Фокиной, Александром Романовым, Виктором Коротаевым, он много работает, по обыкновению часто уезжает в деревню. В эти годы рождаются новые книги Рубцова :  "Душа хранит" (1969), "Сосен шум" (1970), "Зеленые цветы". Эта, последняя, вышла уже посмертно - поэт ушел из жизни тридцати пяти лет в январе 1971 года.

* * *

Читая стихи Николая Рубцова, нетрудно проследить, хотя бы в основных вехах, весь его недолгий жизненный путь, почувствовать постоянный духовный поиск, уловить поэтическое прозрение им судьбы своей. Впрочем, это не удивительно, и, перефразируя слова С. Есенина, можно утверждать своего рода закон лирической поэзии: подробности жизни поэта - всегда в его стихах. Однако интересны стихи для нас не только и не столько этими подробностями, а прежде всего созвучностью мыслей, душевных переживаний и порывов поэта с нашими собственными.

С юности Николай Рубцов будто бы провидел свою судьбу, когда - еще в Ленинграде - написал эти вот свои строгие строки:

Брал человек

Холодный мертвый камень,

По искре высекал

Из камня пламень.

Твоя судьба

Не менее сурова -

Вот так же высекать

Огонь из слова!..

Нелегко дается "труд ума, бессонницей больного", но и "в своей руке сверкающее слово" ощутить вдруг как "молнию ручную" - это действительно щедрая дань "за радость неземную"... Данником поэзии всегда и сознавал себя Николай Рубцов: "Не она от нас зависит, а мы зависим от нее!" - эти строки поэта являются уже прямой перекличкой с Ф. Тютчевым.

Чтение таких стихотворений, как "Ночь на родине", "Тайна", заставит нас остро и глубоко почувствовать любовь поэта к Родине. Н. Рубцов избегает рассудочного толкования своих переживаний - это у него вовсе не умопостигаемое чувство, а какая-то потаенная, неизъяснимая и нерасторжимая связь.

Призрачная таинственность картины, когда собственно и картины-то нет, а есть сердечный трепет плененного красотою родины певца ее, напомнит нам романтическую эстетику А. Фета, согласно которой именно те душевные состояния особенно близки поэзии, которые наиболее далеки от рассудочной стороны человеческой души. Ощутима преемственная связь Рубцова с Ф. Тютчевым и Я. Полонским. Подобно Полонскому, Рубцов чаще всего избегает яркого солнца; оба питают пристрастие к полутеням. Обоим ведома тоска одиночества и печаль созерцания бескрайности родных просторов.

Любимые края дороги поэту и в весеннюю пору, когда "высоко над зыбким половодьем без остановки мчатся журавли", и в долгую зиму, когда "снег лежит по всей России, словно радостная весть", и в жаркий день, когда "зной звенит во все свои звонки". Однако осень с ее дождями и ветром, увядание - ближе душе поэта, задевает самые сокровенные струны в ней. Краски он использует сдержанные, нередко позволяя себе писать стихи, так сказать, "в черно-белом исполнении" (как, например, "лошадь белая в поле темном вскинет голову и заржет"; или: "в чистых снегах ледяные полынные воды"). В его лирике преобладает грустная интонация, но ей присуще бесконечное разнообразие вариаций* "Всего прочнее на земле печаль...", - мог бы повторить Н. Рубцов вслед за Анной Ахматовой. Тем не менее он вовсе не пессимист по натуре, хотя и оптимистической его поэзию я не рискнул бы назвать, - просто эти слова в силу своей полярности не способны отразить многообразия возможных типов мироощущения.

Мил Николаю Рубцову образ необозримого российского простора с бескрайностью лесов, болот и полей. Романтической таинственностью полон этот образ, в котором грезится что-то сказочное, призрачное. Впечатление создается не столько пластически, сколько намеком, музыкой, настроением. Поэт идет обычно от немногих реальных примет пейзажа. Ветер, замерзающая вода, пустой сенной сарай под елкой на высоком берегу - и уже не только ширь, но и глубина картины схвачена, и открыт простор воображению. Такова "Ночь на перевозе", а этому стихотворению созвучны "На реке Сухоне", "Вологодский пейзаж" и многие другие стихи.

Горестное чувство утраты и близкое ему сознание недостижимости мечты нередко посещают поэта. Прекрасна привычность родного края, но все равно тревожит неизведанное: ведь "где-то есть прекрасная страна, там чудо все и горы, и луна, и пальмы..." ("Пальмы юга"). Живя радостью встречи с отчей стороной, будучи убежден, что "мир устроен грозно и прекрасно, что легче там, где поле и цветы", поэт тем не менее с болью чувствует:

Но даже здесь... чего-то не хватает...

Недостает того, что не найти...

  "Зеленые цветы"

Если Рубцов меньше, чем Бунин, увлекается изобразительностью, то музыкальность стиха роднит их вполне - как основа поэзии. "Для меня главное это найти звук. Как только я его нашел- все остальное дается само собою", - отмечал Бунин. Звук, напевность, мелодический строй стиха часто оказываются организующим началом в лирике Рубцова. Им был принят поэтический завет А. Фета: "Что не выскажешь словами - звуком на душу навей". Но в характере музыки рубцовских стихотворений больше сходства с мелодикой Я. Полонского и С. Есенина, - оба они во многом идут от городского романса. "Песня", "Морошка", "Над вечным покоем", "Прощальная песня" и некоторые другие стихи Н. Рубцова несомненно близки этой традиции.

В критике иногда пишут, что Николай Рубцов - поэт деревенский. Нет, чувства и переживания его внятны как сельскому жителю, так и горожанину. Это и не удивительно: с городом поэт был связан ничуть не меньше, чем с деревней. "Я вырос в хорошей деревне, красивым, под скрип телег", - не без юмора писал он о себе, дополняя: "Мужал я под грохот МАЗов на твердой рабочей земле..." ("Грани"). Поэт отразил характернейшее явление современности: миллионы людей меняют сельский образ жизни на городской, а проблема эта вовсе не проста. Конечно же, не каждый человек легко свыкается с новым. Найти свое место в меняющихся жизненных условиях, приспособиться к ним помогает человеку поэзия. В том же стихотворении Рубцов пишет:

Ах, город село таранит!

Ах, что-то пойдет на слом!

Меня все терзают грани

Меж городом и селом...

Поэт иронизирует над плоскими выводами из сложной жизненной проблемы, понимая необратимость прогресса. Всем и каждому, любя или не любя, придется привыкать к тому, что несет с собой стремительный двадцатый век. Важно только не растерять в его скоростях, в стремительности движения те добрые нравственные традиции, что веками создавала трудовая Россия. Думается, именно в этом ключ к пониманию лирического мира, созданного Н. Рубцовым.

   В свою очередь, для самого Н. Рубцова особое значение обрел интерес к прошлому; взгляд в былое давал возможность осознать прекрасную значимость бытия человека на земле. В обыденности текущего дня, его озаряя, за картинами милой ему северной природы открывалась Николаю Рубцову глубина национальной истории. Недаром же "безбрежное болото, на сотни верст усыпанное клюквой", овеяно для Н. Рубцова "сказками и былью прошедших здесь крестьянских поколений" ("Осенние этюды"). Чувствовать связь времен для него было естественно, и она ему равно внятна как под башнями Кремля, так и "в родной глуши".

Во многих стихотворениях Николая Рубцова предстает трудовая деревня ("Жар-птица", "Острова свои обогреваем", "Жара" и др.). Трудолюбие, стойкость в испытаниях, уважительное отношение людей друг к другу, приветливость, безусловная и истинная доброта - те нравственные достоинства, которые видит поэт в своих немногословных героях. Эти свойства народного характера выработаны всем ходом национальной истории, и именно таковыми: извечными и присущими сегодняшнему человеку, - предстают они в стихотворениях "Видения на холме", "Шумит Катунь", "Русский огонек".

А превыше всего ценит Николай Рубцов в человеке его привязанность к родине; к земле, на которой трудится он, выращивая хлеб свой; к природе, окружающей человека, наделяющей его своими дарами. Да ведь и сам человек-дитя природы. И видит поэт ширь родного северного края, бездонность неба, глубину вод, всей прекрасной необъятностью мира четко поверяя свои тревоги, заботы, чувства.

Отдельные конкретные детали исторического прошлого мало занимают Н. Рубцова, - он воспринимает былое как реально существующее. "Что-то божье в земной красоте" увидел некогда древний зодчий и однажды из грезы - "как трава, как вода, как березы" возникло "диво-дивное в русской глуши" ("Ферапонтово"). В дальнем поселке, где с упоением внимает Рубцов сказанью старинных сосен, ему "слышен глас веков" ("Сосен шум"). Дыхание вечности поэт ощущает всюду. На древних дорогах о ней напомнит то полусгнивший овин, то "хуторок с позеленевшей крышей". А что представится, когда "по холмам, как три богатыря, еще порой проскачут верховые"?.. Видения обретают реальность в приметах пейзажа, того же, что и в древности: облака над дорогой - "в пыли веков мгновенны и незримы", и так же, как века назад, "июльские деньки идут в нетленной синенькой рубашке"... ("Старая дорога").

Отблеск вечного видел поэт в этих необозримых далях с журавлями да коновязями, - и тем прекраснее они становились для него. Вечное и прекрасное сливается у Рубцова в пленительно неповторимом образе Родины: вечна красота Отчизны и прекрасен дух народа, вынесенный из всех потрясений его тысячелетней истории.

Широко по Руси предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье

И высокий полет этих гордых прославленных птиц..

"Журавли" - с их плавной торжественной медлительностью музыки - как захватывающая оратория, печальная и светлая.

А вот романтическая сказка, безудержная в фантазии, мощная по напряженности духовной жажды, бьющейся в ней: "Я буду скакать..."

Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,

Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...

Отчизна и воля - останься, мое божество!

Не в прошлом, а в вечном идеал прекрасного у Николая Рубцова. Утверждая прекрасное и вечное как основу нравственного мира личности, его поэзия служит будущему.

Лирика Н. Рубцова, поначалу казавшаяся многим оторванной от бурного течения современности, явилась острым и прямым откликом на явления научно-технической революции с ее стремлением к стандартизации, с ее безразличием к природе и извечным нравственным ценностям. Другое дело, что в мире социализма есть возможности предотвратить нежелательные последствия научно-технического прогресса. К этому и звал своей поэзией Николай Рубцов, вовсе не открещиваясь от движения вперед и веря в правоту и разумную волю людей:

...И какое может быть крушенье,

Если столько в поезде народу?

"Поезд"

Он, рано потерявший мать и познавший всю горечь сиротства, пусть и пригретого в детдоме, остро сознавал, что "от раздора пользы не прибудет", и видел снова и снова, что "огнем, враждой земля полным-полна" ("Русский огонек"). Он знал, что нерукотворная природа, данная нам в наследство на хранение для будущих наших потомков, есть дар бесценный, и с горечью сознавал:

Теперь она, как в дымке, островами

Глядит на нас, покорная судьбе...

"Поэзия"

.    

* * *

И снова, снова вспоминаешь Рубцова, каким он был, и образ его высветляет вселенную, созданную поэтом по своему образу и подобию.

Был он человеком немногоречивым и, казалось, замкнутым. К чужим и чуждым ему людям относился с настороженностью. Но как доверчиво раскрывался он среди близких ему душою, какая грусть и удаль звучали и в его пении и в мелодиях гармошки, разбуженной его чуткими пальцами!..

Рассуждать о поэзии, о литературе Николай Рубцов не любил, - гораздо охотнее беседовал с людьми, далекими от этого ремесла. Мог запросто завязать разговор с любым встречным мужичком, что  вдруг неуверенно остановит на улице и попросит огонька прикурить. Слушать умел внимательно, глядел при этом пристально, пытливо, кажется, всем существом своим постигая собеседника в самом его сокровенном. Таких слушателей любят люди и охотно раскрываются перед ними нараспашку.

Питая откровенную неприязнь ко всякого рода отвлеченным рассуждениям, Николай Рубцов не любил, когда кто-либо начинал при нем демонстрировать свою "эрудированность", и сам свои познания не выставлял напоказ. А знал он по-своему очень многое, но принимал только то, что ложилось ему на душу, - это, наверное, во многом и помогало ему оставаться натурой цельной.

Будучи основательно осведомленным в русской истории, Рубцов с азартом отыскивал древние книги, - конечно же, не ради самого собирания, - всякого рода коллекционирование было не в его характере. Очень близок душевно был Николаю Рубцову Н. В. Гоголь, - целые страницы знал наизусть, при случае свободно припоминая те или иные эпизоды, отвечавшие его собственной склонности к юмору.

Удивительно много Николай Рубцов знал на память: не только все свои стихи, но и Пушкина, Тютчева, Блока... Кстати, томик Тютчева, в тканевом с золотым тиснением переплете, издания конца прошлого века (подарок Станислава Куняева) сохранил он до конца своих дней. Из поэтов-сверстников он ценил стихи Владимира Соколова, Глеба Горбовского, Анатолия Передреева.

Знание Николая Рубцова проявлялось всегда только, так сказать, практически: он редко читал окружающим свои стихи, но охотно - любимых поэтов, порой подбирая на гитаре или гармошке мелодии к этим стихам. Пел он и многие из своих стихотворений.  Когда он пел, то терпеть не мог, чтобы кто-то, подпевая, перевирал слова или мелодию; в таких случаях он хмурился, замолкал и, бывало, уходил вовсе.

Сам Николай Рубцов был очень музыкален - нетрудно убедиться в этом, просто читая его стихи вслух. (Не случайно песен на его стихи становится все больше и больше, создаются они и профессиональными композиторами, и самодеятельными музыкантами). Любил он музыку Чайковского, нравился ему "Полонез" Огинского ("Прощание с Родиной"), чувствовал он и обаяние старых русских народных песен. При этом, если ему что-то особенно нравилось, он мог одну и ту же пластинку проигрывать много раз подряд... Непосредственная и безоглядная его натура сказывалась во всем.

Он был неровен в своем настроении и поведении (то и другое у него, впрочем, почти всегда совпадало), нередко бывал резким. Но никогда он не изменял себе: не лицемерил, не приспосабливался, - а прямота с неизбежностью вызывала непонимание и нарекания. Ведь в большинстве своем люди умеют и не гнушаются приспособиться друг к другу и к обстоятельствам, считая, что остальные - точно так же. Но если бы и Рубцов мог так же, как и все - возможно, он и стал бы поэтом, но уже совсем не таким.

Николай Рубцов не хотел ничем поступаться против требований поэзии, свободного творчества, исповедуя символ воли своего знаменитого земляка Константина Батюшкова: "Живи, как пишешь, пиши, как живешь". Сберегая свой талант от засушивающего влияния условий и условностей, Николай Рубцов, сам сознавая это, губил исподволь, незаметно, свою жизнь.

Поэт слишком рано ушел из жизни, но осталась его лирика, и теперь уже без его творческих достижений невозможно себе представить развитие русской поэзии в 60-70-е годы. И с годами значение созданного Рубцовым осознается все полнее. Большой талант всегда несет новый взгляд на привычные явления, влияет на культуру чувств, на культуру слова и, по-своему углубляясь в традиции, дает исток для новых поисков. Так и лирика Николая Рубцова, к пониманию истинного смысла и народности которой мы, может быть, только теперь  приближаемся.

Жизнеутверждающая и грустная, зовущая к раздумью и действию поэзия Николая Рубцова настраивает душу человека на волны добра и участия к людям. Без поучений и назиданий зовет она к сострадательности и совестливости, а в хаосе противоречивых случайностей помогает открыть гармоничность целого мира. 

1985