На корабле Николая Рубцова определили в дальномерщики, — так вот аукнулась ему специальность маркшейдера, тоже связанная с расчетами, хотя своего образования в горном техникуме он не завершил. Как вспоминает Фокин, боевой пост Рубцова, визирщика-дальномерщика, находился в носовой части, но он в редкие, свободные от службы часы, спускался в кубрик машинного отделения, брал гитару, громко ударял по струнам и «с надрывом» начинал всегда одно и то же:

Завял наш старый сад, 

Опали листья в нем, 

И на душе моей 

Печальное волненье... 

Ушла ты от меня. 

Любви возврата нет 

И осени сырой 

Я слышу дуновенье...

На другом корабле, эсминце «Смышленом», служил Валентин Сафонов из Рязани. С Рубцовым подружился в литературном объединении при своей флотской газете «На страже Заполярья». «Был Николай ростом невелик, но крепок. Пышные усы носил — они ему довольно задиристый, этакий петушковатый вид придавали. Короткую, по уставу, прическу, в которой, если и содержался намек на будущую лысину, то весьма незначительный».

На службе Рубцов ничем не выделялся от остальных матросов, разве тем, что в свободные минуты не выпускал из рук свернутую трубочкой тетрадку со стихами. Под сполохами полярного сияния читал любимого им Есенина, о котором моряк и даже не слышали, -— не было такого поэта в школьных учебниках и программах.

«Нас собрали под Новый год в редакции газеты «На страже Заполярья», -- делится своими воспоминаниями Борис Бартосевич. Заприметил я невысокого, но ладного матроса, надраенного и наглаженного. Когда он узнал, что я недавно переселился в Заполярье с Черного моря, прямо засветился от любопытства.

— А я гадаю, откуда такой подгоревший заявился, — рассуждал вслух, прокатывая букву «о», мой попутчик».

Период службы на Северном флоте с 1955 по 1959 год стал для Николая Рубцова важной, решающей вехой на пути становления, как поэта. Широкое признание и публикации его стихов в областной и центральной прессе укрепили веру в себя, в свои возможности. Он публиковался в своей североморской газете, в альманахе «Полярное сияние», в газетах «Комсомолец Заполярья», «Рыбный Мурман», посылал стихи в Москву — в газеты «Советский флот», «Красная звезда», журнал «Советский воин».

«Тебя я целовать готов, — писал ему из Североморска В. Сафонов, — здорово выручаешь со стихами. Понимаешь, нет сейчас хороших стихов, а твои, не все, но большинство, идут в жилу».

Первые редакторы стихов Рубцова отмечали одаренность начинающего поэта, указывали на ошибки; но флотские и в целом армейские издательства требовали от своих авторов писать на темы, поднимающие боевой дух воинов, отражать идейность — чистая лирика не приветствовалась: к примеру, чудесная душевная зарисовка о северной березке и стихотворение «Утро на море», которыми сейчас восхищаются, в те годы подвергались резкой критике.

Литконсультант газеты «Красная звезда», признавая способности молодого поэта, отвечает ему в письме: «Нас в первую очередь интересуют стихи на конкретные армейские темы, т. е., стихи о жизни и учебе воинов. Таких стихов в вашем цикле мы не нашли. Правда, стихотворение «Возвращение» ближе других стоит к нашей газете. Но об увольнении в запас мы уже писали много стихов, очерков и рассказов. Эта тема в настоящее время для газеты не является актуальной». В конце письма он советует: «Не попробовать ли Вам поступить на заочное отделение Литературного института им. Горького при Союзе писателей?» Это письмо Рубцов получил уже после демобилизации в Невской Дубровке под Ленинградом, где теперь жила семья брата Альберта.

В Ленинграде Николай устраивается работать на Кировский машиностроительный завод сначала кочегаром, потом шихтовщиком — возил на переплавку шихту: отбракованные детали, тяжелый металл. Продолжал публиковать стихи в районной газете «Трудовая слава» Всеволожского района, «Вечернем Ленинграде». Поселился в заводском общежитии на Севастопольской улице. «Везучий я в морской жизни! — говорил он приятелям. — Служил на Баренцевом море, а живу на Севастопольской».

«В его тумбочке лежала стопка листков, испещренных пометками, вычеркнутыми строчками, вымаранными чернилами словами. Бывало, вернешься с завода в общежитие, — Николай уже успел за день сочинить стихотворение, но «замка» стиха, как он говорил, — нет. Опять бьется над словами. И, наконец, улыбается. Счастливый, будто золотой червонец нашел».

Рубцов посещает литературные объединения при газете «Кировец» и во Дворце культуры им. А. М. Горького — «Нарвская застава», выступает на литературных вечерах. В течение этого времени стихи его регулярно появляются в заводской многотиражке «Кировец», в коллективных сборниках: «Первая плавка» (1961), «И снова зовет вдохновение» (1962), «Продолжение песни» (1963). В Ленинграде у него завязался широкий круг знакомств с молодыми поэтами, студентами. Вместе со своим другом, поэтом и журналистом Валентином Горшковым, ходил в общежитие Ленинградского университета, дружил с болгарской девушкой-студенткой, и, как свидетельствует Сергей Макаров, выучил болгарскую песню по-болгарски.

Часто посещал литературный «салон» Глеба Горбовского — небольшую комнатку в коммунальной квартире. «Коля Рубцов, внешне миниатюрный, изящный, под грузчицкой работой имел удивительно крепкое, мускулистое тело... Мы не раз схватывались с ним бороться, и я, который был гораздо тяжелее Николая, неоднократно летал в «партер». Рубцов не любил заставать у меня кого-либо из ленинградских поэтов, все они казались ему декадентами, модернистами, пишущими от ума кривляками. Все они -— люди, как правило, с высшим образованием, завзятые эрудиты — невольно отпугивали выходца «из низов».

Работу на заводе Николай совмещал с учебой в вечерней школе. В середине мая 1962 года посылает в Москву стихи на творческий конкурс в Литературный институт. Сохранились три рецензии на его стихи.

«Весьма квалифицированные стихи. Рубцов пишет уверенно, размашисто. Черты его индивидуальности не слишком выпукло проявляются — мешает... умение писать стихи, «набитая» рука, — отзывается Е. Долматовский и добавляет в конце: — способности есть — это несомненно. Я — за».

Поэт И. П. Бауков тоже предлагает обязательно допустить его к испытательным экзаменам: «Не стану приводить лучшие стихи полностью: они займут много места... но и по отдельным строкам Вы поймете, что Рубцов —- поэт настоящий».

Положительную рецензию оставил Николай Анциферов: «Стихи Н. Рубцова сделаны добротно, почти профессионально. Приятно отметить, что автор упорно ищет свою дорогу».

Тем временем Рубцов сдает экстерном экзамены за среднюю школу и, по предложению Бориса Тайгина (Павлинова), готовит вместе с ним свою первую машинописную книжечку, сборник стихотворений «Волны и скалы»; сам же ее и оформляет, делает акварельный рисунок своего «РТ-2» в бушующем синем море и пишет название. На первой странице перед предисловием сделал посвящение своей первой наставнице М. И. Лагуновой.

В июле Николай Рубцов берет отпуск и едет к родным в Вологду. Отец его был уже неизлечимо болен, лежал в железнодорожной больнице. От отца Николай поплыл в Никольское, там заново познакомился и подружился с Генриеттой Меньшиковой — она выросла в статную привлекательную девушку. В апреле следующего года в Никольском у нее родится дочь Лена. Имя девочке дал отец.

В августе Николай Рубцов сдает вступительные экзамены в Литературный институт и попадает в поэтический семинар Н. Н. Сидоренко. Преподаватель сразу оценил нового студента. «Рубцов — поэт по самой своей сути», — пишет он в характеристике.

Николай Николаевич работал в издательстве «Советский писатель» и параллельно вел семинар в Литинституте. Свою собственную первую книжечку издавал собственноручно в типографии опытно-показательной школы им. Радищева — автору было 18 лет. Николай Николаевич свободно говорил и писал стихи на французском языке, знал латынь, немецкий язык: Гёте и Гейне читал в подлинниках. Он закончил факультет судовой механики в Московском механическом институте им. М. В. Ломоносова, но всецело увлекся литературной работой, в годы войны нес службу военным корреспондентом сначала Днепровской флотилии, а затем на Тихом океане, вел по радио репортажи с Дальнего Востока.

В своем издательстве, где он работал старшим редактором, помогал издавать книги питомцев. В «Советском писателе» в 1967 году вышла знаменитая «Звезда полей» Николая Рубцова. Дом учителя был открытым для студентов: пили чай в семейном кругу, читали стихи, спорили. Анна Георгиевна, жена преподавателя, помогла Рубцову выбрать в магазине куклу для его дочери Лены.

Чтобы девочка, куклу качая, 

Никогда не сидела одна. 

— Мама, мамочка! Кукла какая! 

И мигает и плачет она...

Начиная с 1964 года, стихи Николая Рубцова публиковались во всех центральных журналах, сборниках Дней поэзии. Читал свои стихи по радио. Но в конце следующего учебного года встал вопрос об исключении его из института за рядовые, но сильно раздутые провинности.

Николай уехал в Никольское к жене и дочери. Сохранилась переписка его с Александром Яшиным, Борисом Слуцким, Виктором Боковым, Николаем Сидоренко и другими.

Никольское затворничество Рубцова принесло свои плоды, ему как никогда там писалось, работалось — все это отражено в переписке.

«Добрый день, Коля! — пишет ему Сидоренко. — Сегодня отвез в «Огонек» Ваши стихи — те, которые Вы прислали в письме, и те, которые просили перепечатать с рукописи в «Советском писателе». Имел дело я с зам. главного редактора писателем М. Н. Алексеевым. Он при мне прочитал 2 стихотворения, сказал, что если все в такой же степени «на уровне», они смогут дать подборку. Я должен написать «врезку».

А в Литературном институте старшие наставники хлопотали за изгнанника; Николай Сидоренко с Егором Исаевым ходатайствовали у ректора о непременном его восстановлении, отстаивал Александр Яшин.

Осенью «проблемного» студента восстановили в институте, но только на заочном отделении.

В Никольском Николай Рубцов стал собирать книжечку стихов для Северо-Западного книжного издательства. Из переписки можно понять, как он переживал за свое первое детище, огорчался, спорил с редактором, отстаивая убранные из сборника стихи, присылал новые —- и все равно остался недоволен. Ссылался на стихотворение Сергея Есенина «Вот уж вечер. Роса блестит на крапиве...», называя его шедевром чистоты души и духа. Но сам Есенин не включил его в свое собрание сочинений, считая слабым, и вошло оно лишь благодаря Софье Толстой, — так строго относились к своему творчеству большие мастера.

В архангельском издательстве присматривались к автору, — книга была первая, и потому шел скрупулезный отбор стихотворений новичка. Поначалу планировалось назвать книгу «Мачты», но вышла она в 1965 году с названием «Лирика». В книжечке, подаренной А. Яшину, Рубцов стыдливо вычеркнул несколько стихотворений, отозвался о них как о проходных и несущественных.

Для продолжения занятий в Литературном институте опальному студенту нужны были учебники, курсовые программы, литература — в отдаленном селе ничего подобного не было, не мог он там найти и постоянного литературного заработка. «Я же не виноват, что меня мать родила поэтом, — сокрушался он с горечью. — Был бы я скотником на деревне, — мне б цены не было». Иногда в Никольское приходили денежные переводы. «Николай Михайлович рассказал мне, что однажды, когда он жил летом в вологодской деревне и очень нуждался в деньгах, совершенно неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно пришел ему из Москвы денежный перевод — сто рублей от Виктора Бокова. Рубцов был очень растроган, да и выручили его эти сто рублей». Еще в Москве Сергей Макаров водил Николая к поэту-песеннику Виктору Бокову в небольшую комнатку коммунальной квартиры во Втором Голутвинском переулке, они не сразу, но подружились. Сохранился небольшой отрывок, окончание письма Виктора Бокова к Рубцову: «...хотелось бы покруче замеса — интонации свежей, разговорной, — а более суровых тонов и красок.

Я, наверное, уеду почти на весь август по Волге и Дону с Валей, с двумя поэтами молодыми — и отдых и чтение стихов. Жду тебя в Москве с рыжиками!

Давай больше деревни сегодняшней, без лака, а с правдой. Запиши мне частушек у девушек.

Привет от Вали. Очень верю в тебя. Виктор Боков». 

Многие подмечали трагические ноты в поэзии Николая Рубцова. На одном из семинаров Виктор Боков сказал ему: «Слишком пессимистично настроен. Надо противостоять этому, ведь в жизни не только бывают похороны, но и свадьбы и прочие радости...». Примерно то же самое говорили Рубцову и другие, обеспокоенные за его судьбу люди, но были и такие, кто поддерживал с ним разговоры о неотвратимом конце, и даже сами заводили подобные беседы — все это не что иное, как моральная обработка поэта.

Все последние годы своей жизни, уезжая из Никольского, Рубцов метался между Вологдой и Москвой, ездил в Ленинград, на Алтай, Украину, на Ветлугу, Урал, Архангельск, по родному вологодскому краю. Останавливался у друзей, знакомых, коротал ночи на вокзалах, стучался в светящееся окно заснеженной избы.

В мае 1966 года Рубцов поехал на Алтай. Сидоренко посоветовал ему набраться свежих ощущений, а ребята в общежитии составили план поездки. Борис Шишаев написал напутственный «Сонет на отъезд Н. Рубцова в г. Барнаул» из 12 строчек:

Благословен твой путь, твой майский путь. 

Да встретит тебя ласково чужбина, 

Честь блудного, но не дурного сына 

Не посрами и нас не позабудь...

Около четырех месяцев жил и странствовал Рубцов по Алтаю, привез оттуда несколько стихотворений: «Шумит Катунь», «В сибирской деревне», «Весна на берегу Бии», «В минуты музыки», «Старая дорога», «Девочка играет», «Зачем?». Возможно, некоторые, сложившиеся раньше, он там только записал.

Литературная критика приветствовала появление нового литературного имени. Ни одна публикация его стихов, ни одна выходившая книжечка не оставались незамеченными. «Для меня такое имя — поэт Николай Рубцов, — писала Ольга Гладышева. — Он словно будит в душе что-то знакомое, что ты знал в детстве, а потом забыл, занесло жизнью, как песком... Ты, может быть, никогда не был в тех местах, о которых пишет Рубцов, но ты их знаешь, ты ими пронизан, пронзен в сердце — ведь ты русский!».

стр.3