Вспоминая поэта

Говорят, что любые потрясения, даже самые ужасные, со временем теряют свою остроту. Может быть. Но я со всей откровенностью могу сказать, что с той минуты, 19 января 1971 года, когда весть об убийстве поэта Николая Рубцова разнеслась по городу, в сердце моем не утихает боль. И чем дальше в прошлое отступает черный день, тем сильнее чувство невосполнимости и чувство вины: не уберегли.

Мое состояние, наверное, поймут те, кто знал Рубцова при жизни, и даже те, кто совсем недавно открыл для себя светлый мир рубцовской лирики.

И совсем не случайна людская тяга к познанию личности поэта. Так возникают легенды, всевозможные домыслы. Плетутся даже грязные небылицы людьми, которые были якобы друзьями Рубцова. Кто теперь докажет, что это неправда? Но это дело совести и чести говорящих и пишущих. Всякое искажение фактов биографии дает неправильное представление о становлении Рубцова как гениальной личности, как истинно русского человека.

Может, это прозвучит странно, но клянусь светлым именем поэта, друзей у него было немного. Вот как он говорил мне сам глубокой осенью 1969 года перед отъездом в Тотьму:

— Я всех называю — друг, друг... А друг у меня только один — Василий Иванович Белов.

И еще говорил поэт о том, что встречаться и разговаривать можно со многими людьми, но понять друг друга могут только те, кто находится на одинаковой душевной волне. Видимо, это роднило его с Беловым.

Признаюсь, мне трудно писать эти строки, потому что нахлынувшие воспоминания во сто крат усиливают все пережитое, и невольно добавляют соль в саднящую рану.

Передо мной в памяти постоянно выплывает горящий, воспаленный и умоляющий взгляд Рубцова, тихо, со вздохом сказанное:

— Напиши обо мне, да, да, Неля, серьезно, напиши, напиши...

Это было сказано еще в 1968 году, когда дали ему комнату на Армейской набережной (подселение к семье партийного работника). Понимаю, что писать о Рубцове— ответственное и сложное дело. Время жизни поэта в Вологде совпадает с расцветом его таланта. Случайно ли это? И почему именно в Вологде, которую он любил и где ему хорошо работалось, настиг его трагический конец? Много вопросов, на которые еще никто до сих пор не ответил. Но ответы найти можно. Если внимательно день за днем проследить жизнь Рубцова в городе, то многое откроется, как говорят, даже невооруженному глазу.

Мне выпало большое счастье быть рядом с Николаем Рубцовым почти весь период его постоянной жизни в Вологде — с марта 1967 года и до конца его жизни. Только в 1970 году наши встречи были редкими.

Очень много незабываемых минут общения с поэтом. Внимать его откровениям о прошлом и настоящем России, о странностях житейских обстоятельств, особенностях детства, быть в какой-то мере причастной к его творческой лаборатории — это было для меня и радостью, и гордостью. Ведь не секрет, что Рубцов был не только очень скромным, но и скрытным человеком. И естественно, что не для всех были открыты тайники его души.

Откуда в таком хрупком, казалось бы, человеке, мощная притягательная сила? Это для многих оставалось и остается загадкой.

Вот пример из моего первого знакомства с Рубцовым, то есть с его стихами. А было это примерно в 1963—64 годах, когда в газете «Вологодский комсомолец» публиковались подборки его стихов. На меня лично стихи подействовали, как взрыв. Я читала и перечитывала:

Но больше всего поразило стихотворение «В горнице», ставшее теперь хрестоматийным. Помню, я ходила по комнате возбужденная, со слезами на глазах, и все повторяла: «Вот это поэзия! Вот это поэзия!» Мне казалось кощунством публиковаться рядом с Рубцовым. (В то время появились в «ВК» мои первые стишата). Уже тогда я поняла: Рубцов — это явление в поэтическом мире. Обо всем этом я рассказала при личном знакомстве в 1965 году Николаю Рубцову, когда он присутствовал у нас в Вологде на литературном семинаре. Он слушал меня внимательно, слегка наклонив голову набок, как бы прислушиваясь и к себе. С тех пор невидимая ниточка связала нас, завязывая все более сложные узелки. У меня и сейчас хранятся дома первые подборки стихов Рубцова из «ВК» с прекрасными пейзажами, рисунками Г. Бурмагиной. Но существует и какая-то разрушительная сила, уничтожающая документальные материалы и вещи, связанные с именем Рубцова. Так пошел на слом дом по улице Ворошилова, где жила семья Рубцовых. Нет уже характерного для Вологды двухэтажного дома по улице Гоголя (на его месте здание суда), где у поэта Б. Чулкова некоторое время жил и часто бывал Николай Рубцов. Разрушен памятник деревянного зодчества — Вологодская земская станция (1857 год) на улице Разина, где у журналиста Н. Александрова очень часто бывал поэт и называл это место уголком деревни в городе.

В краеведческом музее на открытии юбилейной выставки, посвященной Николаю Рубцову, старшая сестра поэта Г. Шведова из Череповца рассказывала мне, что к ней на квартиру приходила женщина, представилась писательницей Валей и взяла весь фотоархив, который был дан сестре поэтом на сохранение. Кто это был? Известно ли это хранителям творческого наследия Рубцова?

Непонятен и такой факт. Женщина, у которой квартировала семья Рубцовых, на улице Ворошилова, после сноса дома длительное время жила на улице Ветошкина.

— Вполне вероятно, что у нее остались личные вещи семьи Рубцовых, фотографии,— говорила 3. Шадрунова, проживавшая раньше в соседстве с Рубцовыми.— Но, видимо, никого это не интересовало.

Что я могла ответить 3. Шадруновой? Мне самой многое непонятно. От кого расползаются по городу (а может, и дальше) слухи, что Рубцов сам себя привел к трагическому концу? Предсказал: — «Я умру в крещенские морозы»,— так и сделал. Не так ли? Знаю, например, что поэт всегда плохо чувствовал себя зимой.

— Не люблю зиму,— говорил он.— Зимой холодно и неуютно.

Можно понять, какие мысли одолевали Рубцова, если вспомнить его бредущим по глубокому снегу в серых поношенных валенках, в демисезонном пальто с чужого плеча. Приподнятый воротник не спасает от ветра, черная потертая папаха на голове не закрывает покрасневшие от мороза уши. Руки без перчаток глубоко засунуты в карманы. Иногда он согревает их дыханием. Идет туда, где нет крыши над головой. Идет в бесконечность... Но, несмотря на жизненные невзгоды, поэт не собирался умирать. У него были большие творческие планы.

— В моих стихах,— признавался он,— две стихии. Стихия моря и стихия поля. О поле я много написал, а о море мало. К нему еще вернусь.

Рубцов любил свою Родину, хорошо знал, но продолжал изучать русскую историю. Был у него замысел написать поэму об Александре Невском. Определением «светозарный» наделил он своего будущего героя.

Вот так в расцвете сил и таланта ушел из жизни прекрасный русский поэт. Но «ушел» не то слово. Он был убит женщиной. Почему-то до сих пор имя убийцы стараются произносить шепотом. «Как можно! Она хотела стать подругой жизни поэта, юридически оформить с ним брак. А все это не вяжется с убийством». Но убийство было. И от этого никуда не денешься.

Воронежская поэтесса Л. Дербина была больше года близко знакома с поэтом. И кому, как не женщине, было дано увидеть и душевный надлом, и сердечные приступы, и далеко не лучшее «приятельское» окружение поэта. Не ради смеха рождались у него экспромты:

И враги, чувствуя незащищенность поэта, не замедлили явиться. Будучи уже в заключении, Дербина в порыве откровенности рассказала посетившей ее женщине (пока фамилию не называю), что ее научили, как поступить с Рубцовым, когда он бывает возбужденным. «Сделай так, сразу успокоится». И она последовала совету.

В настоящее время убийца живет и здравствует. Говорят, что даже пытается писать. Возможно, хочет себя реабилитировать. Возможно, и покровители у нее есть. Но какой бы личиной она ни прикрывалась, это ее руками задушен соловей русской поэзии Николай Рубцов. Такому злодейству нет и не будет оправдания никогда.

Печатается по изданию: Воспоминания о Николае Рубцове.Вологда, КИФ "Вестник", 1994