Котюков Л. Демоны и бесы Николая Рубцова. Московская организация Союза писателей России:

М., 1998. вып. 3. -- (Библиотека современной прозы).

Рубцовиана уже создается, но надо торопиться, пока живы люди, лично знавшие великого поэта. Один из них -- товарищ Рубцова по литинституту, поэт и прозаик, главный редактор журнала "Поэзия" Лев Котюков. Еще продолжали печататься главы его книги в журнале, а она вышла отдельным изданием. Однако для особого оптимизма оснований нет: и то и другое -- невеликие тиражи, по тысяче экземпляров. Но как бы то ни было, труд Льва Котюкова опубликован и стал фактом нашей литературной жизни.

Эта книга не для тех, кто лишь начинает знакомство с Рубцовым или вообще ничего не знает о его жизни. Лев Котюков демонстративно отказался от четкого изложения событий, даже от приведения каких-либо дат. Эти докучные подробности он оставил другим. Так что если дотошный читатель захочет узнать, в каком году родился и в каком погиб Николай Рубцов, в какие годы был матросом, рабочим Кировского завода и студентом Литинститута, он должен будет взять другую книгу.

Исключительно важной представляется борьба автора с околорубцовскими мифами, которые пышно расцветают, как крапива на пожарище. И один из них -- никогда не существовавшая кланово-политическая принадлежность Николая Рубцова. Бесспорно, он до печенок был чужд вознесенским евтушенкам и рождественским окуджавам с их космополитическим комиссарством и плохо замаскированной ненавистью к тем, кого чуть позднее они, уже сбросив маски, презрительно называли "совками".

Дело не только в том, что Рубцов, как и Есенин, был бомжем, хотя и этого одного достаточно для вынесения позорного приговора советской системе (всей -- от луначарского начала до яковлевского конца!), системе, создавшей невиданную в мировой истории среду жирования для литературной мелкоты и прилитературной сволочи. Лев Котюков концентрирует внимание читателя не на быте, а на более глубоком слое рубцовской беды. "За Николаем Рубцовым ничего не стояло, -- пишет он, -- кроме великого таланта. Он был вне общественного света, вне интеллектуальной "элиты" тех лет. Истинная литература творилась на отшибе советской жизни, как бы на том свете, и оставалась, да и по сию пору остается, непостижимой и чуждой для нашей безнациональной общественности". (Надо ли уточнять, что в данном контексте "на отшибе" не означает кухни, где варилась русскоязычная диссидентщина, а "тот свет"-- не конспиративная квартира РС/РСЕ в Париже, где командировочные певцы пламенных революционеров надиктовывали на пленку свои свободно конвертируемые тексты?)

"Явление Рубцова в отечественной поэзии закономерно, но почти непостижимо, -- продолжает Лев Котюков. -- Его имя не вдалбливалось средствами массовой информации в читательское сознание, в отличие от иных имен. Я оставляю за скобками его современников, стихотворцев-эстрадников, я говорю о других... В конце шестидесятых -- начале семидесятых особенно активизировалось перепиливание опилок русской поэзии "серебряного века". Волей исторических обстоятельств и иной руководящей волей обрели вторую жизнь Мандельштам, Пастернак, Цветаева, Ахматова, не обделенные славой прижизненной. Но при всех своих достоинствах они были поэтами иного времени и, жестко добавим, не были поэтами первого ряда. Все-таки хоть тресни, но первый ряд -- это Бунин, Блок, Есенин, Маяковский. И бессмысленно литературоведам в штатском тасовать фальшивые карты. Но даже эти имена не заслонили Рубцова, ибо он -- прорыв. И самое удивительное, что этот прорыв был осуществлен в одиночку".

Лев Котюков доказывает, что сам Николай Рубцов понимал свое предназначение и, предвидя краткость отпущенного ему срока, не сбивался с курса. В этой связи с интересом читаются насмешливые рассуждения автора о так называемой литературе народов СССР, которая существовала за счет "донорства" русских поэтов и сгинула с развалом Советского Союза. Из многих высосали соки "восточные переводы", но Рубцов, несмотря на бедность и неустроенность, не позволил сделать это с собой. Не подряжался пахать на чужом поле -- и баста! Однако было в его практике примечательное исключение. Рубцов перевел несколько стихотворений осетина Хасби Дзаболова, милого и скромного человека, которому, подобно ему самому, суждено было погибнуть молодым.

Что это было? Случайное совпадение или вещий знак? Лев Котюков свято верит в то, что лишь Божий промысл определяет судьбу человека. Иной раз он, как представляется, перебарщивает с оценкой интенсивности и масштабов вмешательства потусторонних сил в людские дела. Что ж, мировоззренческие различия читателей, почитателей и интерпретаторов того или иного поэта неизбежны, это нормальное явление. Но всеми признается одно: в поэзии и в поэте всегда присутствует тайна. Разгадать ее не дано никому. Тайна равно поражает нас, когда мы всматриваемся в писанный знаменитым художником портрет камергера А. С. Пушкина или, сделанную невесть кем фотографию рабочего ленинградского Кировского завода Николая Рубцова...

И, завершая книгу, автор с честной горечью пишет о том, что никто -- и он сам в том числе -- по-настоящему не знал Рубцова: "Никому не открыл он своей души, остался наедине с самим собой до последнего страшного мига. И может быть, слава Богу, что не открыл, ибо поэзия ревнива и не прощает творцу откровений вне ее".

---

Источник: журнал "Москва", №8, 1999