Путешествие по череповецким адресам поэта Николая Рубцова

Зинаида ЛЕЛЯНОВА

Сборник адресов, фотодокументов, воспоминаний о поэте
(окончание)

42. Куваева Валентина Фёдоровна, библиотекарь. Живёт в Череповце с 1970 года. Впервые увидела Николая Рубцова в 1964 году в Вологде, на встрече с читателями в областной библиотеке имени Бабушкина.

Валентина Фёдоровна вспоминает:

Так получилось, что Николай Рубцов и я оказались в Вологде в одно время. Я после окончания Ленинградского института культуры была направлена на работу в областную библиотеку им. Бабушкина в 1965 году, а в 1964 году была там на практике. Вологодская писательская организация славилась, и очень часто в стенах библиотеки проходили встречи писателей с читателями – собирались огромные залы. Вот тогда я и увидела Николая Рубцова, Ольгу Фокину, Александра Романова, Виктора Коротаева, Василия Белова и других. Они садились лицом к залу, и происходило самое тесное общение. Запомнилось, что Н. Рубцов почти всегда садился на уголок стола с застенчивой улыбкой, а когда читал стихи, его голос был очень уверенный. И надо же было так случиться, что в 1967 году мы с ним оказались соседями по общежитию. Это было общежитие совпартшколы для семейных; оно стояло, это двухэтажное здание, за основным зданием общежития. Для меня место в этом общежитии после частной квартиры было счастьем, думаю, что и Николаю Рубцову, после всех скитаний, тоже. Его поселили в комнату, где сначала жила я с подругой. Мне позже предложили комнату для трёх человек, а он стал жить один в нашей. Кухня была общая. Однажды смотрю - наш бывший чайник стоит на газовой плите, а из него что-то пузырится и вытекает. Оказалось, варятся пельмени. Я убавила газ. В коридоре встретилась с Н. Рубцовым. Он спиной прижался к стене, чтобы пропустить меня, и опять на лице улыбка. Мы с ним не успели ближе познакомиться, т.к. общежитие вскоре стали расселять: мы получили свои первые ордера на собственное жильё. Мы с девочками на работе тогда смеялись, что вот когда прославится Николай, я напишу мемуары, что жила с ним в одном общежитии. Он жил так неслышно и скромно, что не все, очевидно, и знали, какой человек живет рядом с нами…

Валентина Фёдоровна живёт в Череповце на проспекте Победы, 115.

 

43. Грязев Александр Алексеевич – известный вологодский писатель, член Союза писателей России с 1991 года. Жил в Череповце с 1960 по 1973 год. В 1969 году встречался с Рубцовым, написал об этом воспоминания.

«… Не больше чем знаком»…

Перечитывая недавно стихи Николая Рубцова, удивительное я сделал для себя открытие: чем дальше мы уходим от времени, в котором жил поэт, тем ближе нам его поэзия, да и он сам…

С Николаем Рубцовым, говоря его же стихотворной строчкой, я был «не больше чем знаком». Но две встречи с ним, которые подарила мне судьба, остались в памяти, хотя с тех майских дней 1969 года прошло уже больше тридцати лет.

Той весной я приехал в Москву на очередную сессию в историко-архивный институт, где учился заочно, и в один из дней случайно встретил череповецких ребят – Эмиля Смирнова и Мишу Ганичева, с которыми был немного знаком по городскому литературному объединению. Оказалось, что они тоже приехали на заочную сессию в Литературный институт. Прощаясь, ребята пригласили меня навестить их в институтском общежитии.

И вот, выбрав один из дней между экзаменами, я приехал к ним на улицу Добролюбова.

Помню, что весь день мы провели в разговорах, а ближе к вечеру пошли в соседнюю столовую попить пивка.

В столовском зале Эмиль с Мишей сразу увидели знакомую компанию своих ребят-студентов, сидевших за столиком у самого окна, о чём-то спорящих и тоже пьющих пиво.

- Там Коля Рубцов, - сказал Миша. – Пойдём к ним.

Мы подошли к ребятам и прервали на время их громкий разговор. Миша Ганичев представил меня Рубцову как земляка из Череповца, и мы познакомились. Николай подвинулся и пригласил присесть рядом. Слева от него сидел, как мне запомнилось, поэт Володя Липатов и по всему было видно, единомышленник Рубцова.

Напротив них пили пиво два или три студента-заочника и, как оказалось, противники Николая в сегодняшнем литературном споре, который тотчас же возобновился. Мне запомнился и почему-то не по имени, а по фамилии только один из них – Шевченко. Он яростнее всех, как мне показалось, нападал на Рубцова из-за каких-то стихов.

Книги Николая Рубцова у меня дома были, стихи я его читал, но наизусть, естественно, не знал ни одного и всё время думал, что Николай может спросить меня о своих стихах, но он лишь вяло отбивался от слов и суждений споривших с ним однокашников. Горячился только его товарищ Володя Липатов, а потом и Миша Ганичев с Эмилем стали помогать ему в этом споре.

Рубцов же больше молчал, склонив голову, и выглядел каким-то совершенно беззащитным человеком. Мне стало даже его жаль, и я, впервые оказавшись в кругу поэтов, чувствовал себя из-за этого как-то неуютно. В то время я был далёк от поэзии, судить о стихах не мог, но видел, что Рубцов был прав в этой словесной перепалке.

Но как пиво в наших кружках, закончился скоро и разговор. Мы вышли из столовой и на улице попрощались с Николаем…

Ночевал я в общежитии Литинститута. В тот вечер, помнится, было ещё много разговоров, и мы легли спать поздней ночью. Утром же пошли в ту самую столовую завтракать.

Вчерашняя компания поэтов, но без Рубцова, уже заседала там за одним из столов в глубине зала. Они всё так же шумно спорили, как и вчера. Но мы к ним подходить не стали, а выбрали столик недалеко от дверей.

Миша Ганичев первым увидел входившего в столовую Рубцова и громко сказал нам:

- А вот и Коля пришёл!

Я обернулся. Николай Рубцов стоял в дверях и оглядывал зал. Заметно, что он был не такой грустный, как вчера, да и одет по-другому: выглаженный тёмный костюм, белая рубашка и тёмный узкий галстук. Так одеваются только по торжественным дням.

Николай подошёл к нашему столу и поздоровался с каждым из нас. Мы же пригласили его за стол, но Коля отрицательно замотал головой и, наклонившись к нам, сказал:

- Нет, земляки, извините, не могу. Вон, видите, там за столом сидят вчерашние ребята?

Мы закивали головами.

- Так вот, - продолжал Рубцов. – Я сейчас пойду туда и покажу им, что такое настоящий русский поэт!

И Коля решительно направился к шумному столу поэтов.

Больше я Николая никогда не видел… Только на фотографиях. На одной из них он снят со всеми своими однокурсниками в день окончания Литературного института. Николай Рубцов стоит вторым справа в том самом торжественном костюме. Та фотография и напомнила мне мою встречу с ним в тёплые майские дни шестьдесят девятого года теперь уже прошлого века.

Январь 2002 года.

Вологда.

Воспоминания Александра Грязева «Не больше чем знаком…» опубликованы в книге Михаила Сурова «Рубцов. Материалы уголовного дела, неизвестные фотографии, новые свидетельства». Вологда.2005. С. 721-723.

Александр Алексеевич Грязев жил в Череповце сначала в рабочем общежитии на улице Мира, 3. Позднее получил жильё по адресу: улица Красноармейская, 28, кв. 97 (ныне этот дом значится по проспекту Победы, 69).

    

 

44. Мальцев Вениамин Викторович – член Союза писателей-краеведов Вологодской области, заместитель председателя Череповецкого литературного объединения. Встречался с Николаем Рубцовым в феврале 1970 года в Вологде.

Моя встреча с Н. Рубцовым

Встреча с поэтом Николаем Рубцовым у меня произошла где-то в конце февраля 1970 г. жить ему фактически оставалось уже меньше года. А прелюдией этой встречи явились три письменных рецензии на мои стихотворения, где с критической доброжелательностью были отмечены и положительные черты моей юношеской непосредственности. А это была в основном любовная лирика. И даны соответствующие советы в целом по всей моей поэзии. Я в то время только пришёл из армии, а служил в Средней Азии, так что фактически с нашей вологодской поэзией был не очень-то и знаком. И о Рубцове Н. знал по нескольким публикациям в газетах и по книге «Звезда полей», которую накануне перед этим приобрёл.

Николай Рубцов в это время работал литературным сотрудником газеты «Вологодский комсомолец». И я под впечатлением своих юношеских амбиций, а точнее по настойчивой просьбе дамы сердца, которой и посвящались эти стихи, собрав всё своё поэтическое наследие, отправился из Череповца в редакцию «Вологодского комсомольца», чтобы на месте разобраться, почему какой-то Рубцов не печатает очень «умного» поэта Мальцева в данной газете. В кабинете редакции, куда я явился где-то около обеда, застал трёх мужчин о чём-то энергично рассуждавших. На Рубцова Н. как-то сразу обратил внимание. Во-первых, узнав его по газетным портретам, во-вторых, он несколько выделялся из этой троицы, был более спокойный и немного грустный. Узнав, о цели моего визита, Николай Рубцов завёл меня в соседний кабинет, как оказалось, там все уже ушли на обед, и в течение примерно получаса, разбирая мои вирши, объяснял, подсказывал. И вместе с ненавязчивой критикой указывал на положительную сторону моих стихов. И одно из них, после некоторой небольшой обработки, сделанной по совету Рубцова Н., вскоре было напечатано в одной из районных газет. Расставаясь, пожелав мне творческих успехов, он намекнул, что газета «Вологодский комсомолец» и он лично ждёт со мной новых встреч в поэтическом обзоре.

В редакции газеты я появился через год, в марте 1971 г. Литературным консультантом там уже работал Борис Чулков – поэт, который тоже внёс свою лепту в шлифовку моей поэзии. А Николая Рубцова, к великому моему сожалению, уже два месяца как не было в живых. Так и остался он в моей памяти несколько грустным, немного утомлённым и вместе с тем, с каким-то живым притягательным блеском глаз, когда речь заходила о поэзии. И чувствовалось внутреннее человеческое участие к тому, кто ждёт от него помощи. и даже само это обаяние, исходящее от него, уже располагало к дружеской беседе. И казалось, что с этим человеком ты знаком всю жизнь. Под впечатлением этих воспоминаний у меня написано небольшое посвящение поэту Николаю Рубцову.

Вениамин Мальцев

Воспоминания В.В. Мальцева опубликованы в сборнике «С нами всегда»: череповецкие поэты Н. Рубцову / авт. проекта Н.А. Кузнецов, ред. А.А. Ткачёв. – Череповец, 2009. – С. 36-38.

Вениамин Викторович гордится тем, что его стихотворение «Любовь и разлука» правил Николай Рубцов.

Записка В.В. Мальцева: «Эти стихи Н. Рубцов помог мне
довести до поэтическо-лирического вида. Мальцев»


Любовь и разлука

 

Как же можно тебя не любить,

Не лелеять душой безмятежной?

Не представлю, как можно жить

Без тебя, без любви твоей нежной.

Пусть умчатся, растают года,

Растеряв дней унылую грусть,

Я останусь с тобой навсегда,

Уходя, обернусь и вернусь.

Ты сейчас от меня далеко,

Между нами каскады дорог.

Дремлет домик над тихой рекой,

Утром ляжет туман на порог.

Солнце сядет тебе на ресницы

И заглянет украдкой в глаза.

Думы-мысли, залётные птицы,

Сном играя, вершат чудеса.

Прилетят утром доброю сказкой,

О тебе мне поведают новь.

И мечты-грёзы с нежною лаской

Озарят нашу чудо-любовь.

Залетев в твои сны на рассвете,

Я горстями мечту буду пить.

Если лучшая ты на свете,

Как же можно тебя не любить?

 

Сентябрь 1968 года

(г. Ашхабад)

Стихотворение напечатано в сборнике стихов В.В. Мальцева «Юность, любовь и мечты», изданном в Череповце, «Окраина», 2009. С.53.

Вениамин Викторович живёт в Череповце на Северном шоссе, 31.

 

45. Брагин Александр Евгеньевич писатель, краевед. В 1970 году встречался с Николаем Рубцовым в Вологде.

Через годы с поклоном

Прослышали, что я в городе, и зачастили ко мне Веня Шарыпов и Валя Федотов. Затем я сам стал выбираться к ним. Разница в возрасте в пятнадцать лет, каждый настолько меня старше, не замечалась и не мешала.

Неприметно образовалось содружество «не разлей вода». Всякий из членов тройственного союза не мог долго обходиться без остальных.

С долей иронии всё описано у меня в «Признании», повести в стихах. Действие, правда, сдвинуто из зимы в лето.

В порту родном,

Сойдя на берег,

Тотчас к Федотову спешит.

Шофёр, а более пиит,

Един с героем в птичьей вере,

Мол, если сердце не поёт,

То и рассвет не настаёт.

А то скептический Шарыпов

Его на кухне приютит.

И рукописью шелестит,

И голос полон важных скрипов.

Шарыпов, как весенний грач,

Черён.

И в замыслах лихач.

И в прозе

Так в Беловы рвётся.

И над собою сам смеётся.

А то компанией они

Втроём сойдутся.

И судачат.

Что для России Пушкин значит.

И искони, не искони

В Рубцове горнее прозренье?

Что – мастерство?

Что – вдохновенье?

И денег просят у родни.

Заполучив желанные три рубля, Веня с Валей покупали бутыль вина, не помню, чтобы водки, и не помню, чтобы покупка повторялась. И мы уединялись. Чаще где-нибудь в столовой. Я выпивал ровно рюмку. Больше – не осиливал. Да пожалуй, и не дозволили бы.

Федотов жил от меня совсем рядом. Встречались мы с ним, если не ежедневно, то через день. С Шарыповым несколько реже.

Вечно нарядный, заикающийся, смешливый, он вторгался в наше жилище и с порога объявлял, что написал новые стихи о любви. «Да ты послушай!» И читал, помогая голосу движением правой руки.

После чего мы, восторженные, неизменно бродили по улицам. Он продолжал читать, его трудно остановить.

Ах, как светится снег бело-розово-сине!

Можно долго глядеть на него не дыша!

Как чиста в одеянии снежном Россия,

Как светла у России под снегом душа!

Ведь это когда-то было!

Может, более, чем своей мощью ракетной,

Чистотою своею Россия сильна.

Где ты теперь, Валя?

В ответ недоумение твоего взгляда из прошлого: «Чудишь! А разве не в вас? Ты вот помянул».

В Вологде наклёвывался семинар молодых литераторов. Федотов с Шарыповым уговорили меня послать рукопись в писательскую организацию. Я отослал. Потому что считал, вы, старшие, лучше знаете, что мне надо делать.

Вся троица ждала вызова от Александра Александровича Романова, ответственного секретаря Вологодской писательской организации.

Пришёл Валя: «Меня вызывают».

Примчался из Заречья Веня: «Вызывают. А тебя?»

Меня не вызывали.

Я как-то успел позабыть о своем хвосте. Конечно, мой толстый конверт пылился в Комитете. Он так и не ушёл в Вологду.

Шарыпов замучил вопросами: «Адрес указал правильно? Марок не пожалел? Отправил заказным?»

Шарыпов негодовал на почту. И был настроен решительно. Я присадил его на грешную землю.

Шарыпов нашёл решение. Он позвонил Александру Александровичу. Романов дал добро на мой приезд.

Веня ещё не знал, что определяет мою судьбу.

Не припомню, на чьей машинке мы вновь перепечатали мои вирши. Машинка была и у Вени, и у Вали.

В комнатушке, которую тогда занимала Вологодская писательская организация, невозможно было не приметить хозяина – Александра Романова. Или могутного Виктора Коротаева. В центре внимания Василий Белов. На виду Ольга Фокина. Гости – старейшина поэтического цеха Сергей Николаевич Марков и критик, профессор Литературного института Валерий Васильевич Дементьев – окружены эскортом.

В углу у окна, отстранённый от общего гама, точно невзначай забредший, а потому лишний, Николай Рубцов.

Веня до конца исполнил роль моей няньки. Отобрал у меня рукопись. Перемолвился с Романовым, который утвердительно кивал головой. Затем перешушукался с Рубцовым, указывая на меня глазами. И, когда передавал рукопись, у Вени было такое выражение лица, будто он делал Рубцову подарок.

Заседания стихотворцев происходили в зале, располагавшемся напротив писательской комнатушки, прозаиков – непосредственно в ней.

На следующий день Рубцов выступал не с утра, а сразу же после первого перерыва в ходе заседания. Полагаю, излишне клясться в том, что я ещё с вечера волновался.

Рукопись моя состояла из двух циклов: один «судный», где много политики и яду, другой лирический, «ленинградский», правда, прямого отражения моей личной жизни в нём искать бесполезно, только опосредованное.

Рубцов начал с «судного». Бранил за книжность и путаность. Но очень деликатно, сознавая, что здесь у больного опухоль. На «судный» цикл ушло минут семь.

Далее он меня бессовестно хвалил.

Прочёл вслух шесть стихотворений «ленинградского» цикла, отмечая их достоинства. Одно из стихотворений оказалось непонятно кому-то в зале. «Как непонятно?!» – возмутился Рубцов и толковал его с первой до последней строчки.

Два ему глянулись особенно.

Любимые руки… Ветки досадно качнулись.

Старая женщина смотрит внимательно вниз.

Я отвернулся от вас. Вы от меня отвернулись.

Я вас любил, и поэтому мы разошлись.

Красный трамвай покатился по рельсам обратно.

Даже кондуктор и тот не окликнул меня.

Я виноват?

Или песня моя виновата?

Руки любимые!..

Выйти… и – хоть телефонную будку обнять.

В течение дня Николай Михайлович многократно ни с того ни с сего повторял: «Выйти… и – хоть телефонную будку обнять». Видимо, по состоянию оно оказалось где-то близким ему.

Другое:

Весна, весна! Ты – как чужой ребёнок.

Ищи своё жильё, а мне не по себе,

Запутался в сердечных веретёнах,

Там что-то начал прясть нежнее и слабей.

Какая тяжкая, как женский плач, погода.

Весна, весна! Завинчен круг шоссе.

Пройдусь до озера, хоть нет

Особенной охоты.

Вернусь, чтоб книжный ум

Высасывать, как все.

Но отчего так этот вечер ранит?

Ведь ты же знал, что ты не нужен ей!..

Но знал и то: листы повять – повянут,

Да их не обрывают по весне.

В нём Рубцов поправил два слова. Какие? Пусть остаётся тайной. Моим правом на секрет. С его правкой оно далее и печатается.

Закончил Николай Михайлович предложением. Он даст мне рекомендацию в Литературный институт.

В перерыве тотчас подошёл Валерий Васильевич Дементьев: «С рекомендацией Рубцова только в тюрьму! Хотите поступать – поступайте без неё. Я вас поддержу».

В «Вологодском комсомольце» за 27 марта 1970 года Рубцов подводил итоги семинара.

Валю Федотова и меня вроде бы пометили знаком плюс.

«Интересно выступил на семинаре А. Брагин из Череповца», – это из статьи Рубцова. Потом: «Ему было указано на некоторую книжность и запутанность его творческой системы». Но… «была отмечена и свежесть его поэтического поиска».

В литературную подборку итогов попала моя «Весна» и «Снега России» Федотова.

Ныне о давнем и дорогом семинаре напоминает фотография Аркадия Кузнецова на стене кабинета Вологодской писательской организации. На фотографии мы с Валентином на половине Рубцова.

В тот памятный день Николай Михайлович выразил желание где-нибудь посидеть и поговорить. Я глупо и по-детски заявил, что мы, черепане, везде ходим вместе.

Он лукаво улыбнулся и пригласил нас троих.

Ресторан, по-моему, назывался «Чайка». И располагался прямо на воде, на дебаркадере. От него до дома Рубцова на улице Яшина рукой подать.

Заказали шампанское. Вернее, какое-то цимлянское. И очень умеренно. Мне, по счастью, не пришлось видывать Рубцова с «кренцем». Сперва он досадовал на присутствие Вали и Вени, беседа, видимо, предназначалась мне одному. Потом с этим смирился.

Десять месяцев земного бытия ещё отпущено ему. «Я умру в крещенские морозы». Вероятно, он предчувствовал смерть.

Почему он избрал в собеседники меня? Может быть, ведая о моих мытарствах? Или имелась другая причина?

Разговор наш никак не назовёшь дежурным. Жаль, Шарыпов не оставил воспоминаний.

Действительно ли он нуждался в каком-то наследнике и последователе, как уверял меня через полтора года Виктор Коротаев, и я попался ему под руку? На безрыбье, дополнил бы я в таком случае.

У Николая Михайловича был прямой, неумолимо пронзительный взгляд. Выдержать который нелегко.

Он решительно благословил меня на литературную стезю. Его решительность впоследствии поддерживала меня в часы упадничества и сомнений. Добавил, «там ямы, ямы, ямы. Да ты, кажется, не из пугливых».

Затем пошли вопросы. И все касательно моего стихотворчества. Первый: с каких рыжиков начал писать? Я полез в дебри, заплутал, зарапортовался. И чистосердечно признался: «Не знаю».

После чего Рубцов говорил сам. Полагаю, в тот год он напряжённо размышлял о сути творчества. Я записывал на подкорку не только доступное мне, но и тёмные места. Так он пробросил, дескать, стихосложение – это особое дыхание и более ничего. Мысль о стихосложении как особом дыхании – или им недостаточно продуманная, или мной недостаточно понятая – до сих пор не даёт покоя. Ядро моих подступов к словам Рубцова – в родственности «души», «духа» и «дыхания». «Дыхания» как изречения душой самоё себя. И пение – «дыхание». И бытовой разговор – «дыхание».

Короче, выдернуть сию занозу пока не по силам.

«Меня здесь, в Вологде, - продолжал Рубцов, - поначалу все учили писать стихи. Я никого не слушал. Доверял натуре. Потеряешь веру в себя – потеряешь всё».

У Рубцова только что увидела свет книга «Сосен шум». Он поинтересовался: как она нам?

Взялся отвечать Шарыпов. А Веня не умел улыбаться. Улыбок-то у него вроде две: ехидная и простодушная. Да обе – ухмылочки.

Веня с улыбкой – в задумке как бы виноватой и простодушной, сообщает Николаю Михайловичу, что, конечно, слабее «Звезды полей».

Рубцов расстроился. И оправдывался, что с книгой к читателю всё равно идти надо, поэтому, хотя он и не считает её своим достижением, но и провалом тоже.

Все почувствовали неловкость. И беседу наспех свернули.

Рубцов обещал мне писать.

Писем было два.

Первое даже не письмо, а так, к сведению. Я в своём послании посетовал, что, наобещают-де, а не напишут. Рубцов тут же ответил, нет, он ничего не забыл.

Во втором он «отстегал» меня будь здоров! Я с оказией отправлял ему продолжение «судного» цикла.

Отношение к политическим потугам в стихах он выразил предельно просто: «Греметь кулаком по железу – недостойно поэзии».

И завершил письмо: «У тебя иное предназначение».

Я Николаю Михайловичу поверил.

Александр Брагин

Воспоминания А.Е. Брагина опубликованы в череповецкой общественно-политической газете «Речь» № 11 (20452). 19 января 2001 года. С. 7.

Александр Брагин до переезда в деревню Лысаково Шекснинского района жил в Череповце на улице Вологодской, 30, кв. 12 .

 

46. Соколов Евгений Александрович – Заслуженный художник России с 2007 года. Встречался с Николаем Рубцовым.

Воспоминания о Николае Рубцове

Для меня Николай Михайлович Рубцов является великим русским поэтом. Его творчество – камертон, жемчужина русской поэзии.

Жизнь Н. Рубцова проходила в Вологде в очень трудных условиях. Да и сама творческая работа поэта не имела поддержки у властных структур Вологды. И не только у власть имущих. А и у собратьев по перу. В ту пору писательская организация в Вологде была очень сильная. Достаточно сказать, что в неё входили такие корифеи как Василий Белов, Александр Романов, Виктор Коротаев, Виктор Астафьев, Василий Оботуров и другие. Это были люди, признанные читателями и властью, обеспеченные, имевшие свои квартиры, семьи с устоявшимся бытом. Рубцов им казался белой вороной, чужаком. Отношение к нему было снисходительное. Он это чувствовал и «глушил», чем усугублял своё положение.

Стать и остаться великим поэтом мог только очень сильный человек, каким был Николай Михайлович Рубцов.

Я встречался с Рубцовым неоднократно. Более всего мне запомнилась встреча в июне 1970 года в деревне Оденьево, что находится на Цыпиной горе в окрестностях Ферапонтова монастыря.

Рубцова привёз к нам на своём газике корреспондент Всесоюзного радио Энгельс Федосеев. В это время у нас гостили два болгарских реставратора, прекрасно знающих русский язык, и группа художников из Вологды. Владислав Сергеев, на правах хозяина, с кем-то из местных ушли ловить рыбу. Остальные остались готовить место для костра, использовав в качестве сидений брёвна.

Сварили на костре уху. Была прекрасная белая ночь. Мы все сидели вокруг костра. У местного жителя, деда Кирсана, взяли гармошку, и Николай Рубцов играл на ней и пел свои песни: про морошку, про деревню… Вдохновенно читал свои стихи. Был в центре внимания.

В разговор с Николаем я вступал редко, больше наблюдал за ним. Я почувствовал в нём родственную душу: жизнь в детдоме наложила свой отпечаток на каждого из нас. С творчеством Рубцова я был знаком и раньше, а тут, у костра, увидел в этом человеке слиток таланта и почувствовал искреннюю любовь его к российской земле.

В эту ночь у меня и возникла мысль написать портрет поэта Рубцова.

Для создания портрета я использовал опыт Дионисия, расписавшего пигментными красками Храм Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре. Пигментные камушки разных оттенков встречаются в большом количестве только вблизи Ферапонтова. Я насобирал их на берегу Бородавского озера и по дорогам близ Ферапонтова более трёхсот оттенков.

Чтобы пользоваться пигментами, надо камушки растереть курантами (это специальные твёрдые камни с одной отполированной поверхностью) с водой на гранитной гладкой плите. В итоге получается тесто. Далее в него добавляется в определённых пропорциях яичный желток, пиво (или сухое вино) и антисептик.

Писал не на холсте, а на паволоке. Это холст, приклеенный на твёрдую основу и загрунтованный. Как в иконописи.

Пятнадцать лет портрет был не востребован, находился у меня в мастерской. Только к 70-летнему юбилею поэта Департамент культуры Вологды приобрёл этот портрет.

Его возили в Москву на торжественный концерт, посвящённый Николаю Рубцову.

Сейчас портрет находится в Вологодской картинной галерее.

16 декабря 2010 года.

Е.А. Соколов

В минуты музыки. Поэт. 1986. Художник Евгений Соколов

Евгений Александрович до переезда в Вологду жил в Череповце на улице Ленина, 115, кв. 34.

 

47. Сергеев Владислав Александрович. С 1977 года – Заслуженный художник РСФСР. С 1963 года живёт в Череповце. Встречался с Николаем Рубцовым, создал четыре его портрета, оформил три сборника стихов Рубцова.

Воспоминания Владислава Сергеева

С Николаем Михайловичем Рубцовым я коротко встречался трижды.

Первая встреча состоялась, когда он в составе группы творческой интеллигенции приехал летом 1970 года на Цыпину гору (в деревню Горы, Кирилловского района), что в окрестностях Ферапонтова монастыря, где до сих пор сохранились фрески знаменитого Дионисия. Там я жил и живу до сих пор.

Помню, кто-то разжёг костёр, и вокруг него собралось человек 8-9, в основном художники. Кроме меня были: В. Корбаков, Ю. Петров, В. Малыгин, Е. Соколов, два товарища (художник и реставратор) из Болгарии, которые прекрасно знали и понимали русский язык, и какая-то дама, сопровождавшая группу.

Вечер был тёплый, тихий.

Николай Рубцов начал увлечённо, напористо читать своё замечательное стихотворение:

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племён…

Стихотворение поразило нас глубиной чувств и смысла, даже не сразу полностью дошедшего до нас. (Позже я перечитывал его не раз.)

Все восторгались, хвалили Рубцова. В то время Николай Михайлович, действительно, мало был кому известен. Это теперь все понимают, что он – великий русский поэт.

Вторая встреча произошла тем же летом. Мы с Энгельсом Федосеевым, журналистом Всесоюзного радио, гуляли по Вологде. Оказались в районе проживания Рубцова, и Энгельс предложил навестить Николая. Поднялись на пятый этаж. Николай Михайлович дома был один. Обстановка в квартире меня поразила: неприглядная, сиротская. Посидели немного (я больше молчал), поговорили… до новых гостей…

В третий раз мы виделись в Вологде почти перед смертью поэта, в январе 1971 года. Встретились случайно на одной из улиц. Поравнявшись с телефонной будкой, я увидел, как из неё выходит Николай Михайлович с молодой женщиной (Л. Дербиной). Мне она показалась красивой, и я не удивлён, что он мог в неё влюбиться.

Рубцов узнал меня. Подтолкнув Л. Дербину вперёд, он сказал:

- Вот, рисуй её!

Мы обменялись какими-то общими фразами и разошлись.

Основное же знакомство с Николаем Михайловичем у меня состоялось через его творчество.

Летом 1971 года я отправился в село Никольское в сопровождении поэта Виктора Коротаева. Походил по полям, по лугам, возле ветхого домика, где жила жена Рубцова, Генриетта Михайловна, с дочерью Леночкой. Познакомиться удалось только с тётей Шурой, тёщей Рубцова, поскольку Генриетты Михайловны и Леночки дома не было.

Я проникся духом поэзии Рубцова, сделал зарисовки и долго не мог отойти от всего виденного. Воплощал в графические работы.

Эти графические работы я использовал при оформлении сборников стихов Рубцова:

- «Последний пароход», Москва, «Наш современник», 1973;

- «Подорожники», Москва, «Молодая гвардия», 1976;

- «Видения на холме», Москва, «Молодая гвардия», 1990.

Владислав Сергеев

Владислав Сергеев у написанного им портрета Н. Рубцова
(фото Михаила Макарова. 2005 год)

Портреты поэта Николая Рубцова, созданные
Владиславом Сергеевым в разные годы

Портрет Николая Рубцова. 1985.

Портрет Н.М. Рубцова. 2005.

Портрет Н.М. Рубцова. 2011.

Портрет Н.М. Рубцова. 2011.

Иллюстрации к книге стихов Н.М. Рубцова
«Последний пароход». 1973.

Обложка. Цветы и ласточки.

Титульный разворот
Разворот «Всадник в поле».

Всадник. Левая часть. Луна над полем. Правая часть.
Разворот «Деревенское лето»

Радуга. Левая часть. Облако над деревней. Правая часть.
Разворот (без названия)

Разворот «Старая Вологда»

Вологодский Кремль. Левая часть. Набережная реки Вологды. Заречная сторона. Правая часть.

Иллюстрации к книге стихов Н.М. Рубцова «Подорожники». 1976.

Обложка

Титульный разворот.
Дерево и кони. Левая часть. Опавшие листья. Заставка. Правая часть.

Северная деревня у озера. Всадник. Заставка.

Лошадь в поле. Лампа у окна. Заставка.

Гроза над полем. Сноп. Заставка.

Скамья в парке. Журавль. Заставка.

Собор в морозном окне. Еловые ветки. Заставка..

Иллюстрации к сборнику произведений Н.М. Рубцова
«Видения на холме». 1990.

Обложка. Венок из трав. Корешок. Полевой цветок.

Титульный разворот. Деревянная церковь. Левая часть. Всадник в плаще. Правая часть.

Шмуцтитул к разделу «Стихотворения».
Колоски и чертополох

Пейзаж с храмом. Русская пляска.

Шмуцтитул к разделу «Воспоминания».
Куст чертополоха.

Осенняя аллея. Чертополох и солнце.

Шмуцтитул к разделу «Письма».
Полевые цветы.

Поэт. На озере.

Каждый раздел книги заканчивается одной из таких графических работ.

Владислав Александрович Сергеев живёт на проспекте Луначарского, 10.

 

(Как просто проспект превращается в улицу! – Л.З.)

***

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племён!

Как прежде скакали на голос удачи капризной,

Я буду скакать по следам миновавших времён…

 

…Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье

И тайные сны неподвижных больших деревень.

Никто меж полей не услышит глухое скаканье,

Никто не окликнет мелькнувшую лёгкую тень.

 

И только, страдая, израненный бывший десантник

Расскажет в бреду удивлённой старухе своей,

Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,

Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей…

 

Н. Рубцов

 

 

«Я буду скакать по холмам…» 1975. Художник Владислав Сергеев



  стр.5

Источник: сайт Зинаиды Леляновой