Венок Рубцову
В. Кожинов
Полагаю, что Николай
Рубцов наиболее значительный поэт конца 50-60-х годов. Это значит,
что он проникновеннее, чем кто-либо выразил духовный смысл этого
времени. С точки зрения средних канонов в его поэзии можно было бы
указать недостатки. Но даже эти недостатки были тогда своего рода
поэтической необходимостью, и потому они никак не могут уменьшить
значение его поэзии.
Сила Николая Рубцова с
особенной, пожалуй, ясностью и яркостью выявилась в том, что его
поэзия оказала прямое воздействие на бесчисленное количество людей,
пишущих стихи. Невозможно назвать другого поэта, который бы в 70-е
годы имел столь широкое влияние.
Но тут же оговорюсь:
ошибка думать, что Николая Рубцова можно повторять в иных
исторических условиях. Он всем существом выстрадал свою поэзию.
(...)
1985 г.
РУБЦОВ
(Русский мотив)
Пусть к нам судьба
изменчива порой,
земли мы обретаем
постоянство,
пока горит звезда
над головой
и музыка сливается
с пространством.
На могиле шиповник расцвёл
и светлы молодые цветы.
Тишина...
Лишь жужжание пчёл
да звенящая глубь высоты.
Словно тени невидимых душ -
бесконечно плывут облака.
Как любил он деревню и глушь,
и знобящую звень родника!
Я руками раздвинул кусты,
чтоб увидеть у самых корней,
как зелёные смотрят цветы
из раскрывшихся чашечек - дней.
...Был стремителен строчек полёт,
освещал их таинственный свет...
Ах, как ярко шиповник цветёт,
словно не было смерти -
и нег!
...Когда глухой осенней стынью
он возвращался в дом к себе,
ему казалось, что отныне
просвета нет в его судьбе:
что жизнь, хвалёная вождями,
и есть та правильная жизнь:
С обманом,
ложью...
мелочами -
не терпящими укоризн:
что быть поэтом изначально
в стране невыдуманных грёз
всегда опасно и печально,
и унизительно до слёз:
что в постижении свободы
ему не хватит сил и дней
преодолеть свои невзгоды,
чтобы любить ещё сильней
родного края побережья,
и купол неба голубой,
и эти вешние оснежья,
и в чистом поле
ветра вой...
А мгла тем временем сгущалась,
манил уютом чей-то кров,
И люстра звёздная качалась
под мерный стук его шагов.
1980 -1996 г.
НА СМЕРТЬ РУБЦОВА
С одиночеством горьким знаком
проглядел он родную комету.
Баба рыжая кровь с молоком
присосалась пиявкой к Поэту.
Колдовской окатило волной
и жилец однокомнатной кельи
в душных дебрях ведуньи ночной
заблудился в любовном похмелье.
Приближался крещенский мороз
и в предвиденье смертного мрака
он не верил, не думал всерьёз,
что невеста сродни вурдалакам.
И напрасно хрипел он: - Люблю...
Злобной гарпией ведьма слетала,
окровавив и когти, и клюв, -
соловьиное горло терзала.
И поныне добычу клюёт,
правит чёрную грешную мессу,
и зловещие песни поёт
над могилой упырь - поэтесса.
С каждым годом становится злей
и волчицею воет в бессилье
на звезду заповедных полей,
над избушкою бедного Фили.
1996 г.
РУБЦОВ
Он был поэт судьбою.
Хоть судьбу
Не выбирал, а жил, покуда мог.
И душу, словно русскую избу,
Восславил - и поэтому сберёг.
И слово не приглаживал словцом,
И ничего не знал наверняка.
И, может быть, по-доброму -
Рубцом
Его прозвали местные ЗеКа.
Он в кабинетах "шапки не ломал",
Среди друзей не бредил
похвальбой...
Он пел, как жил!
И здесь, среди могил,
Единственно, наверно, -
и живой.
1997 г.
(...) Чуткий ко всему истинному талант Рубцова уже с самых истоков противостоял завлекающей моде мифов о "треугольных шедеврах" и прочих "нетленках"... Поэтическое зодчество Рубцова, вызванное к жизни высотой духовных устремлений времени, которые уже не могли удовлетвориться ни "гениальными конструкциями стиха", ни "глобальной технизацией художественного сознания", подтверждало необходимость новых вершин. Поэзия Рубцова была живым ручательством необходимое™ и возможности их достижения. Имя Рубцова стало, по существу, синонимом того поэтического явления, которое подготовило в сознание читателей переоценку ценностей, напомнив о бессмертии традиций отечественной поэзии. В нём соединились, столь естественно и столь родственно, поэтическая искренность, природность таланта с осознанной необходимостью овладения высоким профессионализмом: органическое чувство народности с причастностью к классическим традициям культуры. И в этом одна из важнейших основ непреходящей значимости творчества Рубцова как явления общественного, общенационального. (...)Лирика Рубцова принадлежит к тем не столь частым, но подлинно поэтическим явлениям, в которых гражданственность, патриотизм, историзм мышления не служебные покровы, не одежды, "накинутые на плечи" стихов, но плоть их и кровь, духовная сущность самой их художественности и их музыкальности. (...)
1977 г.
ДОРОГА К РУБЦОВУ
Над Вологдой небо свинцово,
там маются души живых, -
иду на могилу Рубцова
с букетом цветов полевых.
Как пусто в непаханном поле!
Как дико в овраге лесном!
И весь этот путь поневоле
мне кажется тягостным сном.
Гроза над рекою ярится,
и колокол бьёт за горой,
и плачет какая-то птица
в тумане небес надо мной.
Сутулятся ивы сурово,
ухабам не видно конца, -
иду на могилу Рубцова -
учителя, брата, творца.
1997 г.
НА СМЕРТЬ ПОЭТА
Полумрак...
Холодный, мглистый
свет срывающихся звёзд
на прозрачный, вечный, чистый
опускается погост.
И под небом - запоздало
потрясая мир
на миг -
раздаётся
чуть устало
небывало горький крик:
"Эх, Русь, Россия!
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?.."
...По крещенскому морозу
унесли.
Что теперь слова и слёзы -
легче ли?!
Нам
в толпе большой прохожих
в тихой и тяжёлой мгле
невозможно быть похожим
на Рубцова
на земле!..
Так всегда - в беде ль, в удаче
жизнь
Судьбой предрешена...
Ветер, ветер - что ты скачешь
по стране, что холодна?..
Пронесись по белу Свету,
Ветер!
Сбей с небес снега -
чтоб теплей спалось ПОЭТУ
под созвездьем ОЧАГА!
1997 г.
НА ПЕВЧЕЙ РОДИНЕ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Развесило небо холщовые флаги.
Как баржи плывут облака.
Оставлю я росчерк на чуткой бумаге,
пока не ленива рука.
Казалось бы:
сколько дорог уже пройдено
судьбой, далеко не простой,
и эту - рубцовскую - певчую родину
берёт она тоже с собой.
Вдоль взбалмошных речек -
Сухоны и Толшмы -
волной раскатились холмы;
над плёсом грачиные
крики истошные
под вечер в Николе слышны.
А к ночи особая кротость нисходит
на плёс, и холмы, и леса.
И нету причины кручиниться вроде,
но рвётся на волю слеза.
Когда красотою
здесь вдоволь надышишься
под песни рубцовских берёз,
и простодушных частушек наслышишься,
задумаешься всерьёз
о том, что края эти
связаны с древностью
от самых славянских основ -
в неспешной беседе
с исконной распевностью
и задушевностью слов.
И мысль настигает:
рубцовская исповедь
поглубже даёт вздохнуть...
России бы только в сумятицу выстоять,
а мы-то уж как-нибудь.
Август 1998 г.
Бог явил нам радость и чистоту в виде стихов Рубцова и взял обратно: недостойны. В ряду самых великих. (...) Такой чистоты, такой одухотворённости, такого молитвенного отношения к миру - у кого ещё искать?
1975 г.
У ПАМЯТНИКА РУБЦОВА
Ты жил, как Бог, без хлеба и без крыши,
Любой приют - твой временный причал.
Ты говорил - народ тебя не слышал,
Народ других провидцев привечал.
Давно звенит твоё святое имя,
И все, твоей причастные судьбе, -
Провидцы - оказались вдруг слепыми...
О, как они завидуют тебе!
1998 г.
НАД МОГИЛОЙ РУБЦОВА
....И вновь в морозное крещенье,
Хотя прошло немало лет,
Болит душа. И нет прощенья
За то, что был убит поэт.
Всем тем, кто видел его муки,
И кто не смог в тот миг конца
Разжать безжалостные руки
На горле грустного певца.
И незачем хвалиться ныне
Знакомством, даже дружбой с ним.
Давайте просто шапки снимем
И у могилы помолчим...
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Над могилой твоей -
Ни берёзки, ни тополя,
Над могилой твоей -
- Свет вечерней звезды!
Только ветер в ночи,
Разбежавшийся по полю,
Горько жестью звенит,
Задевая кусты!
Ах, как хочется жить!
Будто вольная птица,
Набирать высоту
До задумчивых звёзд...
Но в уютном тепле
Снова ночью мне снится
Скрип тяжёлых шагов
И крещенский мороз!..
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
Я читаю тебя частенько,
Добрым строчкам радуясь всласть.
Где-то спит твоя деревенька,
Что Николой с детства звалась.
Там мечталось о жизненной сути
И о чём-то прочном всерьёз.
А увидел ты столько мути,
Столько горя,
Когда подрос!
И мотало тебя по свету.
Был неласков тот белый свет.
Оказалось,
Что счастья нету
Даже средь счастливых примет.
От сует столичного круга
Ты ушёл бедовать в глуши,
Только не было равного друга
Для твоей совестливой души.
Неприкаянный,
Одинокий,
И в застолье ином не речист,
Был ты в тратах матросски широким,
А душой, как ребёнок, чист.
Всё пытался в себе разобраться
И по жизни ходил напрямик,
Чтобы быть,
А не просто казаться,
Ты сжигал себя каждый миг.
И лепил очень зримый слепок
Угловатой своей судьбы.
И погиб как-то очень нелепо
На пороге мирской избы.
Боль души ли была причиной?
Кто теперь подскажет ответ?
Но душой своей лебединой
Ты оставил перед кончиной
Людям
Тихий,
Пронзительный свет...
2000 г.