Поэту посвящается
Е. Евтушенко
Над могилой Рубцова
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной,
и блестят изразцы леденцово
сквозь несладость погоды блажной.
Но так больно сверкают их краски,
будто смерть сыпанула в ответ
жизни-скряге за все недосластки
горсть своих запоздалых конфет…
Милый Коля, по прозвищу Шарфик,
никаких не терпевший удил,
наш земной извертевшийся шарик
недостаточно ты исходил.
Не доспорил, ночной обличитель,
безобидно вздымая кулак,
с комендантами общежитий,
с участковыми на углах.
Недопил ни кадуйского зелья,
ни останкиновского пивка.
Серый дождичек, выдай под землю
ну, хотя бы твои полглотка!...
Есть в российских поэтах бродяжье,
как исправиться их не проси,
а навеки хозяин приляжет-
бродят строчки его по Руси.
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной.
В неделимости русского слова
нет поэзии «областной».
Приходя из Рязани, из Тотьмы,
из Хабаровска, Тулы, Зимы,
если чувствуем почву, как плоть мы,
обнимаем вселенную мы.
Есть поэт всероссийский, вселенский,
а не тотьминский и не псковской:
нет поэзии деревенской,
нет поэзии городской.
Над могилою Коли Рубцова
серый дождичек обложной.
Только тучи висят не свинцово,
а просвечены все до одной.
Золотистая просветь на сером-
это русских поэтов судьба.
Потому нам и светит Есенин
ясной плотницкой стружкой со лба…
Я, наверно, на свете зажился,
слишком часто в пустое встревал,
слишком часто я сытым ложился,
слишком редко голодным вставал.
Но за всю мою лишнюю славу,
и за всю мою лишнюю жизнь
послужу ещё русскому слову,
чтобы слово и дело сошлись.
В нашей жизни, на беды небедной,
есть спасенье одно от беды:
за несчастьями слишком не бегай,
а от лишнего счастья – беги.
Перед смертью, как перед обрывом,
завещает светящийся стих:
можно быть самому несчастливым,
но счастливыми делать других.
С. Есенину и Н. Рубцову
Моей усталости осенней
Ни края нету, ни конца…
Во мне живут Рубцов, Есенин,
Как два российских близнеца.
Они своё отголосили,
Отпели, выпили до дна,
Отдали дань родной России
На все другие времена…
Они умели видеть радость,
Умели в радость петь и пить,
Нести в народ любовь и святость
И свято Родину любить.
Я верю им: на свете этом,
Коль будешь ты душою чист,-
Несладко истинным поэтам:
И жизнь горька, и путь тернист…
Но тем и дорог день осенний,
Что воскресают, жизнь любя,-
Спасением – Рубцов, Есенин,
Не спасшие самих себя…
Н. Рубцову
Кто-то вышел…
и стало томительно пусто,
и страдальчески вьюги
завыли вдали.
Небеса омертвели
и давящим сгустком
обвалились на жёсткое тело Земли.
По спиралям времён
мчалось эхо желаний.
Кто-то вышел.
Иль это почудилось мне?
Бились в родах
ещё не созревшие мамы
и сгорали поэты на адском огне…
Кто-то вышел из нас, неожиданно, просто,
И до боли обидна была
простота:
отрешённая жуть городского погоста,
шелест звёзд жестяных,
скрип гнилого креста.
Забываем…
С годами и память мертвеет,
но вот эту потерю забыть не смогли…
Кто-то вышел – и замерли люди,
седея,
не от стужи крещенской – от великой любви!
Памяти Николая Рубцова
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать!
Н. Рубцов
Северная русская округа,
Помоги одуматься, остыть...
Я при жизни не гостил у друга,
После смерти прибыл погостить.
Помолчу, пришедший запоздало,
С непокрытой, тихой головой...
Что же нас с тобой объединяло?
Что соединяло нас с тобой?
Комната ли, данная судьбою
В общежитье отзвеневших лет,
Где и до сих пор таят обои
Твой – ещё прижизненный – портрет?
Или сблизил нас последний «рваный»,
Самый тот, который без цены?
То ли состоянием нирваны
Были две души освящены?
Вологодский дождик бьёт по плитам
И по барельефу – по челу.
Вот и стал ты нынче знаменитым...
Только Ялта вроде ни к чему.
Николаю Рубцову
Неужели Бога нет?
Н. Рубцов
Говорили: «Его нету,
Это – опиум и бред!»
Но не верилось поэту:
«Неужели Бога нет?»
Это ж сущее мученье:
Человеку – одному…
И однажды на Крещенье
Он отправился к Нему.
Выходите скорей, чтоб взглянуть
на высоких своих!
Н. Рубцов
Который год над нашим краем
Не пролетают журавли,
А мы живём и умираем
В заботах мелочных, в пыли.
В сердцах своих не носим света,
Живём бездумнее травы.
Я сам приветствую соседа
Кивком небрежным головы.
Не подаём убогим хлеба,
А с раздраженьем гоним прочь.
Христу, всё видящему с неба,
Как от тоски не изнемочь?
В молитве рук не простираем
При виде утренней зари,
И потому над нашим краем
Не пролетают журавли…
Николаю Рубцову
Застенчивой души застенчивые зори…
У робкой красоты учусь я понимать,
как может полюбить
лишь только беспризорник
Бог весть какой судьбы дарованную мать.
Там, в кружевном краю,
там, в вологодских далях,
где зимней клюквой Русь обрызгала подол,
печалился и жил, и умер от печали
мучительной любви измученный посол.
Привет тебе, Рубцов! Хранит тебя твой север,
как ты в себе самом Отечество хранил,
а жизнь…а жизнь идёт,
и вновь цветут деревья,
и месяц в синий пруд подкову уронил.
Но под вечерний свет, прошаркав до калитки,
старушка в голубых морщинах доброты,
одышливо крестясь, прошамкает молитву
за упокой души поэта-сироты.
Спи, Николай Рубцов.
Над дремлющим погостом
навек твоей звезде и плакать, и мигать.
Спи, Николай Рубцов.
Прошло твоё сиротство.
Но и тебя, увы, нет смысла окликать.
Памяти Николая Рубцова
Так жил он,-
ни прытко, ни ловко, ни юрко,
ни пайки, ни денег,
ни пляжного юга-
поэт и попутчик
нечаянный мой,
платя за минуты участья, уюта
душою, поэзией,
жизнью самой.
Забуду ль
те вьюги, те дали и снеги,
и рельс перехлёст,
и скупые ночлеги,
трамвайных колёс
металлический визг,
где чёрный асфальт
прорывают побеги,
где звёзды о мрак
расшибаются вдрызг.
И вновь-
колеёй перехлёстнутой,
хрусткой
средь гвалта и гари,
под млечною крупкой,
где стужи рубец
рассекает висок,
где в жизни,
где в жите поэзии русской-
янтарная капля,
его колосок…
Памяти Николая Рубцова
Все
березы, березы
вдоль осенней дороги -
невесомые строки
невеселой судьбы.
Загрохочет ли поезд,
застрекочут сороки, -
все дороги, дороги,
все столбы да столбы...
Ах, и сам я не знаю,
отчего и откуда
жду
неясного чуда:
не бывает чудес.
Плачет серая птица
и, туманом окутан,
как свеча, догорает
стеариновый лес.
За
дорожною пылью
я полоску косую
золотого заката
не
могу разглядеть.
С придорожных колодцев
журавли голосуют
потому, что не могут
на юга улететь.
К
староструганным срубам
Север их приторочил.
Вологодская осень
среди сонных полей
отзывается эхом
недописанных строчек, -
И березы, березы
вдоль дороги моей...
Памяти поэта
Я горжусь, что избушка отцова,
Год от года в которой светлей,
Принимала однажды Рубцова -
Проповедника русских полей.
Он спросил меня строго и властно:
- Где у вас телефон? Где ларёк?
- Ни того, ни другого напрасно
Не ищи здесь... – я тихо изрёк.
Опустившись на стул, поугрюмев,
Он в окошко глядел на луну...
Я в его опечаленной думе
Видел нищую нашу страну.
В тот момент я, души в нём не чая,
Чтобы чем-нибудь гостю помочь,
Предложил ему крепкого чаю...
И луна просияла всю ночь!
... А теперь я, в Христово Крещенье,
В день прощения наших грехов,
Воспеваю Господне решенье
О бессмертьи рубцовских стихов.
Сегодня панихида по Рубцову
И Дионисий говорит, монах,
Что было всё в судьбе его, но слово
Его с добром и свет в его стихах.
Добро и свет не потерять из вида,
Не слушать унывающих гонцов.
Кругом зима, и в храме панихида,
И в небесах – возвышенный Рубцов.
Памяти Николая Рубцова
За окнами мечется вьюга,
Дрожит предрассветная мгла.
Душа одинокого друга
Такой же бездомной была.
И мне потому – не иначе-
Всё кажется, если темно,
Что кто-то под тополем плачет
И кто-то скребётся в окно.
Не раз ведь походкою зыбкой,
То весел, то слаб и уныл,
Он с тихой и тайной улыбкой
Из вьюги ко мне приходил.
В тепле отогревшись немножко,
Почти не ругая житьё,
Метельные песни её
Играл на разбитой гармошке.
Гудела и выла округа,
Но он вылезал из угла,
И снова холодная вьюга
Его за порогом ждала.
И он уходил тихомолком,
Как будто суля наперёд,
Что будет разлука недолгой-
Он с новою вьюгой придёт.
…Но нет больше бедного друга,
Нет больше ни силы, ни сна.
Одна только чёрная вьюга,
Осталась лишь вьюга одна.
Памяти Н. Рубцова и А. Передреева
Мои друзья, вы вовремя ушли
От нищеты, разрухи и позора,
Вы стали горстью матери земли,
Но упаслись объятий мародёра.
Я всех грешней. Есть наказанье мне:
В своей стране живу, как иностранец.
Гляжу, как воцаряется в Кремле
Очередной законный самозванец.
Какая неожиданная грусть-
На склоне дней подсчитывать утраты.
И понимать, как распинают Русь
Моих времён Иуды и Пилаты.
Рубцову
Ты не жалел своей головушки
В преддверье страшного конца.
Ты петь учился у соловушки,
У деревенского скворца.
Тебе деревья были братцами,
Ты умывался из ручья.
Над книжкою твоей, как святцами,
Когда печален, плачу я.
Ты был с каким-то тихим голосом,
Бывало, щурился хитро,
«Звезда полей» встаёт над городом,
А матушка несёт ведро…
О, ты уехал скорым поездом,
Умевший слушать и терпеть,
Вовек хрипатым и бессовестным
Тебя уже не перепеть.
Николаю Рубцову
Ни тебе учителя, ни друга:
Все ушли на городской погост.
И звенит промёрзшая округа
От крестов и звёздочек – до звёзд.
Этот путь, как жизнь земная – вечен,
Неминуем – глаз не отводи.
Пусть мерцают звёзды, словно свечи
На заупокойной, впереди.
Было бы кому вздохнуть и вспомнить
И слезою кроткой проводить…
Месяц с поднебесной колокольни,
Как звонарь-горбун, вослед глядит.
Было бы кому…
Родные люди,
Эту жизнь по-новому ценя,
Заклинаю: милосердней будьте,
Погодите обгонять меня.
Н. Рубцову
В сердце жил, а не далече.
Брат судьбы и боль моя!
И готовила нам встречу
Вологодская земля.
Породнить нас обещала
На дороге полевой.
Думал, встретишь у причала
И обнимемся с тобой.
Поздно твой увидел берег
В суете речных огней!
Нет тебя, а всё не верит
Город желтых тополей.
Брат судьбы! В просторы луга,
В шум лесов и камыша,
В звон хлебов и в слово друга
Перешла твоя душа!
В деревне Никола
Н. Рубцову
Долетают гудки теплохода.
На юру продувает насквозь.
Если б знал ты, как много народу
Нынче в гости к тебе собралось.
Ничего, что мы стали другими.
Буду я, сколько хватит мне сил,
Умолять, чтобы русское имя
Каждый смертный, как знамя носил.
Дни, лицо обжигая, проходят.
И теперь, заучив как урок,
О тебе с удивленьем в народе
Говорят: «Кто подумать бы мог…»
А гостей! Землякам твоим лестно.
За иным так не ходят гужом.
Ведь не шутка – Никола известна
Всей России и за рубежом.
Не кривлю перед Богом душою,
Может быть, первый раз у берёз
Показалась такою большою
Мне земля, на которой ты рос.
На земле этой с грустью и болью
Как суметь, откликаясь на гром,
За любовь расплатиться любовью,
За добро расплатиться добром?