Посвящения Николаю Рубцову
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
I
Потеряем скоро человека,
В этот мир забредшего шутя.
У законодательного века
Вечно незаконное дитя.
Тридцать с лишним лет как из пеленок,
Он, помимо прочего всего,
Лыс, как пятимесячный ребенок,
Прост, как погремушечка его.
Ходит он по улицам Державы,
Дышит с нами Временем одним,
Уважает все его Уставы,
Но живет, однако, по своим.
«Как сказал он! Как опять слукавил!» —
Шепчут про него со всех сторон.
Словно исключение из правил,
Он особым светом озарен.
Только на лице вечерне-зыбком
Проступает резче что ни день
Сквозь его беспечную улыбку
Грозная трагическая тень.
И не видеть мы ее не вправе,
И смотреть нам на нее невмочь,
И бессильны что-нибудь исправить,
И не в силах чем-нибудь помочь.
В нашем мире риска и дерзанья,
Где в чести борьба да неуют,
Эти отрешенные созданья,
Как закаты, долго не живут.
II
За окнами мечется вьюга,
Сквозит предрассветная мгла.
Душа одинокого Друга
Такой же бездомной была.
И мне потому — не иначе —
Все кажется, если темно,
Что кто-то под тополем плачет
И кто-то скребется в окно.
Не раз ведь походкою зыбкой
То весел, то слаб и уныл
Он с тихой и тайной улыбкой
Из вьюги ко мне приходил.
В тепле отогревшись немножко,
Почти не ругая житье,
Метельные песни ее
Играл на разбитой гармошке.
Гудела и выла округа,
Но он вылезал из угла.
И снова холодная вьюга
Его за порогом ждала.
И слышало долго предместье,
Привычно готовясь ко сну,
Как их одинокие песни,
Сближаясь,
Сливались в одну.
III
Милый друг мой,
Прощаясь навеки,
В нашей горькой и смертной судьбе
Всею силой, что есть в человеке,
Я желаю покоя тебе.
Оставаясь покамест на свете,
Я желаю у этих могил
Чистых снов, тишины и бессмертья.
И любви.
Ты ее заслужил.
ЭЛЕГИЯ
Николаю Рубцову
Смотрю я ночи в чёрные глаза.
Одна звезда висит над головою,
Как будто бы последняя слеза,
Ещё не обронённая вдовою.
Та женщина отплакала своё
В тот год, когда любимого не стало.
Теперь в запасе бабьем у неё
Всего слеза последняя осталась.
Её скрывают веки-облака
И держит нерв, как бусинку за нитку.
Её ничем не вызовешь, пока
Не постучится прошлое в калитку.
Пока оно не грохнет сапогом
И в дверь кому‑то снова не вернётся —
Тогда слеза последняя сорвётся —
И станет горько от неё кругом.
Застонет провожаньями вокзал,
И скроются друзья за синевою.
…Смотрю я ночи в чёрные глаза.
Одна звезда висит над головою.
1968 год.
ПИСЬМО НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
...Эта горькая весть разминулась со мной,
И провел я весь день не грустя, не скорбя,
Потому что не знал я, что шар наш земной
Продолжает кружиться уже без тебя.
У поэта Шатры в нашем отчем краю
Я в селе Каракол в это время гостил.
Вспоминали друзей, пели песню твою:
«...И архангельский дождик на меня моросил...»
В то село Каракол не идут поезда,
То село далеко
От проезжих дорог,
И стоит над селом голубая звезда,
Как в одной из твоих вечно памятных строк.
В эту звездную ночь тих, пустынен Алтай,
Далеко на Тверском — наш родной институт.
Эх, Шатинов Шатра, вслух стихи почитай,
Пусть замедлится бег торопливых минут!
Благодарного лета кончалась пора,
И, уже набираясь для осени сил,
Русским строчкам в горах подпевали ветра:
«И архангельский дождик на меня моросил...»
Помнишь, Коля, как съехались мы на Тверской,
Кто откуда, со всей бесконечной страны,
Помнишь долгие споры над чьей-то строкой
И надежды, которых мы были полны?
Помнишь — мы по Алтаю бродили с тобой.
— Что за дивная силища в этой волне! —
Ты сказал о Катуни моей голубой,
И не скрою, что это понравилось мне.
Полюбилась тебе наших гор тишина.
— Я еще непременно приеду сюда!..—
Заверял ты меня, и твоя ли вина,
Что теперь не приедешь уже никогда.
И не верится мне, что с тобою вдвоем
На земле, где ты голову гордо носил,
Мы уже никогда-никогда не споем:
«...И архангельский дождик на меня моросил...»
Перевел с алтайского Илья Фоняков.
СЕРДЦЕ БОГОРОДИЦЫ
Шла Богородица
тропиночкой пастушею,
Из облаков к деревне выводящею,
Сенные плачи и лесные песни слушая,
Молитвенно из сердца восходящие.
И кланялись Заступнице травиночки,
И дерева, от молний сохранённые,
Шла Матушка неспешно по тропиночке,
Несла в руках сердечко обнажённое.
Несла своё сердечко душеспасное,
Сыновним светом полное до краюшка,
Вздохнула под рябиною украсною
И позвала угодно: "Николаюшка."
И прояснела падь перепелиная,
Где так легко за ягодами ходится,
И выронил лукошечко с малиною
Николушка, и вышел к Богородице.
"Смотри, дитя",- промолвила
Пречистая,
И выплыли ладони белой лодушкой,
И в них - земное, светлое, холмистое
Искрилось сердце слёзами Николушки.
И чем больней болезное кровавило -
Тем дизней и сильней его сияние...
Печальница Николушку направила,
Поцеловала в темя на прощание.
И ныне та тропинка не кончается...
И сердушко Николушки заходится,
Когда душе хранящей вспоминается:
На Русь похоже сердце Богородицы.
Леонид Мелков
СНОВА НА РОДИНЕ
Памяти Н. М. Рубцова
По всем счетам уже получено
И напоследок повезло:
Досталась лодка без уключины
Да полусгнившее весло.
Но тем веслом
весною раннею
Никто не пробует волну,
Здесь все ушло в такую странную
И призрачную старину;
И по ночам, когда черемуха
Над разыгравшейся водой
Стреляет почками без промаха,
Никто —
красивый, молодой —
Не пробежит травой проросшею,
И не услышат старики
Счастливый шепот в лунной роще
Над зыбким омутом реки...
1965, 1978
Об этом стихотворении идет речь в письме Н.Рубцова Л.Мелкову от 22 июля 1966 г.
Герман Александров
* * *
Какая свирепая вьюга,
Какая зловещая ночь.
Нет больше Поэта и Друга,
И горю ничем не помочь.
Ничем не восполнить утраты,
Постигшей тебя и меня,
Но разве он в том виноватый,
Что было в нем столько огня,
Что в жизни, нередко жестокой,
А то непонятно чужой,
Порою такой одинокой
Других согревал он душой.
И нежные песни сыновьи
О Родине пел дорогой
Со всею своею любовью,
Со всею своею тоской!
Валентин Сафонов
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
Я буду скакать по холмам
задремавшей Отчизны...
Н. Рубцов
То ль от кнута, то ль от лихой погони
В суровый день, в холодный день зимы
Навеки ускакали наши кони
За снежные, высокие холмы.
Попробуй догони каурку с сивкой!..
Будь всех хитрей — и то не превозмочь,
Лишь ржанья неуемного обрывки
Над сонным полем тихо носит ночь.
И оттого мне странно и досадно,
А попросту сказать, печально мне,
Что не промчится больше поздний всадник
Лихим аллюром по родной стране;
Что там, где было всех начал начало,
Куда не раз мы устремляли взор,
Мигнул у корабельного причала
Прощально одинокий семафор.
Судьба ли то? Досадная ль оплошка?
На этот счет немы твои стихи.
Вон северная ягода — морошка,
Не сорванная, падает во мхи.
Умчались кони — нет им укорота,
И ржанье их растаяло во мгле,
Но, слава богу, зельем приворотным
Твое осталось слово на земле...
Евгений Бачурин
ПАМЯТИ РУБЦОВА
Отстучали колеса, отпели твои поезда,
отмерцали огни, отмелькали узлы и вокзалы,
умудрился ты где-то от поезда спьяну отстать,
проводница про то всю дорогу потом вспоминала.
А собратья твои, те, что лезли поспешно в вагон,
за билеты дрались, за купе и за нижние полки,
помогали друг друга сшибать и выкидывать вон,
и поехали зайцами многие серые волки.
Вот и вышло тебе, бедолаге-растяпе, застрять
на одной из больших, но забытых в провинции станций,
в привокзальном буфете дешевый портвейн распивать
и буфетчице Люсе в любви роковой объясняться.
Ну а времечко шло, и текли небеса над страной,
пролетали там годы, как белые лебеди-гуси,
ты раздал свой багаж, разорвал свой билет проездной
и забылся навеки в объятьях буфетчицы Люси.
На заснеженных ветках, в провисших дугой проводах
слышен голос твой чистый-пречистый, прерывисто тонкий,
и поют в деревнях, и читают тебя в городах
мужики в телогрейках и в юбках джинсовых девчонки.
Ну а что же тот поезд, умчавшийся в черную ночь,
на котором за каждое место дрались не на шутку?
Он столкнулся с другим, на котором такие ж точь-в-точь
тоже рвались вперед. Что ж, смешно и немножечко жутко.
Владимир Скиф
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
1
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Николай Рубцов
Ни в чем не знал он половины:
Уж пел так пел - наверняка.
В нем ощущенье пуповины
С Россией, с Русью - на века!
Он не имел тепла и крова,
Тем самым жизни не продлил.
И не делил ни с кем он СЛОВО,
И славу тоже - не делил.
В полях,
над росстанью нетленной,
Скакал свободный, дикий конь.
А он один во всей Вселенной
И пел, и плакал под гармонь.
Он пел, как будто пел архангел!
Прощаньем полнились слова...
В ответ гудел ему Архангельск
И молча слушала Москва.
Но вот печальное известье
Народ по Вологде разнес:
"Погиб поэт! Убит из мести
В крещенский северный мороз".
... Скрипит над миром крестовина,
Поэт российский тихо спит.
Ни в чем не знал он половины.
За это, видно, и убит.
2
Оплакал детство кто свое
Среди болот России?
Мария Аввакумова
Я видел дом обыкновенный,
Обыкновенное жилье.
Здесь жил Рубцов неубиенный,
Гнездо оплакавший свое.
Страдатель милостию Божьей,
Заступник русского села
Был, как Есенин, уничтожен
Исчадьем зависти и зла.
Поэт, детдомовец, бродяга
Жил, как цветок меж серых плит.
Собрат растений, птиц и ягод
Был в доме каменном убит.
Не обошел известной доли
Сей златоуст в седой январь.
О, тяжкий сгусток русской боли,
В небесный колокол ударь!
Уж столькой кровью оросили
Моей земли скорбящий лик!
Во тьме идущая Россия,
Остановись хотя б на миг!
Твоих поэтов убивают!
Но даже мертвые - они
К тебе, страдающей, взывают:
"Россия! Русь! Себя храни!".
Я видел дом, где ночью страшной
Бесовский совершился суд...
И мне подумалось: "Однажды
Как "Англетер" - тот дом снесут!"
3
Гори, гори, осенняя осина!
Гори, гори, осенняя береза!
Анатолий Горбунов
Знать, правда высшая жива.
Рубцов нас не обидел.
Он в небе - Господа слова
Начертанными видел!
Он там вылавливал звезду
Силками повилики.
Он жил, как зяблик - на лету.
Он был - Поэт Великий!
Среди веков, которых нет,
Наш век всех окаянней.
Но в нем Рубцов оставил след
Добра и покаянья.
Он был и странен, и гоним,
Любил свой Север стылый.
И Север светит, словно нимб,
Над раннею могилой.
Рубцов ушел. Цветов нарви,
Застынь, прохожий, строго.
Он чувство веры и любви
Нам передал от Бога.
Среди берез, среди осин
Его душа витает.
И журавлиный тает клин,
Из Тотьмы улетает...
1971 - 1991