Варианты и черновые стихотворения
продолжение
Цветы! Увядшие цветы!
Как вас водой болотной
хлещет,
Так нынче с чуждой высоты
На вас водою серой плещет!
А ты? По-прежнему горда?
Или из праздничного зала
За пищей в прошлые года
Твоя душа летать устала?
И неужели, отлюбя,
Уж не цветешь, где праздник
блещет,
Бежишь домой, а на тебя
Водою серой с неба плещет?
Сырое небо, не плещи
Своей водою бесприютной!
А ты, сорока, не трещи
О нашей радости минутной!
Взойдет любовь на вечный
срок,
Душа не станет сиротлива.
Неувядающий цветок!
Неувядающая нива!
ГРАНИ
Я вырос
В хорошей деревне
Красивым — под скрип телег!
Одной деревенской
Царевне
Я нравился, как человек!
Там нету
Домов до неба,
Там нету реки с баржой.
Но там,
На картошке с хлебом,
Я вырос такой
Большой!
Мужал я
Под звуки джаза,
Под голос притонных дам. —
Я выстрадал,
Как заразу,
Любовь к большим городам.
Я зрею
Под рявканье «мазов»
На твердой рабочей земле!
Но хочется
Как-то сразу
Жить в городе и в селе!
Ax, город
Село таранит!
Ax, что-то пойдет на слом!
Меня же терзают
Грани
Между городом и селом...
ЖУРАВЛИ
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий..
Вот наступит сентябрь — и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, как сигнал, журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали.
Вот летят, вот летят, возвещая нам срок увяданья
И терпения срок, как сказанье библейских страниц, —
Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И могучий полет этих гордых прославленных птиц!
Широко на Руси машут птицам прощальные руки.
Помраченье болот и безлюдье знобящих полей —
Это выразят все, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей!
Вот замолкли — и вновь сиротеют холмы и деревни,
Сиротеет река в берегах безотрадных своих,
Сиротеет молва заметавшихся трав и деревьев
Оттого, что — молчи — так никто уж не выразит их!
НАГРЯНУЛИ
Не было собак — и вдруг залаяли.
Поздно ночью — что за чудеса! —
Кто-то едет в поле за сараями,
Раздаются чьи-то голоса...
Не было гостей — и вот нагрянули.
Не было вестей — так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.
Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости как братьев и сестер:
Может, мы за все свое бывалое
Разожгли последний наш костер.
Может быть, последний раз
нагрянули,
Может быть, не видеться уже...
Эту ночь под ивами багряными
Сохраню в тоскующей душе.
Подарили весточки счастливые,
Посмотрели мой далекий край,
И опять умчались, торопливые,
И пропал вдали собачий лай...
* * *
А между прочим, осень на дворе.
Такую осень вижу я впервые.
Скулит собака в темной конуре,
Залечивая раны боевые.
Бегут машины, словно от улик,
И вдруг с ухаба шлепаются в лужу!
Когда, буксуя, воет грузовик,
Мне этот вой выматывает душу!
Когда шумит холодная вода,
И все кругом расплывчато и мглисто,
Незримый ветер, словно в невода,
Со всех сторон затягивает листья...
Раздался стук! Я выдернул засов.
Я рад обняться с прежними друзьями.
Похохотали несколько часов,
Повеселились с грустными глазами.
Когда в сенях опять простились мы,
Я первый раз так явственно услышал,
Как о суровой близости зимы
Осенний ливень жаловался крышам.
Прошла пора, когда в зеленый луг
Я отворял узорное оконце —
И все лучи, как сотни добрых рук,
Мне по утрам протягивало солнце...
* * *
Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома...
Закачалась над омутом ель,
Заскрипели протяжно ворота,
Скоро северным зверем метель
Прибежит с ледяного болота.
Может, будешь кого-нибудь звать,
Только голос твой будет не слышен,
Будут громко всю ночь завывать
Провода над заснеженной крышей...
Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.
Как нам было расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома,
И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота...
ВОРОНА
Вот ворона сидит на заборе.
Все амбары давно на запоре.
Все обозы прошли, все подводы,
Наступила пора непогоды.
Суетится она на заборе.
Горе ей! Настоящее горе!
Мысли бегают, как электроны,
В голове у голодной вороны.
ЗИМНИМ ВЕЧЕРКОМ
Ветер, не ветер, —
Иду из дома!
В хлеву знакомо
Шуршит солома,
И огонек светит.
А больше —
ни звука,
Ни огонечка!
Во мраке вьюга
Летит по кочкам!
Эх, Русь, Россия,
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?
Давай пожелаем
Всем доброй ночи!
Давай погуляем,
Давай похохочем!
И всех разгоним,
Кто с нами груб,
И вырвем с корнем
Столетний дуб!
И праздник
устроим,
И карты раскроем.
Эх! Козыри свежи.
А дураки — те же...
ДЕВОЧКА
Девочка на кладбище играет
У поющих пташек на виду.
Смех ее веселый разбирает,
Безмятежно девочка играет
В этом пышном радостном саду.
Не любуйся этим пышным садом!
Но прими душой, как благодать,
Что такую крошку видишь рядом,
Что под самым грустным нашим взглядом
Все равно ей весело играть!..
* * *
Над горной долиной — мерцанье,
Над горной долиной — светло.
Как всяких забот отрицанье,
В долине почило село.
Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны...
Не здесь ли разбойник морской
Мечтал залечить свои раны,
Измученный парусом рваным,
Разбоем своим и тоской?
Я видел суровые страны,
Я видел крушенье и смерть,
Слагал я стихи и романы,
Не знал я, где эти тюльпаны,
Давно бы решил посмотреть!
В мерцающей этой долине
Над пенистой горной рекой,
На черной, над вербами, глине
Забыл я, что я на чужбине,
В душе тишина и покой...
И только, когда вспоминаю
Тот край, где родился и рос,
Желаю я этому краю,
Чтоб было побольше берез...
ШУМИТ КАТУНЬ
В. Астафьеву
...Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный...
Катунь, Катунь — великая река!
Поет она нерадостные мифы,
Как гунны шли и пировали скифы,
Опустошая эти берега.
Прошли года. Еще прошли года.
Все потонуло в ветреном и мглистом.
И лишь Катунь, как древняя орда,
Несется с воем, гиканьем и свистом.
В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь...
* * *
А солнце льет горячий свет.
В его сиянии особом
Загадки есть, но грусти нет.
На лицах — скорбное смиренье,
Волненье первое прошло,
Прошел протест и удивленье, —
Как это вдруг произошло!
Все тот же он — простор нарядный,
Все тот же он — весенний пыл.
И невозможен путь обратный,
И славен тот, который был.
* * *
Идет процессия за гробом,
А солнце льет горячий
свет,
В его присутствии особом
На все сомненья есть
ответ,
Что невозможен путь
обратный,
И славен тот, который
был,
Он был и есть — простор
нарядный,
Он был и есть —
весенний пыл.
На лицах — скорбное
смиренье.
Волненье первое прошло,
Прошел протест и
удивленье:
— Как это все произошло?
Но есть еще вопрос
угрюмый,
Он заставляет нас тужить,
Он занимает наши думы:
— Как человек обязан
жить?
Как не блуждать среди
тумана,
Как выбрать путь,
который тверд,
Какому крикнуть капитану:
— Эй, капитан, прими на
борт!..
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
Идет процессия за гробом.
Долга дорога в полверсты.
На тихом кладбище — сугробы
И в них увязшие кресты.
Молчит народ. Смирился с горем.
Мы все исчезнем без следа.
И только слышно, как над полем
Тоскливо воют провода.
Трещат крещенские морозы.
Идет народ... Все глубже снег.
Все величавее березы.
Все ближе к месту человек...
Он в ласках мира, в бурях века
Достойно дожил до седин.
И вот... Хоронят человека...
— Снимите шапку, гражданин!
ВЫСОКИЕ БЕРЕЗЫ, ГЛУБОКАЯ ВОДА
Высокие березы,
глубокая вода.
Спокойные на них ложатся тени.
Влечет воображенье,
Как рыбу невода,
Старинный возраст призрачных
селений.
И поздний наш костер,
как отблеск детских лет,
Очаровал моё воображенье,
И дремлет на душе
Спокойный дивный свет
И сгинул свет недавнего крушенья.
И эхо над рекой
как голос озорной
Таинственного жителя речного,
Тотчас же повторит,
Как голос озорной,
Об этой ночи сказанное слово!
Да как не говорить,
не думать про нее,
Когда еще в младенческие годы
Навек вошло в дыхание мое
Дыханье этой северной природы?
Так пусть меня влекут,
как рыбу невода,
Виденьем кротким выступив
из тени,
Высокие березы,
глубокая вода
И вещий сон предутренних селений.