Предисловие

Несколько лет назад в книге В. Коротаева «Козырная дама» увидел я фотографию Николая Михайловича Рубцова, на которой поэт, подперев рукой подбородок, задумчиво смотрит куда-то в даль, не в даль – пространство, а в даль иную. Именно тогда в сознании первый раз мелькнуло: «Другой Николай Рубцов». Потом довелось прочитать статью «Я люблю судьбу свою…», где автор, А. Пикач, пишет о «суженном понимании творчества Рубцова», пеняет критикам на то, что они «поспешили втиснуть» его поэзию в «славянофильскую модель», увидели в нём «типовое лицо», тогда как на самом деле поэт «непредсказуемо индивидуален». А после этого был я в Москве, и довелось мне по телефону, правда, но поговорить с замечательным человеком А.А. Михайловым. На один из вопросов: «Чем запомнился вам студент Рубцов?» – Александр Алексеевич ответил примерно так: «Это был человек с тонким вкусом в самых разных отношениях: и в манере писать, и в манере одеваться, и в манере жить».

Страница первая

21.45. Лютый холод. Тётки, парень, несколько мужиков и я стоим под деревянным навесом. Подходит маленький автобус «Каргополь-Няндома». Сажусь без сутолоки. Еду налегке с заплечной сумкой на «Рубцовские чтения» в город Тотьму Вологодской области – на три дня без уроков и расписания.

Страница вторая

Водитель выключает свет в салоне.

Автобус пересекает черту, которая в моём воображении давно означает предел размышлений и чувствований,  я закрываю глаза, потом открываю и смотрю уже на холмы Няндомского района.

Страница третья

Поезд долго стоит в Няндоме. Смотрю в окно на перрон. Вспоминаю, что Рубцовы жили в этом городе до войны. Здесь у будущего поэта умерли две сестры, осудили по ложному обвинению отца. Ездил ли по службе или другим делам Михаил Андрианович в Каргополь? Брал ли с собой маленького Колю?

Страница четвёртая

В Вологду можно приезжать по-разному. Можно как я сегодня – в 7.45. А можно и раньше, на «Мурманском». Это в 5.30. Так я и ездил обычно во время учёбы. Приезжаешь, а город ещё спит. И вот стоишь ты в буфете за столиком, пьёшь кофе или чай и смотришь в тёмное окно. Спит город. И никому ещё в нём нет дела до тебя. И ни с кем ещё не пересеклись твои сегодняшние пути-дороги. Темно-темно, а потом вдруг начинают зажигаться окна в домах. Одно, другое, третье… До середины января 71-го зажигалось и окно Николая Рубцова.

Страница пятая

Бегу на автобус в Тотьму. Вышагиваю круг по привокзальной площади Вологды, замечаю надпись – «Рубцовские чтения». Втискиваюсь в длинный узкий салон, здороваюсь со всеми (автобус полный) и пробираюсь в хвост. Через пять минут уже катим по Вологде.

Успеваю вздремнуть. Потом начинаю прикидывать, сколько же ещё ехать. Судя по всему, долго. В полутора часах от Вологды делаем остановку. Выходим. Рассматриваю знакомых и незнакомых людей, пытаюсь угадать, кто есть кто.

Доктор филологических наук литературовед Виктор Николаевич Бараков приглашает меня выпить чашку чая. Сидим в придорожном кафе. Профессор рассказывает, что у него вышла, наконец-то, книга о поэзии Николая Рубцова – «Отчизна и воля». Текст я уже прочитал в Интернете, и автор делится опытом, как издавал его. Долго  говорит о фотографиях, комментирует, где новый ракурс, а что раньше вообще не печатали.

- Ну, вы чего! Автобус ждать не будет, уедет и всё!..

Это водитель. Ругается. Скорым шагом идём в автобус…

Страница шестая

В это утро – 37*С.  И хотя автобус – «интурист», ноги начинают доходить. А счёт до момента, когда мы въедем в Тотьму, переходит уже на минуты…

И вот когда по автобусу прошелестело «десять километров осталось», когда я окончательно проснулся, когда часы показывали 14.30, ногам стало тепло, потом жарко, и я понял, что мы горим. Одновременно водителям сказал об этом человек из перегородившей нам дорогу легковой машины. Они пошли в направлении выхлопной трубы, сначала лениво и недоверчиво, потом резво побежали обратно…

…Мы стоим на снегу. Я спрашиваю у профессора Баракова, помнит ли он стихотворение Александра Кочеткова «Баллада о прокуренном вагоне». Он кивает.

Въезжаем в Тотьму, петляем по немногочисленным улочкам этого города, который старше моего «медвежьего угла», «вороньего поля» и моей «пристани», то бишь Каргополя, на 9 лет.

Страница седьмая

Цветы к памятнику поэту возлагали в день приезда. Все церемониальные моменты были сокращены из-за морозов, поэтому человек тридцать просто постояли, подумали каждый о своём, может, «о вине», «о хлебе, о птенцах, собравшихся в полёт…» И отправились в музей церковной старины. Там я ходил-бродил, смотрел на иконы. Что может понять в этом «нормальный советский парень»? В этом смысле Рубцов для меня – посредник. Вспоминал его стихи: «На вокзале», «Русский огонёк», «Ферапонтово», «Седьмые сутки дождь не умолкает».

Потом были в краеведческом музее. Смотрел картины художников, в основном местных, изображающих поэта. Как минимум десять Николаев Рубцовых смотрели на меня с полотен, и только одно изображение было сделано при жизни поэта художником В. Малыгиным. Образ Рубцова на нём показался мне созвучным с героями Платонова из «Чевенгура»: «Есть  ветхие  опушки  у  старых провинциальных городов. Туда люди приходят жить прямо из природы. Появляется  человек  -  с тем  зорким  и  до  грусти изможденным лицом, который все может починить и оборудовать, но  сам  прожил  жизнь  необорудованно... его кости, его жившее вещество тела, тлен  его  взмокавшей  потом рубашки,  -  вся родина жизни и дружелюбия».

На торжественном открытии чтений интересно было послушать сказочного, похожего на Вернадского С. П. Багрова, который с любовью, по-доброму и уважительно, кратко, с выразительными взмахами руки рассказывал о друге. Именно о друге, а не «великом русском поэте». Взволнованно говорили московские поэты А. Шорохов и Б. Лукин. Неожиданно вышла женщина, ранее не фигурировавшая в воспоминаниях о Рубцове. В одно время с поэтом находилась в Никольском детском доме. Вспомнила, как в походе были, как «Колю пчёлы искусали», как он острогой рыбу ловил, как «график похода» сорвал: увлёк своей рыбалкой остальных детей.

Страница восьмая

Приехали в Никольское. Остановились невдалеке от дома-музея поэта. Как только вышли из автобуса, подбежала к нам маленькая юркая собачонка, ни дать ни взять – грустный знак из сиротского Николкиного детства.

Двинулись в просторную деревенскую избу, бывший сельсовет. В числе прочих брожу, жду открытия новой экспозиции, перебираю в памяти прошедшие встречи.

Накануне в тотемском музее слушали записи стихов и песен в исполнении самого Рубцова, смотрели кадры кинохроники 1967 г. с членами Вологодской писательской организации на том самом «последнем» пароходе. Запомнились А. Яшин, В. Коротаев, Рубцов, стоящий на палубе в чёрном берете, а затем пробующий на вкус сырую рыбу. В первом эпизоде он показался мне романтичным, красивым. Во втором – суетливым, по-детски непоседливым.

На следующий день была научно-практическая конференция «Рубцовские чтения». Всего было двадцать выступлений, мне посчастливилось делать доклад четвёртым. Выступил с материалами статьи «Художественный метод Н.М. Рубцова». Удалось собрать и систематизировать самохарактеристики Рубцова. Как критик и автоисследователь он раскрылся в статьях и рецензиях «За гражданственность», «Поэзия любит трудолюбивых», «Подснежники Ольги Фокиной», прозаических миниатюрах «Золотой ключик», «Дикий лук», «Старшая сестра» (отрывок из неоконченной повести), очерках «Огонёк в окне», «На Шамболовской дальней ферме» и др. 

Доктор филологических наук профессор Валерий Александрович Редькин из Твери резонно заметил, что доклад мой скорее о художественном своеобразии стихов Рубцова. Тема его предполагает, в большей степени, анализ поэтического мировоззрения лирика, рассуждения о конкретном методе творческого познания мира.

Далее в прениях участники конференции пришли к общему мнению, что в отношении Рубцова правильно было бы использовать сравнительно новое в литературоведении понятие «духовного реализма», которое использовал, например, исследователь А.П. Черников применительно к прозе Шмелёва.

Понравились выступления нелитературоведов, где люди зачастую выходили и говорили: «Сообщаю новый факт, который, как мне кажется, ещё не озвучен в воспоминаниях… Спасибо за внимание».

Страница девятая

Открытие экспозиции всё не начинается. Хожу по бывшей школе Рубцова, останавливаюсь у стендов с фотографиями сельчан. Тоже свои династии. Смотрю на фотографию парня по фамилии Мужиков. Погиб в Чечне в январе 1995 года.

Бюст Рубцова, стенд с дисками, кассетами, фотографии ранних «чтений»…

Наконец, у калитки музея останавливается машина, другая, начинается суета. Приехали заместитель главы администрации Тотемского района и начальник отдела культуры. Сломались в дороге. Пришлось другую машину вызывать, пересаживаться.

Выступают гости и хозяева. Послушал Майю Андреевну Полётову, ещё нескольких человек….

Возвращаюсь к экспозиции. Если искать другого Рубцова, то делать это нужно здесь и сейчас. Перевёрнутая деревянная парта с чернильницей-непроливашкой. Флотская форма. Снова фотографии и родословные земляков. Разные лица, разные судьбы. Эти люди кажутся мне похожими на персонажей документального фильма В. Кудрявцева «Подорожники». Презентация его состоялась вчера.

Мероприятие закончилось, и мы  идём в клуб, где начинается концерт. Слушаю стихи и песни, духовой оркестр Тотьмы… Неплохой, по моим представлениям о деревенских клубах, зал. Здесь и гости, и сельчане. Украдкой рассматриваю последних. Всё, что можно угадать по внешности, весьма субъективно. Однако угадываю, что относимся мы с ними к одному классу, иже страте, иже социальной группе, про которую ещё Семён Мармеладов сказал словами Островского: «Бедность не порок…» А если задумываться о дне вчерашнем, можно вспомнить и конец цитаты. Женщина, выступавшая в Тотемском краеведческом музее, простая такая тётка, ответила на вопрос всезнающих гостей, хотела бы она остаться в Никольском доживать свой век, так: «Нет. Побывала здесь и больше не вернусь». Что же тянуло знавшего и понимавшего прозу Достоевского  Николая Рубцова в эти края? Может быть, то, что его генетическая родина –  деревня Самылково Тотемского района. Это близко от Никольского. Там некоторое время жила его семья, а уже после этого Рубцовы переехали в Емецк, где через два месяца и родился Коля. Вот и: «…моя родимая землица надо мной удерживает власть…». Так что Рубцов – поэт олонецкий, вологодский, самый что не на есть тотемский, никольский и самылковский.

Последним номером оркестр выдаёт «Прощание  Славянки». Хорошо! На этой ноте идём обедать в школу имени Рубцова, садимся в автобус, отправляемся в обратный путь, не возвращаясь в Тотьму.

Страница десятая

Дорога наша состоит из двух неравномерных частей. Сначала добираемся до условленного места на реке Сухоне…

Утром долго стояли у гостиницы в Тотьме и ждали автобусов. Доктор филологических наук профессор, издатель Лесневский, устав ждать, начал экзаменовать меня по творчеству Гоголя. Со Станиславом Стефановичем  мы вместе сидели за кофе в гостиничном кафе вечером по приезду. Говорили о Рубцове. Профессор спросил у меня об основной идее моего исследования, отметил, что в литературоведении поэзия Рубцова ещё не соотносилась с течением импрессионизма. Я тогда честно признался собеседнику, что не думал над этим вопросом. Фрагментарность изображения, сиюминутность впечатлений, большое значение художественной детали…. Применимо ли это к Рубцову? Творчество И.И. Левитана он активно ценил:

Рукой раздвинув тёмные кусты,

Я не нашёл и запаха малины,

Но я нашёл могильные кресты,

Когда ушёл в малинник за овины…

(«Над вечным покоем»)

Это и в посвящении к процитированному тексту отражено. Так что вербальное выражение одноимённый пейзаж настроения Исаака Ильича получил. И музыкальное бытие обрёл… Да и стихотворение «Левитан»  по мотивам картины «Вечерний звон» у Рубцова есть:

В глаза бревенчатым лачугам

Глядит алеющая мгла,

Над колокольчиковым лугом

Собор звонит в колокола!..

Но был ли Николай Михайлович поклонником живописи Э. Дега, Э. Мане, К. Моне, К. Писсарро, О. Ренуара? Соотносится ли их система пленэра с «дивными видами» российской глубинки, концептуально и исторически прочувствованными поэтом? Вполне возможно, если учитывать любовь поэта к французской поэзии символизма...

- Помните ли вы лирическое отступление Гоголя в «Мёртвых душах» о тройке? – спрашивает меня Станислав Стефанович уже у автобуса.

- Как не помнить! - и по студенческой привычке начинаю вспоминать текст дословно; с ужасом понимаю, что сделать этого не могу.

 - Так на чём же там сидит ямщик? – лукаво спрашивает профессор.

- Не знаю, – честно отвечаю я и понимаю, что с первого захода экзамен уже провалил.

 - А чёрт его знает, на чём он сидит, - цитирует московский поэт Алексей Шорохов, когда мы садимся в подъехавший автобус.

У музея в Никольском к нам в автобус подсаживают сотрудников телевидения. Рассказывают о фильме про Рубцова. Картину обещают выпустить к лету.

Вспоминаю праздничный ужин в рамках чтений. Хорошо там сказали: «Выпьем за нашего кормильца». И кивнули тогда полсотни человек, включая меня. А вот когда я писал диссертацию, помню, спрашивали неоднократно: «А вы действительно считаете, что поэзия Рубцова – объект для диссертации?» Другие люди, разумеется, спрашивали.

Страница одиннадцатая

Идём через Сухону по заснеженному льду. Небольшая колонна растягивается по всей дороге. На том берегу ждёт другой автобус. Усаживаемся на старые места. Это получается не у всех. Обратно народу едет больше, чем в Тотьму два дня назад.

Дорожные разговоры, воспоминания об увиденном, услышанном… Всё сливается в гул, на который накладывает свои обертоны автобусный двигатель.

Оставшиеся километры вспоминаю другое возвращение в Вологду – из Череповца в феврале 2004 года. Тогда я ездил в город «Северстали» по диссертационным делам. Помню, рядом со мной сидел худощавый мужчина лет пятидесяти пяти. Разговорились. Показал ему рукопись (кажется, её-то я и ездил забирать вместе с отзывом на диссертацию от ведущей организации). Мужчина со знанием дела посмотрел переплёт, похвалил работу полиграфиста. Выяснилось, что сам он долгое время занимал руководящий пост в одной из типографий Вологды. Речь зашла о стихах Рубцова.

- Моя дочь, - говорил этот человек, - на поэзии Рубцова буквально помешалась. В школе работает учительницей. Все стихи его наизусть знает. Я книгу ей подарил – «Лирика», 65-го года, первую официальную у Рубцова… Так вот счастья-то было!..

Страница двенадцатая

Снова Няндома. Нет той улицы, нет того дома. Спасибо В.С. Белкову, что написал об этой странице в жизни семьи Рубцова. Кстати, этот человек сделал мне на защите диссертации очень хорошее замечание: изучение рубцовского творчества нужно начинать не с «Лирики», а с книги «Волны и скалы». Вот он стоял тогда в 71-й аудитории третьего здания университета в Вологде, здания возле памятника Маяковскому, и негромко так, очень убедительно говорил:

- «Волны и скалы» - это свободная книга свободного человека…

Послесловие

Однажды поэт Николай Рубцов допустил фактическую ошибку, сказав в статье «О гениальности» об Артюре Рембо: «Он написал всего-навсего восемнадцать стихотворений… Всего-то книжечка маленькая. Брошюра…», и Поль Верлен у Рубцова «…совершенно почти ничего не написал. Но он написал одно прекрасное стихотворение, которое называется «Осенняя песня», которая, кстати, слабее моей». Стихов французские поэты, несмотря на все перипетии судьбы, написали гораздо больше – в количественном эквиваленте. Рубцов же своё суждение высказал, опираясь на качественный опыт коллег, интуитивное ядро их творчества: здесь, наверное, неважно, сколько текстов: один, восемнадцать или восемьдесят – важно, чтобы это было от души.

---

Материал предоставлен автором.
Опубликован в жур. «Двина» №4, 2006