«Я умру в крещенские морозы...»

Сергей ФЕДЯКИН

Его смерть, как и смерть Есенина когда-то, ошеломила многих. Появились столь ревностные приверженцы Рубцова, которые знали его всего наизусть и каждую строчку поэта считали непогрешимой. Будем точны: новым Есениным - как утверждали многие - Рубцов все-таки не стал. Как и все это горькое, сиротское поколение, он не успел "прописать" до полной отчетливости то, что было ему назначено. Как часто он приближался к совершенству - и одно неточное слово губило все стихотворение. Перечтите "Над вечным покоем". Какую ноту он взял в самом начале! И как сорвал голос в первой строке второго четверостишия, после которого дальнейшее восхождение все-таки не дало нужного результата. "Там фантастично тихо в темноте..." - одним лишь словом ("фантастично") он как бы отменяет все, что произойдет в следующих строфах. И все же если сравнивать его поэзию со всей поэзией 60-90-х, пожалуй, столь сильной и чистой просодии мы не встретим ни у кого. Совершенства достигали немногие. Но и те, кто достигал, мог стать "хрестоматийным" лишь на очень коротком промежутке своего творчества. У Рубцова было больше дыхания. И когда ему удается "пропеть" до конца, не обронив неточного слова, когда рождается стихотворение без "пятен" провалов - как в знаменитом "Тихая моя родина..." - тут засквозит, засветится то, чего никаким потом и культурологическими штудиями не достичь.

Современная поэзия - за редкими исключениями - это или филологические опыты, или истертые "до дыр": березки, васильковые глаза и золото волос. Все не свое, все взято "напрокат". Рубцова хвалят за любовь к родине одни (но можно ведь любить родину и не быть поэтом) и пренебрежительно перелистывают другие ("не умеет работать с текстом"). Рубцов любил родину и не умел работать с текстом. Впрочем, "текстов" он вообще не писал. Потому что умел жить словом - с той свободой дыхания, от которой мы почти отвыкли.

Перечитывая - спустя 25 лет после его гибели - написанное им, огорчаясь срывам, не перестаешь удивляться и тому, как многое из не замеченного ранее вдруг обретает силу.

Утром проснешься на чердаке,

Выглянешь - ветры свистят!

Быстрые волны бегут по реке,

Мокнет, качается сад.

С гробом телегу ужасно трясет

В поле меж голых ракит.

- Бабушка дедушку в ямку везет,

- Девочке мать говорит...

("Осенний этюд") 

Какая некрасовская, завывающая тоска прорывается в этих строчках! Или - "Зимняя ночь", которая, вне всякого сомнения, "обречена" оказаться в первом ряду высокой русской лирики:

Кто-то стонет всю ночь на кладбище, 

Кто-то гибнет в буране - невмочь, 

И мерещится мне, что в жилище

Кто-то пристально смотрит всю ночь... 

Он родился перед Рождеством, 60 лет назад, ушел в Крещенье, "земную жизнь пройдя" лишь до половины. Мы знали его стихи - и будто не знали их. Многое из того, что ранее казалось лучшим, теперь кажется небезупречным. Зато многое "не совсем замеченное" оживает и снова обретает голос.


Источник: "Независимая газета" - 20.01.96