Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!

Л. ЕРМИЛОВ

 

Современному уму всякое заклинание

должно казаться порождением

народной темноты...

Но даже точная наука убедилась теперь

в практической значимости заклинаний

после того, как был открыт факт внушения...

Заклинающий человек властен над природой...

Александр Блок

Двадцать лет минуло, как ушел из жизни Николай Рубцов. Свою кончину он предсказал: «Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат березы». Убила его женщина, с которой он прожил полтора года. Она, как и Рубцов, тоже писала стихи, но для женской природы необычные. Одно из них о том, что за свою любовь она кому угодно перегрызет горло, подобно волчице, у которой с желтых клыков стекает слюна. «Это не стихи, это патология. Женщина не должна так писать», — отозвался об этих стихах Рубцов.

В морозную крещенскую ночь 19 января 1971 года она доказала, что уподобление волчице — не поэтическая образность, а толчок к действию.

Потом был суд, о котором один из друзей поэта Виктор Коротаев написал в своих воспоминаниях: «Гиря дошла до полу...» «Здание суда, старое, кирпичное, стоит на улице Батюшкова. Того самого, около могилы которого в Прилуцком монастыре когда-то Николай Рубцов, предчувствуя, видимо, недалекий конец, просил положить себя... Но он уже два с половиной месяца покоился на неуютном городском кладбище, когда женщина, лишившая его жизни, предстала перед судом. Она защищалась обдуманно и хладнокровно. И странно: даже одного доброго слова не нашла для человека, рядом с которым прожила полтора года, даже тени раскаяния не выказала, доказывая, что не было у нее времени одуматься, разжать пальцы, а после устыдиться своего бесовского порыва, не было времени сорвать с вешалки пальто, выбежать на мороз, остынуть, прийти в себя...
Суд доказал — было время».

Если читающего эти строки пути-дороги приведут в Вологду, загляните, не поленитесь, на городское кладбище, отыщите могилу Рубцова, склоните голову перед памятью этого человека и задумайтесь над его поэтической строкой, начертанной друзьями на простеньком надгробии: «Россия, Русь! Храни себя, храни!» Это — не просто фраза, это — заклинание. Древнее, как мир. Это — обряд, корни которого в глубинах тысячелетий, в земледельческих религиях наших пращуров. Их свет дошел до наших дней и воплотился в поэзии Николая Рубцова.

В автобиографической заметке «Коротко о себе» Рубцов писал о том, что давно уже в сельской жизни происходят крупные изменения, но до него все же докатились волны старинной русской самобытности, в которой было много прекрасного, поэтичного. Стихи, продолжает он далее, пытался писать еще в детстве, особенно любил темы родины и скитаний, жизни и смерти, удали; он считал, что стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут через личное, через частное, но при этом должна быть масштабность и жизненная характерность настроений, переживаний, размышлений.

Какое чудо свершилось на русской земле, подарившей миру поэта, носившего в своей груди сердце, наполненное энергией Света, идущего от самого Даждь-Бога? Только Поэт мог обратиться с заклинанием к Природе, воплощающей единение Космоса и Земли:

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!

Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!

Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы

Старинной короной своих восходящих лучей!

Мало мы знаем своих оракулов! И чтить их начинаем лишь после того, как они уходят из жизни. Да и жизнь-то их коротка: Рубцов прожил 35 лет, и не было у него громкой славы, больших гонораров.

Из письма Валентину Сафонову 2 июля 1960 г.: «Валя, ты просил написать, на что я живу. Я благодарен тебе за твое внимание даже к деталям моего теперешнего житья. И отвечаю на вопрос: сперва было не очень-то весело, теперь же можно жить, т. к работать устроился на хороший завод, где, сам знаешь, меньше семисот рублей никто не получает (в старых деньгах. — Ред.). С получки особенно хорошо: хожу в театры и в кино, жру пирожное и мороженое и шляюсь по городу, отнюдь не качаясь от голода.

Вообще, живется как-то одиноко, без волнения, без особых радостей, без особого горя. Старею понемножку, так и не решив, для чего живу. Хочется кому-то чего-то доказать, а что доказывать и кому доказывать — не знаю. А вот мне жизнь давненько уже доказала необходимость иметь большую цель, к которой надо стремиться».

Цель жизни и творчества наконец найдена: Россия, Русь! Но материального благополучия эта цель не принесла.

С какой горечью читаются строки, обращенные к Александру Романову пять лет спустя: «Стихов пишу, да, много. Не знаю даже, что делать с ними. Мне они абсолютно не нужны, когда уже закончены, а и никому, видно, не нужны, раз их не печатают (бывают, конечно, исключительные случаи)».

В конце концов появилось у Рубцова и собственное жилье, и книжки стали выходить, и в Союз писателей его приняли, но что-то роковое вдруг встало на его пути:

Мы сваливать
  не вправе
Вину свою на жизнь.

Кто едет,
  тот и правит.

Поехал, так держись!

 

Я повода оставил,

Смотрю другим вослед.

Сам ехал бы и правил.

Да мне пороги нет..

Может, эти стихи были реакцией на какую-то неудачу, может, продиктованы еще чем-то, но на печальные мысли они наводят.

О поэтах Рубцов отзывался, как о пророках, независимо от того, знают ли они об этом или не знают, хотят этого или не хотят.
«...И буду жить в своем народе», — это утверждение Рубцова сбылось, в своем народе он жив. Но как и прежде, не так часто издательства выпускают сборники его стихов, да и средства массовой информации не балуют его своим вниманием, разве что в связи с юбилейными датами его жизни и смерти. Но песни на его слова звучат и в эфире, и на эстраде. Многие любители поэзии только еще открывают его для себя.

Как-то пошутил:

Мое слово верное
      прозвенит!

Буду я, наверное,
      знаменит!

Мне поставят памятник
     на селе!

Буду я и каменный
  навеселе!

И пророчество это сбылось: в городе Тотьме есть ему памятник скульптора Вячеслава Клыкова. Поэт сидит на скамье в накинутом на плечи пальто, без головного убора, закинув ногу на ногу и положив на колено скрещенные пальцами руки. Поэт серьезен, как и его поэзия. Памятник — конец пути жизненного и начало пути в бессмертие.

В той же заметке «Коротко о себе» Рубцов рассказал, что родился в 1936 г. в г. Емецке Архангельской области, но трех лет увезли его оттуда, что детство прошло в сельском детском доме над рекой Толшмой в Вологодской области. О родителях поэта сведений не сохранилось. Запись акта о рождении поэта coобщает: отец — Рубцов Михаил Андреянович, русский, 36 лет, начальник ОРСа леспромхоза; мать — Рубцова Александра Михайловна, русская, 35 лет, домашняя хозяйка...

И если случится вам идти или ехать по Архангельской области, обязательно посетите родину великого русского поэта Николая Рубцова.

«Вникаю в мудрость древних изречении о сложном смысле жизни на земле», — признался он в «Вечерних стихах». Мысль доводила его до глубинных корней русского Древа жизни, до природной символики древних ариев, осевших со своей великой культурой на родине поэта примерно 75 тысяч лет до н. э. Утка тогда служила символом информации, а конь символизировал энергию среды. На быстром и сильном коне промчался «по холмам задремавшей отчизны», «по следам миновавших времен» и Николай Рубцов, отразив, подобно Сергею Есенину, в своей поэзии всю душу России...

Рубцов экстерном закончил в 1962 году вечернюю школу, поступил в Московский Литературный институт. Но в столице прожил недолго. Перевелся в 1964 году на заочное отделение после второго курса и приехал в Вологду... 1962 год можно считать последним годом «раннего Рубцова». С конца 1963 года начинается «зрелый Рубцов». 1964 годом датированы такие, например, стихотворения, как «Улетели листья», «Тихая моя родина», «Русский огонек», «Родная деревня», «Звезда полей», «Я буду скакать по холмам...»

Этот период «знаменит» окончанием «эпохи» Хрущева, реформы которого в корне подорвали наше сельское хозяйство — достаточно вспомнить ликвидацию МТС, тотальную вспашку пойменных лугов под кукурузу, независимо от климатическ условий, и второе (первое было сталинским) обобществление личного скота, вплоть до козы, а в планах преобразователей сельской жизни уже была ликвидация «неперспективных» деревень. Только учтя все это, можно по достоинству оценить гражданскую смелость стихотворения «Я буду скакать по холмам...».

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризной,
Я буду скакать по следам миновавших времен.

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил.
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность.
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра.
И лодка моя на речной догнивает мели.

Жизнь певца России оборвалась так же трагически и загадочно, как его поэтического учителя Сергея Есенина. Николай Рубцов сгорел быстро, как свеча на холодном ночном ветру. Но в памяти народной его имя навеки останется яркой путеводной звездой.


Источник: журнал "Мир путешествий", 1991, №10