Неодинокая звезда

Вячеслав БЕЛКОВ

НЕОДИНОКАЯ ЗВЕЗДА

«Детство» и «Жар-птица» — эти два стихотворения объединяет прежде всего то, что они являются для Николая Рубцова программными, во всяком случае — многоговорящими. Но если «Детство» по отношению ко многим другим стихам Рубцова можно назвать точкой отсчета, биографическим и не только биографическим истоком, то «Жар-птица» скорее выглядит как своеобразное итоговое собрание фактов, мыслей и образов, своеобразное завершение.

В стихотворении «Детство» поэт рассказывает:

Мать умерла.

Отец ушел на фронт.

Соседка злая

Не дает проходу.

Я смутно помню

Утро похорон

И за окошком 

Скудную природу.

С этого трагического момента, неописуемо горького поворота судьбы (Коле Рубцову было тогда всего шесть лет) и начинается, собственно, путь поэта, формирование именно той поэтической и человеческой личности, которую мы сегодня знаем.

Стихотворение «Детство» датируется 1967 годом, временем творческой зрелости, большого литературного успеха Рубцова.

Ведь в этом же году вышла книга «Звезда полей». Публиковалось стихотворение сначала в газетах — «Сокольской правде», «Вологодском комсомольце», центральной «Правде», затем вошло в прижизненные сборники «Душа хранит» (1969) и «Сосен шум» (1970). Чем-то напоминает «Детство» стихотворение Есенина «Мой путь», хотя, конечно, совершенно оригинально; хорошо воспринимается при чтении вслух, со сцены... И уже тогда обратила на себя внимание чрезвычайно важная вторая строфа, особенно ее начало:

Откуда только —

Как из-под земли! — 

Взялись в жилье

И сумерки, и сырость...

Если это действительно детское впечатление, воссозданное поэтом через много лет, то перед нами свидетельство поистине уникальное. Поэт был точен, сказав в одном из неопубликованных стихотворений: «...Когда еще в младенческие годы Навек вошло в дыхание мое Дыханье этой северной природы...». Природа воздействовала на душу по-разному, конечно. И тот, один из первых ее приходов потому и запомнился, наверное, что был властным и суровым. И еще загадочным—«Как из-под земли!» Заметим, что случилось это сразу же после смерти матери. Как будто какие-то злые силы только и ждали ухода родного человека, главного защитника. (Отец ушел на фронт еще до того.) Это стихи о теснейшей связи человека с природой. Исчез близкий, родной человек — и сразу же по-другому видится все окружающее...

Чтобы подтвердить эти мысли, достаточно вспомнить и процитировать другие стихи Рубцова. В стихотворении «Наступление ночи» меркнет последний луч заката, и тут же —

Весь ужас ночи 

Прямо за окошком 

Как будто встанет 

Вдруг из-под земли!

Здесь почти дословное совпадение со строками «Детства». А вот из стихотворения «Конец», о смерти человека: «... Жизнь угасала навсегда, и стало слышно, как над крышей Тоскливо воют провода...» Еще в одном стихотворении речь идет о вполне повседневном чувстве одиночества (не о смерти, а о расставании с друзьями), но и в нем —

Когда в сенях опять, простились мы, 

Я первый раз так явственно услышал, 

Как о суровой близости зимы 

Тяжелый ливень жаловался крышам...

Наконец, открытая формула: лирический герой «Осенних этюдов» понимает, «Что весь на свете ужас и отрава Тебя тотчас открыто окружают, Когда увидят вдруг, что ты один». Окружили его «яростные птицы», шипучие змеи...

Удивительная отзывчивость на «голоса» природы - характернейшая черта поэзии Николая Рубцова. Конечно, его больше радует светлый, освещенный и добрый мир, но если душа не одинока, он не сторонится и темени, мрака. Ибо, говоря его же словами,— «это тоже родственно душе!». И в другом стихотворении — «я не боюсь осенних помрачений» («Вечерние стихи»). И еще— «сумрак душу врачует мне...» («На ночлеге»). То есть и выход Рубцов находит в той же природе, которая бывает и страшной. И еще — что не менее важно! — он находит выход и черпает силы в человеческой общности. Тут мы снова обращаемся непосредственно к стихотворению «Детство».

Я смутно помню 

Позднюю реку... 

...И дождь... Потом 

Детдом на берегу.

Подходим к самому главному:

Вот говорят,

Что скуден был паек,

Что были ночи

С холодом, с тоскою,—

Я лучше помню

Ивы над рекою 

И запоздалый 

В поле огонек.

Не отсюда ли ставший символом знаменитый «русский огонек» поэта! Как важно отметить здесь постоянную тягу поэта к добру, поиск светлого и гармоничного даже в самой тяжелой обстановке. Таким образом, в содержании «Детства» — исток не только внешней биографии, но и внутренней, обретение нравственной опоры, начало целого мировоззрения личности. Забегая вперед, можно заключить, что, образно говоря, тот маленький «запоздалый» огонек, который возник в «Детстве», через многие годы превратился в большую и добрую неодинокую! -- звезду полей, прославившую поэта! А она, звезда полей, при помощи как бы сказочной «Жар-птицы» вновь, как и встарь, зажгла на нашей родной земле тысячи таких же добрых русских огоньков — и в стихах поэта, и в сердцах многочисленных читателей.

У Рубцова нет ничего случайного, необязательного. «Запоздалый в поле огонек» начал долгие, странствия с «мглистого берега юности» по градам и весям, по водам бескрайним. То мнился огонек, когда «искрясь, во тьме горели папиросы» матросов («Отплытие»), то принимал он очертания окон в больших городских домах— «И желтый спет в окне без занавески горит, но не рассеивает мглу...» («В гостях»). А вот навстречу реальному и символическому поезду «желтым роем понеслись тип в просторе мглистом» («Поезд»). Вот «светит лампа в избе укромной, освещая осенний мрак» («На ночлеге»), а вот —- «окно, светящееся чуть» («Бессонница»). Даже речной «дощатый катер» у Рубцова— «с таким родным на мачте огоньком!». И над всем этим — сопутствовавшая поэту долгие годы «одинокая странствий звезда» из стихотворения «Посвящение другу».

Перед нами, таким образом, не случайные совпадения, а уже эстетика света, огня. Нетрудно заметить к тому же, что свет, огонек у Рубцова различен, он меняется и почти всякий раз по-своему оценивается поэтом. Свет богемы «не рассеивает мглу» (уже цитированное «В гостях»). Другое дело — добрый огонек далекой избы, пусть даже небольшой, скромный. Характерно, что в «Вечерних стихах» герой встретился с добрыми друзьями, «в светлой полосе», как бы выхватившей их из мрака, а простился с ними — «в фонарном тусклом свете»! Свет может помогать, но может и раздражать: «...Кто-то в сумраке, злой от обиды и ревности, Все мешал нам тогда одиноким фонариком...» («У церковных берез»).

Духовный, нравственный завет Николай Рубцов оставил именно в стихотворении, которое называется «Русский огонек» и которое не надо особо представлять читателю:

...За все добро расплатимся добром, 

За всю любовь расплатимся любовью... 

Спасибо, скромный русский огонек, 

За то, что ты в предчувствии тревожном 

Горишь для тех, кто в поле бездорожном 

От всех друзей отчаянно далек...

И как отражение этого огня на небе — звезда. Но уже не одинокая звезда странствий, а мудрая и добрая «звезда полей», или, как сказал поэт в «Осенних этюдах»,— «Звезда труда, поэзии, покоя...» Он желал, чтобы всегда светила нам эта неодинокая звезда.

...В посвященном Рубцову стихотворении «Памяти поэта» С. Куняев писал: «Лишь иногда в своих родных местах он обретал подобие покоя...» Наверное, так и было. Согревал поэта «скромный огонек» и «люди окраины древней». И тут мы снова должны вернуться к стихотворению «Детство», ибо, как говорят, все начинается с детства. И прежде всего — любовь к Родине. Сначала — к малой родине.

Сразу же после слов о «запоздалом огоньке» в стихотворении «Детство» идет строфа:

До слез теперь 

Любимые места! 

И там, в глуши, 

Под крышею детдома 

Для нас звучало 

Как-то незнакомо, 

Нас оскорбляло 

Слово «сирота».

Действительно, «до слез любимые», подтверждено это и жизнью, и множеством прекрасных поэтических строк. А слово «сирота» оскорбляло не только по младости и по незнанию, а и больше потому, что жили все вместе, в доброй человеческой общности, в окружении огоньков и звезд. Вообще «под крышею детдома», особенно в суровейшую для страны пору,—это, как под ласковым и сильным крылом матери-родины, большой Родины. Поистине всенародным было участие к детям войны. Ведь и заканчивается стихотворение «Детство» тем, что, уже в мирное время, провожали воспитанников детдома всем миром:

...Еще прошло 

Немного быстрых лет, 

И стало грустно вновь:

Мы уезжали! 

Тогда нас всей 

Деревней провожали, 

Туман покрыл 

Разлуки нашей след...

Детство кончилось.

Стихотворение «Жар-птица» на первый взгляд может показаться фрагментарным, отрывочным, каким-то плохо слаженным, что ли. В самом деле, автор начинает с какого-то пастуха, стада, и вдруг обрывает строфу многоточием:

Когда приютит задремавшее стадо 

Семейство берез на холме за рекой, 

Пастух, наблюдая игру листопада, 

Лениво сидит и болтает ногой...

По существующим ныне эстетическим канонам последующая строфа всегда должна быть тесно связана с предыдущей, должна продолжать и развивать ее. И на протяжении всего лирического стихотворения должны, кстати, использоваться однородные изобразительные средства, преобладать один темп и т. д. (Если, допустим, в начале стихотворения жизнь сравнивается с морем, в середине невзгоды могут быть показаны в виде ураганов, то в конце стихотворения неуместно будет сравнивать человека самого не с кораблем, например, или подводной лодкой, а с каким-нибудь кленом). Рубцов же силой своего таланта ломает каноны. «Кажется, поэт вовсе и не заботится о стройности и выверенности своих созданий, а пишет — «как бог на душу положит»,— замечает о стихотворении «Жар-птица» критик В. Оботуров.

От второй и третьей строф, где даются вполне конкретные картины и факты:

Есть маленький домик в багряном лесу,

И отдыха нынче там нет и в помине.

Отец мой готовит ружье на лису

И вновь говорит о вернувшемся сыне.

А дальше за лесом — большая деревня.

Вороны на елках, старухи в домах.

Деревни, деревни вдали на холмах,

Меж ними село с колокольнею древней... —

автор вдруг переходит к необычайно емкому, центральному, может быть, в своем творчестве, обобщению! Эта четвертая строфа стихотворения цитировалась в критике бессчетное множество раз:

В деревне виднее природа и люди. 

Конечно, за всех говорить не берусь! 

Виднее над полем при звездном салюте, 

На чем поднималась великая Русь.

Эти строки сегодня уже не требуют комментария-защиты: с ними все согласны, и во многом благодаря самому Рубцову, всей «тихой лирике», а также «деревенской прозе». Но кое-что добавить надо. Рубцовская строфа эта какой-то нитью связана с Пушкиным, с его строками, появившимися еще на заре урбанизации :

Оракулы веков, здесь вопрошаю вас! 

В уединенье величавом 

Слышнее ваш отрадный глас.

На этом концепцию, конечно, не построишь, но сам по себе факт совпадения интересный («виднее» и «слышнее»; оба стихотворения—о деревне). И еще: вот уж где у Рубцова неодинокая звезда! Целый «звездный салют». Вспомним также «померкшую звездную люстру» из стихотворения «Я буду скакать по холмам...», чтобы еще раз убедиться в цельности образной системы поэта, неслучайности словоупотреблений у него.

Деревня — это прежде всего люди, конечно. Какие же люди живут или жили в рубцовской деревне? Чтобы попытаться понять это, приведу следующую строфу:

Галопом колхозник погнал лошадей, 

А мне уж мерещится русская удаль. 

И манят меня огоньками уюта 

Жилища, мерещится, лучших людей.

Нас уже не удивляет неожиданный переход, резкая смена масштаба (галопом, колхозник, лошадей...), и даже то, что стихотворение идет как бы по второму кругу, дополняющему первый. Мы уже приняли свободу авторского выражения и поверили тому, о чем он говорит.

Вот и огоньки появились, о которых так много было сказано в начале этих заметок. Здесь они — «огоньки уюта» в жилищах «лучших людей». Этих-то вот «лучших людей» у Рубцова и не замечает почти наша критика! Поэт употребляет слово «мерещится», и понятно, что по многом эти люди только кажутся ему лучшими. Но ведь кажутся именно лучшими, а не просто хорошими. То есть имеется здесь оттенок выбора на основе какого-то сравнения. Это уже вывод, и сделан он, вероятно, на основе того, о чем рассказано в двух последующих строфах «Жар-птицы»:

Мотало меня и на сейнере в трюме, 

И так, на пирушках, во дни торжества, 

И долго на ветках дорожных раздумий, 

Как плод, созревала моя голова.

Не раз ко дворцу, где сиял карнавал, 

Я ветреным франтом в машине катился,

Ну, словом, как бог, я везде побывал 

И все же, и все же домой воротился...

Опять у Рубцова многоточие. Но, конечно, гораздо важнее для нас то, например, что отдельные мысли и образы этих строф, как и всего стихотворения, опять перекликаются со всей лирикой поэта. Именно это и позволяет назвать стихотворение «Жар-птица» итоговым или программным. Поясню мысль хотя бы двумя-тремя примерами. Читая строку «Не раз ко дворцу...», так и вспомнишь стихотворение «Свидание», которое начинается словами: «Мы входим в зал. Сияющие люстры от напряженья, кажется, дрожат! Звенит хрусталь и действует на чувства, мы входим в зал без всякого искусства, а здесь искусством, видно, дорожат...» Критическая направленность этого стихотворения видна сразу. Замечу попутно, что совсем не случайна, видимо, здесь фраза: «Сияющие люстры от напряженья, кажется, дрожат!» И тут — с поразительной последовательностью! — свету, «огоньку» автор дает свою оценку, показывает свое отношение.

Со строкой «...как бог, я везде побывал» явно перекликаются слова из стихотворения «Чудный месяц плывет над рекою...».

И, тоскуя все меньше и меньше, 

Словно бог, я хожу в тишине... 

Это о родных местах. Вообще мотив возвращения на родину пронизывает все творчество Рубцова. А в «Жар-птице», он получает яркое и как бы итоговое художественное и философское воплощение.

Намеренно сужая мысль, скажу, что поэт вернулся на родину в поисках подлинных «труда, поэзии, покоя», в поисках «лучших людей»; он постоянно возвращался на родину к природе, которую очень любил. Почему-то, когда говорят об отношении Рубцова к деревне, к городу, вспоминают только его «Грани», забывая десятки других стихотворений. А ведь это тоже им сказано: «мать России целой—деревушка...», «и казалась мне эта деревня чем-то самым святым на земле». Вспомним и цитированную выше автобиографию поэта, которая тоже, образно говоря, подсказывает нам, что на «Жар-птицу» более всего повлияло «Детство», то есть детские годы, деревенские впечатления. И еще два слова о «лучших людях». Не касаясь всей глубины вопроса, замечу, что поэт хорошо знал и не идеализировал деревенских жителей. В его стихах они всякие есть. В этом нетрудно убедиться, внимательно прочитав его книги. Но тем не менее, причисляя и себя к наследникам русских крестьян, он ищет и нередко находит в них лучшие качества (и в настоящем, и особенно в прошлом). Только один пример из стихотворения «Я буду скакать по холмам...» : поэт называет себя сыном «удивительных вольных племен»! Что может быть выше этой характеристики минувших поколений! Добавлю, что в черновых вариантах этого стихотворения есть и другое.: «...поредевших старинных племен», «...вымирающих вольных племен».

Речь идет о людях, укрывших мальчика-Рубцова от вселенского холода и одиночества сиротства. От их огоньков и звезды стали теплее для поэта. И именно с ними искал зрелый Рубцов той человеческой общности, без которой не может жить ни один человек на земле...

Все в «Жар-птице» в конце концов сопрягается и становится на свои места. И вклинившийся «вдруг» диалог воспринимается естественно, как новый кадр, но не прямой, а художественной последовательности. Это старик пастух из начала стихотворения, но уже крупным планом:

— Старик! А давно ли ты ходишь за стадом?

— Давно,—говорит.—Колокольня вдали 

Деревни еще оглашала набатом, 

И ночью светились в домах фитили.

— А ты не заметил, как годы прошли?

— Заметил, заметил! Попало, как надо.

— Так что же нам делать? Узнать интересно...

— А ты,— говорит,— полюби и жалей,

И помни хотя бы родную окрестность, 

Вот этот десяток холмов и полей...

— Ну ладно! Я рыжиков вам принесу... 

Как просто в прекрасную глушь листопада 

Уводит меня полевая ограда, 

И детское пенье в багряном лесу.

Думаю, что строки эти не нуждаются в особом разъяснении. Согласимся с В. Оботуровым: «...ответ старика и есть то главное, ради чего стихотворение написалось. Становится ясно, что нет здесь ни одной лишней строки и что, к слову, странно было бы, не заговори со стариком поэт, помотавшийся по миру и не обретший смысла бытия в шумной суете торопливого века.

Нравственный, душевный опыт трудового человека более всего интересует Николая Рубцова. Уважение к этому опыту — в любом штрихе...»  Не надо думать, конечно, что поэт услышал, понял и передал нам какую-то абсолютную истину. Фраза «Я рыжиков вам принесу...» затем и появилась, видимо, чтобы снять напряжение мысли, не зафилософствоваться до догмы. Мысль у Рубцова всегда, кстати, живая: она возникает из природы и жизни, и часто туда же возвращается. Стихотворение «Жар-птица» прекрасное тому подтверждение.

Сведения о публикациях «Жар-птицы» мало что добавляют к нашему представлению об этом стихотворении. Оно, во многом итоговое, датируется 1965 годом, то есть написано еще раньше, чем «Детство». Опубликовано было в газете «Вологодский комсомолец», вошло в сборники «Звезда полей», «Душа хранит» и другие. Все это говорит, кстати, о том, что художественная система Рубцова, как и идейная, сложилась сравнительно рано и оказалась удивительно прочной.

Теперь мы, наверное, точнее поймем многие и многие стихотворения Николая Рубцова, как бы расширим для себя смысл его строк:

В этой деревне огни не погашены...

...И страшно немного

Без света, без друга...

...И все увижу в самом лучшем свете...

В последней из этих строк, например, нельзя видеть стертый фразеологический оборот типа «в лучшем виде». Поэт обновляет привычные слова, и здесь особенно четко видно, что свет всегда идейно, нравственно дифференцирован у Рубцова; свет, огонек может быть, грубо говоря, хорошим и плохим и соответственно влиять на окружающее.

Начало изучению «стихии света» у Рубцова положили критики В. Дементьев и В. Кожинов. Последний, например, в своей книге «Николай Рубцов» сделал и некоторые обобщения по этой теме и наметил пути дальнейшего литературоведческого освоения ее. «В целом,— пишет Кожинов, — стихия света в поэтическом мире Николая Рубцова есть порождение творческой воли, а вовсе не произвольная прихоть... Свет прямо осознается как ценность во многих стихах,— ценность одновременно и эстетическая, и нравственная». Все это совпадает с выводами настоящих заметок, хотя нас больше интересовал не природный свет, во всем натуральном его многообразии, а житейский огонек и звезда, как символ и один из источников света. Это, конечно, было задано материалом—стихотворениями «Детство» и «Жар-птица». В. Кожинов убедительно доказывает общее положение: свет у Рубцова «объединяет, сливает воедино мир и человеческую душу...». Нам же было важно показать единение лирического героя Рубцова не с миром вообще, а с людьми, с их «скромным огоньками».

Огоньки излучают у Николая Рубцова свет и тепло, пронизывают весь поэтический мир, скрепляя его не только нравственно, но и эстетически. Точно так же и «звезда полей». Она оказывается у поэта «неодинокой» (в противовес «одинокой странствий звезде») не только потому, что символизирует у него «самую жгучую» связь с родиной, но и потому, что образ этой звезды органично сопряжен со всеми другими образами живого поэтического мира Николая Рубцова.