окончание

Третий день праздника был для меня самым главным. В этот день состоялась поездка в село Никольское, или попросту Николу, как здесь все говорят, и как любил говаривать Рубцов. В этом селе, что на берегу реки Толшмы, в детдоме, 7 лет прожил Коля Рубцов, попав сюда в 1943 году после смерти матери в Вологде. Тогда ему было всего шесть лет. Здесь живет его вдова Генриэтта Михайловна Шамахова. Здесь в 1963 году у них родилась дочь Лена (сейчас она живет в Ленинграде). Сюда он многократно приезжал, здесь хорошо ему писалось, особенно осенью. Он так любил Николу, что, учась в Литинституте в Москве, перевелся на заочное отделение, чтобы, как говорят, постоянно находиться в родном селе.

Ну, словом, как Бог,

я везде побывал.

И все же, и все же домой

воротился.

Тут будет уместно вспомнить исследование моего нового знакомого вологодского литературоведа Вячеслава Белкова (опубликовано в газете «Вологодский комсомолец» от 6 июля 1990 г. — «Одна поездка»). Белков открыл, что родители Николая Рубцова - отец Михаил Андреевич и мать Александра Михайловна — жители Вологодчины, выходцы из деревни Самылково Биряковского района Вологодской области. В этой деревне жили многие Рубцовы. Список погибших жителей деревни в последней войне под фамилией Рубцовых занимает целую страницу. Интересно, что это село расположено в 60 километрах от села Никольское, куда мы собрались как раз ехать, а Никольское, в свою очередь, расположено в 60 км от Тотьмы.

В Самылкове родились две сестры поэта — Галина (1928 г.) и Надежда (1922 г.) и брат Альберт (всего в семье было шестеро детей). В трудные и опасные 30-е годы семья Рубцовых пустилась в "странствия" по Северу России: Вологда — Емецк — Няндома — снова Вологда. В г. Емецке Архангельской области 3 января 1936 г. родился Николай Рубцов, а через три месяца родители отсюда уже выехали. В Вологде умерли и похоронены его отец и мать. Здесь и он нашел свое последнее пристанище на Пошехонском кладбище. Думается, что Тотьму тоже надо причислить к малой родине поэта.

В Тотьме он учился в лесотехническом техникуме. В городе есть тропа (ее нам показывал еще в прошлый мой приезд сюда С.М. Зайцев), по которой Коля Рубцов бегал из центра города, где жил на квартире в техникум, расположенный тогда в Спасо-Суморином монастыре, что стоит на окраине.

Если мне не изменяет память, он немного учился и в школе № 1, где теперь есть его музей. В Тотьму он изредка приезжал и потом, называя ее, видимо, в шутку «грешный вермут». Здесь же, у пристани, стоит памятник, о котором я уже рассказывал. Может быть, надо упомянуть, что в местном краеведческом музее (бывшее духовное училище), чей юбилей как раз праздновался в эти дни, есть экспозиция по Рубцову. Сюда-то, к этому прочному, как сама жизнь, зданию музея мы и пришли утречком, чтобы сесть в автобус для поездки в Никольское. Мы — это Дмитрий Ширяев, Михаил Сигалов и я. В автобус сели также музейные работники из Вологды и Тотьмы. Позже подошел ленинградский уличный поэт Михаил Денисов, балагур и возмутитель общественного спокойствия.

Автобусный путь в Николу занял несколько часов. Особенно запомнились паромная переправа через реку Сухону.

Пыльное трясущее шоссе, почти проселок, тоже запомнилось... Приехали в Николу, подъехали прямо к детдому по только что засыпанной свежим песком улице.

Не успели выйти из автобуса, как у крыльца детдома начался митинг по поводу открытия здесь музея Николая Рубцова. Жители села уже стояли у крыльца. Мы тоже как-то протиснулись. Много хороших слов было сказано о Рубцове. Очень тепло говорила учительница местной школы, у которой в классе занимался Коля Рубцов. Вошли, в музей. Встречает входящих молодой улыбающийся директор в русской расписной рубашке и сапогах. На стенах много фотографий. Стенд со всеми изданиями книг Николая Рубцова. Меня более всего порадовал уголок с личными вещами поэта: письменный стол, этажерка, пишущая машинка, гармошка, тельняшка, черное демисезонное пальто, что мы видели на многих фотографиях. И стихи, стихи, стихи на стенах. Хожу от стены к стене. Ко мне подходит глубокая старуха с одним зубом во рту, которая работала ночной няней в детдоме во время войны. Со слезами на глазах, постоянно их утирая, она рассказала, каким тихим, ласковым, задумчивым мальчиком был Коля Рубцов, как любил играть с девочками и часто просил принять его в их игры.

Мария Николаевна (так звали эту женщину), рассказала: «Соберу я девочек. Начинаю с ними игру какую-нибудь. Подходит, Коля и просит: «Можно я с вами поиграю». И так бывало много раз. Я его помню и потом, когда он юношей приезжал в село. Очень ему нравилась одна девушка. Он ей подарки привозил. Она и сейчас живет в Николе. И дочка у нее есть, по-моему, очень похожая на Николая». Сказала, хитро улыбнулась, еще раз повторила, опять улыбнулась и — в слезы.

В музейной толпе выделялись еще две старушки — повариха и няня, которые тоже с большой любовью вспоминали Колю Рубцова.

Сразу после открытия музея состоялся по этому поводу банкет в местной школе, после после чего начались на свеженькой деревянной эстраде-танцплощадке долгожданные Рубцовские чтения. После окончания чтений — сразу в автобус и в дорогу.

Чтения открыл и вел друг Николая Рубцова вологодский поэт Виктор Коротаев. Выступали литераторы из Вологды, музейные работники, местные таланты, тотемский фольклорный ансамбль. Звучали стихи и песни Рубцова, воспоминания о нем. Слава Богу, модное нынче русофильство не выпирало. Главенствовал чистый рубцовский дух. Мне тоже было дано слово, и я, сказав, что в Moскве и, в частности, на МЭЛЗе любят и чтят Николая Рубцова, любят его стихи, исполнил под гитару фрагмент из вокально-поэтического цикла «Тихая моя родина», который сложился у меня в последние годы.

Виктор Коротаев выступил в свой черед. Он вспомнил о том что участвовал в судебных, заседаниях по поводу убийства Рубцова и прочел гневные и яркие стихи, где упоминалась убийца, которая, как он сказал, благополучно живет в Ленинграде, вышла замуж, печатает свои стихи. Большая боль ощущалась в словах и стихах Виктора Коротаева. Он также вспомнил, что когда после смерти Рубцова друзья вошли в его квартирку, то в столе обнаружили всего 2 рубля, а на сберкнижке было пусто... В общем, грустно. Вспомнилось, как больно было для Рубцова его Никольское сиротство, да еще при живом-то отце, который, вернувшись с фронта, не забрал Кoлю к себе. Не зря в песне поется: «Ах, война, что ты, проклятая, сделала». А многих детей из детдома забирали объявившиеся родители.. Настолько многих, что детдом опустел, и его пришлось закрыть.

Уезжать из Николы было совсем уж грустно и тягостно. Вспомнились слова поэта:

Как будто вечен час

  прощанья,

Как будто время не при чем... 

Хотелось еще побыть здесь. Душа была только немного согрета тем, что открыли музей в Николе, что состоялись Рубцовские чтения. Поэт, конечно, был прав, написав:

Я уплыву на пароходе, 

Потом поеду на подводе,

Потом еще на чем-то вроде, 

Потом верхом, потом пешком

Пройду по волоку с мешком — 

И буду жить в своем народе!

На обратном пути, где-то на полдороге от переправы, на зеленой лужайке, состоялся пикник с ухой и возлияниями. Музейные работники, что готовили пикник, были на высоте — все было вкусно и обильно. Часть участников чтений осталась на ночевку, остальные поехали в Тотьму. Вечером мы с Михаилом Сигаловым  пошли прощаться с Зайцевым и благодарить его за приглашение на Тотемский праздник. Квартира у Станислава Михайловича — просто музей, оформлена с большим вкусом. Он - хороший художник-пейзажист и график. Его картины украшают стены комнат, в кабинете, кроме картин — альбомы. Расписались в книге почетных гостей. Гитара была, конечно, при мне. Хозяин, его жена и гости слушали рубцовские песни с большим вниманием. Нина Николаевна Мухатаева, скульптор, автор памятника Кускову, пригласила меня зайти в гостиницу и еще раз спеть рубцовские песни.

Какое счастье, что благодаря гитаре, которую я едва не потерял, многие люди услышали под ее аккомпанемент замечательные стихи Николая Рубцова!

На следующий день мы с Дмитрием Ширяевым ехали в автобусе в Вологду. Рядом со мной оказалась скульптор Нина Николаевна, а впереди вологодский географ, автор книги о Тотьме Игорь Александрович Соболев. Разговоры крутились вокруг личностей Кускова и Рубцова, о тотемском крае. Дима тотчас получил очередной автограф у Соболева. Таким образом, он собрал в Тотьме приличный урожай автографов.

В Вологде мы с Димой прежде всего купили цветы и отправились на Пошехонское кладбище к Рубцову. На этот раз (не так как в прошлом году) я быстро нашел могилу.

Она по-прежнему ухожена. Сели на лавочку. Погрустили. С разрешения Димы я вполголоса спел для Николая Михайловича всю свою рубцовскую программу и прочел ему стихотворение, написанное на этой самой лавочке ровно год тому назад. Оно заканчивается такими словами:

Я пою твои стихи

  и буду петь,

Пусть сейчас другие песни

на слуху.

Огоньку твоей души

не умереть, 

Время, люди сохранят

твою строку.

Эти заметки я дописываю, когда, завершая отпуск, плыву на туристическом теплоходе «Иван Сусанин» по Волге. Завтра в читальном салоне теплохода я снова буду петь стихи Николая Рубцова.

...Вернулся после волжского путешествия в Москву. Узнаю, что в Центральном доме художника, что на Крымском валу, напротив Центрального парка им. Горького несколько интересных вернисажей, в том числе, выставка вологодских художников. Иду. Третий этаж — живопись на керамике Рины Цузмер и выставка летающих змей. Вологчане на втором этаже. Прохожу по залам. И вдруг меня обжег один портрет. С него смотрел, как всегда, немного грустный, добрый, мягкий Николай Рубцов. Он смотрел на меня с картины молодого вологодского художника Г. Н. Осиева.

Опять всплыли в памяти стихи Рубцова и возникла мысль добавить к уже готовым путевым заметкам некоторые соображения о поэзии Рубцова, о нем самом. Может быть, я бы о них говорил на рубцовскиx чтениях в Никольском, если бы не решился петь там свои песни.

По мнению поэта Евгения Евтушенко, опубликованном как-то в "Литературной газете", Н. Рубцов — поэт есенинской традиции , а критик Инна Ростовцева в своей книге «Между словом и молчанием» написала даже, что поэзия Рубцова утверждает идущий от Есенина «тип творчества» и тип творческого «я». А в передаче о Есенине, что звучала недавно по программе «После полуночи», было сказано примерно так: Есенин указал Рубцову путь, Рубцов ежедневно вспоминал Eceнинa, о котором говорил, что у него в стихах целый «оркестр чувств».

Тем не менее многие знавшие Николая Рубцова вспоминали, что, по его словам, он более всего любил Тютчева. Сам Рубцов писал: «Я у Тютчева и Фета проверю искреннее слово». Та же Ростовцева, ссылаясь на Бориca Чулкова, выстраивает вот такой довольно неоднозначный ряд рубцовских симпатий: Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин, Гоголь (поэт в прозе), Фет, Полонский, Майков, Апухтин, Вийон, Верлен, Бодлер...

Он помнил наизусть очень многие стихи. Так правомочно ли при этом говорить об есенинности поэзии Рубцова? И в то же время, наверно, не случайно сопоставление Рубцова и Есенина.

Действительно, что их роднит? Может быть, высокие пронзительность, страстность, эмоциональность и музыкальность стиха, или открытость, распахнутость, воспаленность души, или предельная искренность выражения чувств и мыслей, или ностальгия по прошлому и будущему, или истинная и непреходящая  любовь читателей и слушателей к их творчеству? Наверное, все же главное их сходство — это кровоточащие грусть и печаль в каждой строке. Ведь, как сказала Анна Андреевна Ахматова, «Всего прочнее на земле— печаль».

Так-то оно так, но у Николая Рубцова все — свое, неповторимое, ни у кого не взятое, а вынутое из своей исстрадавшейся, неравнодушной, натруженной поэтической души.

Конечно, Рубцова и Есенина роднят и глубинные народные корни, и душевная оголенность, и страстная боль за малую родину, за деревню, природу, людей, живность, а, может быть, и некий божественный огонь, которому, чтобы не погаснуть, «не сжечь душу», нужна ласка, тепло, внимание, признание. Увы, при жизни поэта Николая Рубцова всего этого не было. А после смерти? Ох-ох-ох!  А после смерти Рубцова ставят иногда его рядом с Есениным, выстраивая такой ряд великих русских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Блок, Eceнин, Рубцов...

Вроде бы такой ряд не лишает поэзии Рубцова самостоятельности. Она хотя бы в том, что, уйдя в мир иной, Николай Михайлович Рубцов не забыл послать привет своей родине:

Привет, Россия - 

родина моя!

Как под твоей мне радостно 

листвою!

И пенья нет, но ясно 

слышу я 

Незримых певчих пенье

хоровое...

Наверное, Николай Рубцов, к счастью, обладал, как удачно подметил в cвоей книге Вячеслав Белков, необычайно оригинальным слухом, и в этом корень его самобытности. Он, видимо, это осознавал:

Я слышу печальные звуки, 

которых не слышит никто.

И еще. Его душа и его поэзия чисты, непосредственны, искренни и прозрачны, как родниковая вода до экологической катастрофы. Он пронес эту чистоту через все свое творчество:

Я клянусь:

Душа моя, чиста.

...Пусть она

Останется чиста

До конца, 

До смертного креста!

Ha днях Дима Ширяев прислал мне книжку Василия Оботурова, вологодского литератора, который тоже выступал на нынешних Рубцовских чтениях и при открытии музея Рубцова в Николе. Книжка называется "Искреннее слово. Страницы жизни и поэтический мир Николая Рубцова". Это значит, что мне предстоит еще одна встреча с Николаем Михайловичем. А имея у себя несколько сборников его стихов, я кроме того всегда, могу открыть любой из них и залить свою душу рубцовским медком, а потом взять гитару и спеть самое мое любимое его стихотворение «В минуты музыки»...

1991 г.

---

Материал предоставлен автором