Письма 1963 - 1964 гг.

Б. А. СЛУЦКОМУ  11

Никольское, 3 июля 1963

        Дорогой Борис Абрамович!

        Извините, пожалуйста, что беспокою.

        Помните, Вы были в Лит. институте на семинаре у Н. Сидоренко? Это письмо пишет Вам один из участников этого семинара — Рубцов Николай.

        У меня к Вам (снова прошу извинить меня) просьба.

        Дело в том, что я заехал глубоко в Вологодскую область, в классическую, так сказать, русскую деревню. Все, как дикие, смотрят на меня, на городского, расспрашивают. Я здесь пишу стихи и даже рассказы. (Некоторые стихи посылаю Вам, — может быть, прочитаете?)

        Но у меня полное материальное банкротство. Мне даже не на что выплыть отсюда на пароходе и потом уехать на поезде. Поскольку у меня не оказалось адресов друзей, которые могли бы помочь, я решил с этой просьбой обратиться именно к Вам, просто как к настоящему человеку и любимому мной (и, безусловно, многими) поэту. Я думаю, что Вы не сочтете это письмо дерзким, фамильярным. Пишу так по необходимости.

        Мне нужно бы в долг рублей 20. В сентябре, примерно, я их верну Вам.

        Борис Абрамович! А какие здесь хорошие люди! Может быть, я идеализирую. Природа здесь тоже особенно хорошая. И тишина хорошая (ближайшая пристань за 25 км отсюда).

        Только сейчас плохая погода, и она меняет всю картину. На небе все время тучи.

        Между прочим, я здесь первый раз увидел, как младенцы улыбаются во сне, таинственно и ясно. Бабки говорят, что в это время с ними играют ангелы...

        До свиданья, Борис Абрамович. От души всего Вам доброго. Буду теперь ждать от Вас ответа.

        Мои стихи пока нигде не печатают. Постараюсь написать что-нибудь на всеобщие темы. Еще что-нибудь о скромных радостях.

        Мой адрес:

        Вологодская область, Тотемский район, Никольский сельсовет, село Никольское, Рубцову Николаю.

        Салют Вашему дому!

        3/VII—63 г.

* * *

Тихая моя родина!

        Вербы, луна, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

        В давние годы мои.

— Где же могила, не видели?

        Поле до края небес!

Тихо ответили жители:

        «Каждому памятник — крест!»

Тихо ответили жители.

        Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

        Яркой травою зарос!

Лица старушек землистые,

        Вроде могильной земли,

Тоже какою-то мглистою

        Серой травой заросли!

Там, где я плавал за рыбами,

        Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

        Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

        Там, где купаться любил...

Тихая моя родина!

        Я ничего не забыл...

Старый забор перед школою,

        Тщательно выметен сор.

Словно ворона веселая,

        Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!

        Поле, холмы, облака...

Медом, зерном и сметаною

        Пахнет в тени вербняка!

С каждой избою и тучею,

        С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

        Самую смертную связь...

 

 

ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ

 

Ветер, не ветер, —

                        иду из дома!

В хлеву знакомо

Хрустит солома,

                    и огонек светит.

А больше —

                ни звука!

Ни огонечка!

Во мраке вьюга

Летит по кочкам!

Эх, Русь, Россия!

Что звону мало?

Что загрустила?

Что задремала?

Давай пожелаем

Всем доброй ночи!

Давай погуляем,

Давай похохочем!

И всех разгоним,

Кто с нами груб!

И вырвем с корнем

Столетний дуб!

И праздник

                устроим,

И карты раскроем,

Эх, Козыри свежи,

А дураки — те же!

 

 

ЭЛЕГИЯ

 

Стукнул по карману —

Не звенит!

Стукнул по другому —

Не слыхать!

В коммунизм —

В безоблачный зенит —

Полетели мысли отдыхать!

Память отбивается

От рук.

Молодость уходит

Из-под ног.

Солнышко описывает

Круг,—

Жизненный отсчитывает

Срок.

Я очнусь и выйду

За порог,

И пойду на ветер,

На откос

О печали пройденных дорог

Шелестеть

Остатками волос...

Стукну по карману —

Не звенит!

Стукну по другому —

Не слыхать!

В коммунизм —

В безоблачный зенит —

Улетают мысли отдыхать.

 

 

* * *

А, между прочим, осень на дворе.

Такую осень вижу я впервые!

Скулит собака в темной конуре,

Залечивая раны боевые!

Бегут машины, словно от улик,

И вдруг с ухаба шлепаются в лужу!

Когда, буксуя, воет грузовик,

Мне этот вой выматывает душу!

Кругом шумит холодная вода, —

И все кругом расплывчато и мглисто!

Незримый ветер, словно в невода,

Со всех сторон затягивает листья...

Раздался стук! Я выдернул засов.

Я рад обняться с верными друзьями.

Похохотали несколько часов,

Повеселились с грустными глазами.

Когда в сенях опять простились мы,

Я первый раз так явственно услышал,

Как о суровой близости зимы

Осенний ливень жаловался крышам...

Прошла пора, когда в зеленый луг

Я открывал узорное оконце, —

И все лучи, как сотни добрых рук,

Мне по утрам протягивало солнце...

 

 

* * *

Вот ворона сидит на заборе.

Все амбары давно на запоре.

Все обозы прошли, все подводы,

Наступила пора непогоды.

Суетится она на заборе:

Горе ей! Настоящее горе!

Мысли бегают, как электроны,

В голове у голодной вороны...

        Н. Рубцов


А.Я. ЯШИНУ

 Москва, 13 декабря, 1963

    Дорогой Александр Яковлевич!

    Студенты всех курсов института писали ректору, Ивану Николаевичу, обо мне. Просили восстановить. Ректор сказал, что всех их за это надо бы пропесочить! Он злой на меня. Сведения о моем проступке дошли до него в явно искаженном виде. Из искры раздули пламя (правда, искра была сильной).

    Поэтому мне вряд ли стоит идти к нему. О чем с ним говорить? Жаловаться, что у меня нет ни специальности, ни дома (есть только любовь к одной избе и местности глубоко в Вологодской области, где прошло детство), нет ничего? Я не люблю жалобных слов.

    Мне сказали, что исключил меня из института все-таки ректорат. Ни в каком секретариате такого приказа не было. Возможно, вполне возможно, были звонки из Союзного секретариата.

    Когда В. Белов ругал меня на чем свет стоит, я хорошо понимал его. Более всего стыдно мне, Александр Яковлевич, перед Вами.

    В общем, «мне осталась одна забава: пальцы в рот — и веселый свист!». В буквальном смысле, конечно, и этого не осталось.

    Наверное, мне надо бы уехать куда-нибудь на месяц, на два, имея перспективу. Что мне нужно для этого сделать?

    Извините за беспокойство.

    Как я благодарен Вам за все. Вы сами понимаете.

    Кто-то сказал, что я в институте подложил свинью. Когда поеду, позвоню Ивану Николаевичу, что я свинью не подкладывал. И Вас в этом уверяю.

    Всего Вам наилучшего! Н. Рубцов

    Р. S. Никакой секретариат, наверное, и не имеет права писать приказы об исключении из института.


РЕКТОРУ ЛИТЕРАТУРНОГО ИНСТИТУТА И. Н. СЕРЕГИНУ

Москва, 21 декабря 1963

        Учитывая решение товарищеского суда, прошу восстановить меня студентом института.

Н. Рубцов


 Е. А. ИСАЕВУ22

Никольское, 1964

        Дорогой Егор Александрович!

        У меня в этой местности не было не только возможности отпечатать рукопись, как это положено — на машинке, но так получилось — даже не было возможности собрать рукопись поскорее. Очень Вас прошу: передайте, пожалуйста, всю эту разномастную (в смысле внешнего вида) мою рукопись машинистке в вашем издательстве. Потом я ей непременно за это, как говорится, заплачу. А после, видимо, она попадет к редактору?

        Поверьте, пожалуйста, никак пока сделать иначе не мог. В случае чего можете связаться со мной (насчет этого дела) по адресу: Вологда, Ленина, 17, Союз писателей. От всей души желаю Вам здоровья, а также всех радостей.

        Ваш Николай Рубцов

        Сердечный привет также Н. Н. Сидоренко.


  стр.3