В светлой горнице

Ирина ПАНОВА

Море осталось воспоминанием о юности, когда столько было нерастраченных сил, когда о будущем можно было еще не беспокоиться - тебя накормят и оденут, и помереть без работы не дадут - морская служба, славный наш флот! Даже покрасоваться можно на берегу в новой форменке:

Оставив женщин и ночлег

Иду походкой гражданина.

(«Старпомы ждут своих матросов...», 1962)

В стихотворении «Волнуется южное море» (1968) нарисована яркая картина:

Волнуется южное море.

Склоняясь, шумят кипарисы...

Герой спокоен, уверен в себе:

И я, увозимый баржою

Всё дальше за южною кромкой,

Всему откликаюсь душою

Спокойно уже и негромко...

Обратим внимание на то, как море слито с душой поэта, — а это у Рубцова важнейшее качество.

«К морю нельзя равнодушным быть», - замечает поэт в стихотворении «Море» (1959). Да, оно бывает жестоким, злым, угрюмым... И флотская служба ох, как тяжела:

Я вспомнил угрюмые волны,

Летящие мимо и прочь!

(«Угрюмое»)

 

Нарастали волны громовые,

Сразу душно стало в рубке тесной...

(Шторм», 1959)

 

Вспомнив схватки с морем штормовым,

О друзьях, оставшихся в дозоре,

Расскажу я близким и родным...

(«Отпускное», 1958)

Несмотря на сложности службы и не всегда ласковое море, расставание с ним проходило так тяжело:

Вернувшись с моря, чувство горькой грусти

Мы испытали б все до остроты...

(«Возвращение», 1959)

«Романтикой без прикрас» называл Н. Рубцов мор­скую службу. Характерно в этом плане стихотворение «Портовая ночь» (1959):

Вдруг вода загрохочет

У бортов кораблей,

Забурлит, заклокочет,

Как в кипящем котле.

Здесь и девятый вал, и аврал, и капитан на мостике с чашкой кофе, и «обращать внимание на качку не положено», и радость от обилия выловленной рыбы...

Морские стихи Н. Рубцова оптимистичны. И дело не только в том, что автор молод и уверен в своей судьбе - тут он испытал приход поэзии, он мог бы, как Пушкин, сказать: «Являться муза стала мне». Напрасно этот цикл Рубцова упрекают в экспериментальности: да, поэт пробует голос, но это уже Поэт, он чувствует свою силу, в нем звучат поэти­ческие голоса, радость рвётся наружу. Отсюда и яркие метафоры, сравнения, отсюда и мажорная тональность:

Бурлит прибой под шапкой белой пены,

Как дорогое красное вино!..

Заря в разгаре - как она прекрасна!

И там, где парус реет над волной,

Встречая день, мечтательно и страстно

Поет о счастье голос молодой!

(«Утро на море», 1960)

Картина «В океане» (1961) рисует грозную водную гладь:

А волны, как мускулы, взмыленно, рьяно,

Буграми в суровых тонах

Ходили по черной груди океана...

А он, поэт, свободный, как птица, сильный, удачливый, кричит встречным судам, возвращающимся «без улова»: - «Эй, вы! На барже\»

В стихотворениях «Весна на море» (1959) и «Утро на море» (1960) поэт находит совершенно особые художест­венные приёмы для описания моря:

Море тихо, как котёнок,

Всё скребётся о причал...

Калейдоскопом брызг и света

Сверкает моря горизонт.

Но море - это еще и разлука с теми, кто дорог, кто остался на берегу:

... для отважных вечно - море,

А для уставших - свой причал.

(«Я весь в мазуте»,1962)

Море разбило его любовь — не все могут долго ждать возвращения любимого из рейса:

По земле проносились листья,

А по морю — за штормом шторм.

Эти листья тебе остались.

Эти штормы достались мне...

Пусть тебе штормовые стоны

Выражают мою печаль...

(«Я тебя целовал», 1959)

И всё же хорошо, что оно было в его жизни - море. Это ведь для него были и закалка характера, и проба жизненных сил, и выбор литературного пути. Оно дало счастье - дружбу настоящих парней, упоение великим даром - поэзией, заложило основу поэтической самобыт­ности. Сохранилась фотография молодого Рубцова - в тельняшке, глаза горят, лицо весёлое, даже озорное — счастливое!.. Какая разница с поздними снимками, где потухший взгляд, опущенные плечи...

«А между прочим, осень на дворе...»

Разговор о художественных особенностях поэзии Н. Рубцова хотелось бы начать с небольшого отступ­ления и напомнить о литературном событии, имевшем место более чем за сто лет до явления «вологодского соловья».

У П.А. Вяземского есть цикл стихов о Венеции. Там находим такие строки:

По зеркалу зыбкого дола,

Под темным покровом ночным,

Таинственной тенью гондола

Скользит по струям голубым.

Ф.И. Тютчев, упоминая о Вяземском, писал жене в 1853 году: «Я прочитал недавно его стихи о Венеции, которые действительно очень хороши. Своей нежностью и гармоничностью они напоминают движение гондолы. Что это за язык, русский язык» (Ф.И. Тютчев. Сочинения в двух томах, т. 2, стр. 202).

А теперь вспомним стихотворение Н.Рубцова «У сгнившей избушки» (1964):

..Летят журавли высоко

Под куполом светлых небес,

И лодка, шурша осокой.

Плывёт по каналу в лес.

И холодно так, и чисто,

И светлый канал волнист,

И с дерева с легким свистом

Слетает прохладный лист...

Правда, похоже выражены движение по воде, скольжение? И сами стихи у этих двух таких разных поэтов — перемещение, продвижение... Конечно, разные эпохи, разные манеры письма и школы; вологодская речушка - не голубой венецианский канал, а гондола - не лодка у сгнившей избушки. Но какое в обоих случаях чуткое поэтическое ухо, какая красота переполняет сердца поэтов, какая нежность! А гармоничность!? Она достигается прежде всего удивительным подбором звуков: у Вязем­ского это 3 и С, у Рубцова - Ш и С («шурша осокой»). Ну, как тут не повторить за Тютчевым: «Что это за язык, русский язык».

Этот пример говорит еще об одном: современный поэт Николай Михайлович Рубцов выдерживает сравнение с нашими классиками, причем с теми из них, кто наиболее тщательно подходил к стилю, подбору художественных средств.

В.В. Кожинов в своих работах о Рубцове специально останавливался на первых строках его стихотворений, подчеркивал, что Рубцовские зачины несут особый смысл, в них заключен в сжатой форме смысл произведения. Нам бы хотелось обратить внимание на концовки его стихов: такое впечатление, что поэтическая энергия накапливается поэтом к завершению вещи и потом выражается почти в афористичной форме:

И надо мной - бессмертных звёзд Руси,

Спокойных звезд безбрежное мерцанье...

 

Плывут, плывут, как мысли, облака...

И, разлюбив вот эту красоту,

Я не создам, наверное, другую...

 

Потому и набегают слёзы

На глаза, отвыкшие от слёз...

 

Молюсь на лик священного Кремля

И на его таинственные звоны...

 

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

 

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле - и нет тебе покоя.

 

И не она от нас зависит,

А мы зависим от неё...

 

Твои луга звонят не глуше

Колоколов твоей Руси...

 

Я не просплю сказанье сосен,

Старинных сосен долгий шум...

 

И какое может быть крушенье.

Если столько в поезде народу?

 

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей...

Обратим внимание на то, что почти все стихи у Рубцова заканчиваются многоточием: поэт словно не расстаётся с нами, у него есть еще что сказать, а пока - концовка такая. Остаётся недосказанность, а значит, тайна, та знаменитая Рубцовская тайна.

Сравнения. Живительное разнообразие, оригиналь­ность, необычность демонстрирует Рубцов, пользуясь этим приемом:

Память возвращается, как птица; Как сон столе­тий, Божий храм; И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил; И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме; Вороны каркают резко, словно в мегафоны; Расклубился таинственный шарф - туман полевой; Со мной завели, как шарманку, глухой разговор; Плывут, как мысли, облака; Овладевает светлая печаль, как лунный свет овладевает миром; Бакенщик во мгле промелькнет на лодке, как последний из могикан; Я чуток, как поэт, бессилен, как философ; Незримый ветер, словно в невода, со всех сторон затягивает листья; Идет себе в простой одежде с душою светлою, как луч; Как говорящие уста нас окружающей природы; Костер горел, как мимолетный сон природы; Ветер под окошками, тихий, как мечтание; Стоит береза старая, как Русь; На снегу, как тюлени, лежат валуны; Капитан, как вожатая птица; Шоферы, как в лучший жребий, вцепились в свои рули, припали к рулям, как зубры и т.д.

Эпитеты. Метафоры. То же разнообразие и неожи­данность:

Глухой дождь; Зябкая глушь; Чистая, весёлая зима; Ликующий залив; Затаившийся снег; Горестная рубашка; Сумасшедшие листья; Старинный плеск парома; Пустынные стога; Метельная скрипка; Тихие, чудные звезды; Зыбкое половодье; Роковой гром; Тревожный, беспредельный простор и др.

Посмотрим несколько метафор:

В трудный час, когда ветер полощет зарю; Многогорбый старик океан, разрыдавшись, багровые волны-горбы разбивает о лбы валунов; Резким, свистящим своим помелом вьюга гнала меня прочь; Об иве: В тени мерцающие воды с твоей ласкаются сестрой; Взойдет любовь на вечный срок, душа не станет сиротлива; О сарае: и грустит, как живой, и долго помнит свой сенокосный рай; Смотрели в небо. И небо тоже глазами звезд на нас смотрело; Я уплывал всё дальше, без оглядки на мглистый берег юности своей; На меня надвигалась темнота закоулков; Ветер всхлипывал, словно дитя; Я рад садам монастыря и мимолетным поцелуям прохладных листьев сентября; Плачет звезда, холодея, над крышей сарая; Вспыхнул светящийся солнечный веер; Гром, рассылающий гибель и слёзы; Зловещий праздник бытия, смятенный вид родного края; Сосен темный ряд вдруг зашумит, застонет, занеможет и т.д.

Аллитерации. Разве можно у большого мастера слова не найти такой звукоряд, который помогает ему создать тот или иной образ, нарисовать ту или иную картину? Поразительно много можно привести примеров аллитерации из стихотворений Н. Рубцова. Вот, скажем, он описывает осенний день (повторим цитату):

И холодно так, и чисто,

И светлый канал волнист,

И с дерева с легким свистом

Слетает прохладный лист...

Даже если бы не было у поэта в этом отрывке таких слов, как холодно, прохладный, всё равно картину осени нарисовало бы нам повторение звука С: чисто, светлый, волнист, с дерева, с легким свистом, слетает, лист - девять раз повторяется этот звук, усиливая ощущение прощания с природой на зиму.

А вот картинка расставания, может быть, навсегда, двух молодых людей:

Соловьи, соловьи

Заливались, а ты

Заливалась слезами в ту ночь!

Закатился закат,

Закричал паровоз —

Это он на меня закричал!

Здесь восемь раз повторяется душераздирающий звук 3 — он вторит грусти перед разлукой, разрыву судьбы.

Шумно было, а он не слышал.

Может, слышал, но слушал едва ли,

Как железо гремело на крышах.

Как железки машин грохотали.

Это в утро утраты человек, оглушенный горем, не замечает ничего вокруг, для него всё сливается в сплошные шорохи (Ш, X)

Из того же стихотворения («Утро утраты», 1962):

Вот пошел он. Вот в черном затоне

Отразился рубашкою белой,

Вот трамвай, тормозя, затрезвонил,

Крик водителя: - Жить надоело?

Движение трамвая передаёт звук 3, а вот трижды повторенное ТР — торможение.

Зреет жгучая жажда сраженья,

В каждом шорохе зреет самум!

Повторение звука Ж подчеркивает стремление - в бой!

С утра носились, сенокосили,

Отсенокосили, пора!

В костёр устало дров подбросили

И помолчали у костра.

Одиннадцать раз повторенное С передаёт звук косы. Еще примеры:

Упрямо волны двигала Двина,

Родная рында звала на работу! (Д)

 

Ну, море! Шумит и шпарит!

- А были хорошие ветры, Смит!

- Хорошие ветры, Гарри! (Ш)

 

Черны мои черновики,

Чисты чистовики. (Ч)

 

Зной звенит во все звонки (3)

Порой поэт явно щеголяет словом (но, действительно, проделывает это мастерски!), применяет звукоподражание:

В моих мозгах чего-то не хватало:

Махнув на всё, я начал хохотать.

Я хохотал, и эхо хохотало,

И грохотала мельничная гать. (X)

Ну, конечно, как было поэту не вопроизвести воло­годское оканье! (Он и сам немного окал):

Звон заокольный и окольный,

У окон, около колонн, —

Я слышу звон и колокольный,

И колокольчиковый звон. (О)

 

Хоть волки есть на волоке

И волок тот полог,

Едва он сани к Вологде

По волоку волок. (О)

Конечно, примеров аллитерации в стихах Н. Рубцова можно привести значительно больше, но, вероятно, и эти убеждают в его удивительном мастерстве.

Повторы. Этот художественный приём — особенность Н. Рубцова. В качестве примера рассмотрим стихотворение «Я буду скакать...» (1964). «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны», — пишет автор, затем снова: «Я буду скакать по следам миновавших времен»... Этот образ (скачущий всадник) так дорог поэту, что он повторяет «буду скакать». Так же дальше: как грустно - как странно и грустно; неслись-неслись; не жаль мне — не жаль мне; но жаль мне — но жаль мне; боюсь я — боюсь я ...

В стихотворении «Поезд» (1969) слово поезд повторяется четыре раза, слово мчусь — три раза. Стихо­творение «В жарком тумане» (1970): плыть - девять раз, мимо - пять раз. «Экспромт» (1967) - в шести строках четыре раза слово потом (но это же экспромт!). «Зимняя ночь» (1969): «Кто-то стонет на темном кладбище...» — кто-то повторяется шесть раз.

Взрывы. Уникальный художественный приём Н. Рубцова. Например:

...сиротеет душа и природа

Оттого, что — молчи! —

так никто уж не выразит их...

(«Журавли», 1965)

Ломая мерное течение стиха, взрывая его, поэт приближает себя к читателю, как бы соединяется с ним, избегает монотонности в ритме:

А рядом - глянь! - худые деревца; По канаве помчался, эх, осенний поток! Тобою - ах, море, море! - я взвинчен до самых жил...; Эх! Кондуктор, кондуктор...; Ах, если б в гости пригласили... и др.

Знаки препинания. Мы уже обращали внимание на то, что у Н. Рубцова многие строфы и целые стихотворения заканчиваются многоточием, словно он не хочет прощаться, намерен вернуться к этой теме, потому что не всё еще сказал.

Интересно проследить, как меняется тональность, а значит, и пунктуация произведений Рубцова на протяжении времени. В юности — мажор, радость, впереди вся жизнь — поэтому много восклицаний; в зрелые годы - в основном, минор, элегия, очень много отточий. Пример:

Иду! А как же? Дисциплина! (1962).

 

Желаю я этому краю.

Чтоб было побольше берёз... (1967)

Анафора. К этому приёму Н.Рубцов прибегает довольно часто, тем самым передавая разговорность интонации, жизненность описываемой ситуации.

Так, в стихотворении «Жара» (1966) двенадцать раз повторяется союз И, в том числе девять раз он начинает строку: в произведении противопоставляются люди, стойко переносящие жару, и страдающая от зноя живность: мухи, комары, букашки, барашки, лошади и т.д.; многочисленные перечисления и помогает передать анафора.

Размеры. В зависимости от тональности стихотво­рения, от чувства, которое оно выражает, поэт использует самые разнообразные размеры - от трехстопных до пятистопных. Посмотрим по произведениям:

«В избе» — 4-хстопный ямб «Поезд» — 5-тистопный хорей «Ласточка» — 3-хстопный дактиль «О Пушкине» — 3-хстопный анапест «Звезда полей» - 5-стопный ямб «Венера» — 3-хстопный анапест «Шторм» - 4-хстопный амфибрахий «Жар-птица» — 4-хстопный анапест

Рифмы. Странно разбирать дотошно такие стихи. И всё же, всё же... Большое мастерство должно понемножку раскрывать свои тайны.

Вспомним, какое значение придавал рифме А.С. Пушкин. Как писали очевидцы, поэт, просматривая сборники современных ему авторов, обращал внимание на окончания строк и тут же отвергал некоторые: «Рифмы бедные». А у самого Пушкина... Не случайно Л.Н. Толстой сказал об одной его рифме, что она, кажется, так и существовала от века.

Да, это наиболее «искусственный» элемент поэзии; сколько мук приносит творцу поиск рифмы, но и сколько радости, если поиск завершается удачей! Н. Рубцов назы­вал счастливо найденную после долгих трудов рифму прирученной молнией:

Но труд ума, бессонницей больного, —

Всего лишь дань за радость неземную:

В своей руке сверкающее слово

Вдруг ощутить, как молнию ручную/

(«Брал человек...», 1962)

Попробуем посмотреть, как поэт рифмует свои строки. Возьмём произведения разных периодов, наугад возьмём - исключая, конечно, только те стихи, которые уж никак невозможно подвергнуть анализу, даже кощунственно их касаться - настолько в них обнажен нерв, так они щемяще открыты и биографичны (темы матери, смерти, пророчества, тоски).

Общее правило, применимое ко всем художествен­ным особенностям лирики Н.Рубцова, применимо и к рифмовке - предельная простота. Выпишем некоторые пары:

Леса — полоса; в столице — за границей; берёз — рос; птицы - возвратиться; на берегу - не смогу; автобус - глобус; кусты - кресты; малины - овины; в высоту - красоту; небом - хлебом; посреди двора - пора; любовь — бровь; ни разу — разум; бани — сани; стремена - времена; берегов - снегов; гармошка - брошка; гармонист - свист; избушки - волнушки; узы- музы; молодой — золотой; гонцы — бубенцы; морозы — берёзы и т.д.

Рубцов не чурается глагольных окончаний, но почти всегда - за редким исключением - глагол или глагольная форма рифмуются у него с существительным ( либо прилагательным, наречием):

Проносил — из сил; родиться — птица; смеясь — грязь; позвенеть - медведь; в пути - идти; домочадцы — не встречаться; закрестили — России; отликовала — с перевала; звездочёт - протечёт; вид - хранит; не дремлет - деревни; тоскую - другую; удачу - заплачу; я рос - от слёз; вид - горит; по столицам - не остановиться; страница - струится; облокотясь - грязь; вязь - смеясь; обоз - зарос; глухонемая - не поднимая; свищет - жилище; чуть-чуть - отдохнуть; начало - прозвучало; с небес - исчез; занесло - зло; подражая - чужая и т.д.

Поскольку подобных примеров можно привести еще, наверное, в несколько раз больше - почти из каждого стихотворения, то не будем больше утомлять читателя. Похоже, у Рубцова было железное правило: глагольных рифм избегать, а рифмовать глаголы и глагольные формы с другими частями речи. Думается, это важный урок, преподанный нам поэтом.

Разумеется, у такого большого мастера есть очень удачные, редкие, запоминающиеся рифмы:

До кустика - до Устюга; жёлт - заржёт; без льгот - живёт; невзрачная - чердачная; брезжит - побережий; фиорд - борт; нагрянули - багряными; куда вы — купавы; блажь — пейзаж; встретится — гололедица; затмевала — за перевалы; зараза — Гааза; рьяно - океана; бумаг - аргамак; в сельсовете - столетий; обиды — кариатиды; с кренцем — младенцем; покинули — кикиморы; Дионисий — возвысил; в тумане — шаманит; ни огонёчка - по кочкам; струится - жница; Русь - грусть; жизнь - держись; суслоны - сонным; скрещены - вещие и т.д.

Есть и неточные рифмы:

Веер - веет; взойдёт - восход; червонцы - смеётся; милой — смыло; днищем - ищут; сойдёшь - дождь; рында - Севрыба; мелюзговой - без улова; на волоке - к Вологде; хороший - контролёрши; факторий - море; заледенелой - прозвенело; заледенелой - белом; плыть - ветлы; плыть - плит и др.

Однако эта неточность рифмовки не нарушает общего представления от стиха, даже иногда она у Рубцова выступает, как необходимый элемент: когда он хочет передать обыденную, а иногда и грубую, атмосферу, противоречивость чувств. Если же посмотреть сборники современных поэтов, то даже самая неточная рифмовка Рубцова покажется по сравнению с их изысками идеальной.

Когда-нибудь у нас рифмы отомрут, как в некоторых западноевропейских языках? Возможно (это даже Пушкин предвидел). Но во всяком случае, нескоро: очень уж у нас язык гибкий, богатый, поддающийся рифмовке. Так что поэтам предстоит еще мучиться и мучиться, и не спать по ночам, и повторять вслед за Н.Рубцовым, что у них ум «бессонницей болен».