Громкая тишина

Валерий ТАИРОВ

ЧАСТЬ 2


"Быть поэтом - значит петь раздолье"

  С.Есенин

В августе 1925 года Сергей Есенин написал строчки, которые в полной мере могут быть иметь отношение к судьбе и творчеству Николая Рубцова:

Быть поэтом – это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Вот и Рубцов рубцевал себя, лаская души людей своими стихами о родных полях и лесах, о любви и гордых журавлях. Читая его книги невольно приходишь к мысли, что он является продолжателем поэзии Сергея Есенина. Можно вспомнить такие есенинские строки:

…Месяц рогом облако бодает,
В голубой купается пыли.
В эту ночь никто не отгадает,
Отчего кричали журавли…

(1916 год)

 

…Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытых хлебов не видали…
(1924 год)

Впрочем, о журавлях писали многие поэты, у А. Блока, например, журавли крик имеют «заливистый», летят они «косым углом», а их «вожак звенит и плачет». Может быть у каждого русского поэта свои журавли? Кто знает… У Николая Рубцова :

…Пора любви среди полей,
Среди закатов тающих
И на виду у журавлей
Над полем пролетающих…

«Невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина» - так писал Николай Рубцов своему другу и сослуживцу (по службе на Северном Флоте) Валентину Сафонову. Сафонов рассказывает и о приезде Рубцова в Рязань и в Константиново, затеянном им для отыскания зримых примет пребывания Есенина: «… В Константинове … Коля был угрюмо сосредоточенным и резким, экскурсовода слушать не пожелал – по комнатам музея ходил в одиночку, вздрагивая, испуганно оборачивался на каждый звук: кашлянет ли кто-то, ступенька скрипнет… О чём он думал в эти минуты – можно только догадываться…»

Очевидно теперь, что Рубцов последовал участи многих русских людей, определённой ещё в 1925 году Есениным:

…Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси -
Радуясь, свирепствуя и мучась.
Хорошо живётся на Руси?
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Всё равно остался я поэтом
Золотой бревёнчатой избы…

Не последовал ли Николай Рубцов в стихах, да и в жизни, - советам Есенина, обнимавшего берёзку, «как жену чужую»? В том же 1925-м году, когда Рубцова ещё и на свете не было, Сергей Александрович писал:

…Не всё ль равно – придёт другой,
Печаль ушедшего не сгложет,
Оставленной и дорогой
Пришедший лучше песню сложит.
И, песне внемля в тишине,
Любимая с другим любимым,
Быть может, вспомнит обо мне,
Как о цветке неповторимом…
 

(«Цветы мне говорят – прощай»)


…Ведь знаю я и знаешь ты,
………………………………
Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я другую,
И нам обоим всё равно
Играть в любовь недорогую….

 

(«Какая ночь! Я не могу!»)

Может быть и Рубцову так же – в лунном отсвете среди лип, покрытых снегом да инеем, - вечно снился «май, и та, что навсегда люблю я.»? Не запутался ли к концу жизни Николай Рубцов среди «ходячих берёзок», созданных «для многих и для меня», как это сказано в стихах Есенина: «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…».? А ведь профессии настоящих мечтателей в России во все годы были и остаются очень опасными…

Из воспоминаний Сафонова:
« Североморск, борт эсминца «Смышлёный». 21 декабря 1956 года, пятница… Соскучась по Есенину, наведался в гости Рубцов. Я достал из рундука тетрадь с есенинскими стихами, вырезки из газет, альманах «Литературная Рязань», ещё какие-то книжки. И мы ушли в машинное отделение, подальше от посторонних глаз.
На крышке металлического ящика, набитого ветошью, и устроились мы со своим духовным богатством. Вернее, устроился Николай, а я, чтобы не мешать ему, ушёл на своё заведование – к маневровому устройству…».

В другом письме Николая Рубцова Валентину читаем: «…Многие поэты когда берут не фальшивые ноты, способны вызвать резонанс соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни. Во мне полнокровной жизнью живут очень многие его стихи. Например, вот эти: «… Кто видал, как в ночи кипит// Кипячёных черёмух рать?// Мне бы в ночь в голубой степи// Где-нибудь с кистенём стоять!». Так и представляется, как где-то в голубой сумрачной степи маячит одинокая разбойная фигура. Громкий свист… Тихий вскрик… И выплывает над степью луна, красная, будто тоже окровавленная…

Что за чувства в этих стихах? Неужели желание убивать? Этого не может быть! Вполне очевидно, что это неудержимо буйный (полнота чувства, бьющая через край, - самое ценное качество стиха, точно? Без него, без чувства, вернее, без неё, без полноты чувства, стих скучен и вял, как день без солнца), повторяю: это неудержимо буйный (в русском духе) образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. Неважно, что образ хулиганский. Главное в нём – романтика и кипение, с исключительной силой выразившее настроение (беру чисто поэтическую сторону дела). Вообще в стихах должно быть «удесятерённое чувство жизни», как сказал Блок. Тогда они действенны…».

Рубцов глубоко изучал, знал и понимал Есенина, впрочем - как и Блока. И тоска-печаль по степному раздолью, необъятности полей русских и бесконечности дорог и лесов никогда не покидала поэта.

Иногда я бываю печален…

(А.Блок)

Александр Блок писал, что в эпохи бурь и тревог нежнейшие и интимнейшие стремления души поэта также преисполняются бурей и тревогой. Это характерно и для поэзии Рубцова., причём бури пришлись на его юные годы (война и послевоенное время), а тревоги продолжались до последнего дня жизни. Блоку принадлежат строки: «…Я слушаю рокоты сечи// И трубные крики татар.// Я вижу над Русью далече// Широкий и тихий пожар…» («В ночь, когда Мамай залёг с ордою…»). Не натолкнули ли эти стихи - эти блоковские «крики татар» - Николая Рубцова на его «Видения на холме»? И особенно – на строки:

…Пустынный свет на звёздных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг в крови и в жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя…

Увы, на грани 20-го и 21-го веков эти предсказания Рубцова некоторыми образом сбываются – опасные «видения на холме» приобретают реальные очертания «тупых башмаков» иностранных незваных гостей. А серый цвет деревенских изб Блока соответствует серому (во многих стихах Рубцова) цвету неба и туч: «…Россия, нищая Россия, // Мне избы серые твои, // Твои мне песни ветровые - // Как слёзы первые любви!...». Обращаясь к России и считая, что «невозможное возможно» Александр Блок довольно оптимистично восклицал: «…Не пропадёшь, не сгинешь ты, // И лишь забота затуманит // Твои прекрасные черты…». Но Рубцов, находясь в гуще народа, очень тревожился за Россию, её будущее. И от этой тревоги, видимо, страшно было частенько Рубцову в его вечных дорогах и разлуках:

…И страшно немного
Без света, без друга.
Дорога, дорога,
Разлука, разлука…

(1970 год).