А мне покоя не дает загадочное письмо, которое его так тревожит. Это письмо совсем рядом и даже торчит из кармана. И тогда я игривым движением, так, чтобы он это видел, захватила кончиками пальцев этот таинственный конверт. Он испуганно перехватил мою руку: "Это нельзя". И больше - ни слова. В лице появилась какая-то озабоченность. Быстро встал; чувствую, что собирается уходить. Я его не удерживаю. А он достал из кармана фотографию открыточного формата. "Это тебе". И быстро вышел. Стою в растерянности, смотрю на фотографию, каким только что его видела: в серой кепочке, с хитроватой усмешкой. Подписи на обороте нет. Что это? Таким образом он со мной простился?

На следующий день встречаю Нину, опять тот же вопрос:

"Как Коля?"

Говорю, фотографию подарил, показываю (она у меня с собой в сумочке).

Нина смотрит на фотографию, откровенно смеется, потом поет частушку: "Задушевная подружка... (Я пропускаю слова мимо ушей). Только слова "люби облюбочки мои" не то, чтобы насторожили, а очень удивили. А Нина поет уже другую частушку: "... полюбила трепача в сероватой кепочке".

"О ком это она? Обо мне и Коле? Ну и пусть... Неужели мы уже больше с ним не встретимся?"

* * *

Правда говорят, что пути Господни неисповедимы. Мы случайно встречаемся с Рубцовым в центре города, на улице Ленина. Он шел с мужчиной, но, увидев меня, остановился. Остановилась и я.

Получилось так, что он стоит посередине, а мы по бокам. Я словно оцепенела, а мужчина (это был Сергей Багров) нетерпелив. Видимо, они куда-то спешили. Сергей сердито, взглядом и легким кивком головы призывал двигаться дальше.

Рубцов перетаптывался на месте и, раскинув руки в стороны, почти крикнул:

"Да не могу я так. Это же Неля! Я люблю ее! " Потом ко мне: "Пойдем с нами".

Побыть с Рубцовым было для меня счастьем. И я пошла.

Мои спутники уже не шли - почти бежали. Коля как будто убеждал самого себя и своего товарища, громко повторял: "Да, да, я люблю ее". И потом уж тихо и со вздохом: "Но у меня есть eтa... ".

- Какая еще eтa? - не оборачиваясь к Коле, на ходу говорит Багров, - Гета, что ли?

Рубцов только хмыкнул и тихо произнес: "Ох, Неля, раньше бы нам встретиться". А я стала догадываться, что автор загадочного письма, наверное, эта женщина.

Быстрым шагом подошли к старому деревянному дому в начале улицы Урицкого (сейчас Козленская). Зашли в комнату. Это было жилье Сергея.

Голые стены, вдоль стены - деревянный диванчик-скамеечка, большой семейный стол и никакого убранства.

Коля с Сергеем - сразу к столу. Сергей выставил бутылки шампанского. Коля шепотом: "Может, конфеты какие-нибудь есть? " Сергей сходил за перегородку, вернулся недовольный: "Ничего нет".

А я подумала: "Голодные, наверное, ребята. Шампанское шампанским, а поесть-то что либо - надо". И тут осеняет: "Так я же из магазина, у меня в сумке сыр". И выпали ла: "У меня есть сыр! " А Багров:

- Ну и что?

- Как что? Хороший сыр, пошехонский. Это же старина!

- Старина - это да, - соглашается Сергей.

Не успел он разлить в стаканы шампанское, как вышла рослая симпатичная жен щина за руку с ребенком. Рубцов, увидев ее, рванулся навстречу: "Полина! " Но она что-то буркнула в ответ, недовольно посмотрела в сторону стола и ушла с ребенком за перегородку.

Разговор за столом не клеился. Наскоро выпив шампанского и закусив сыром, Коля лег на диванчик-скамеечку и закрыл глаза. Делал вид, что хочет спать, а может, прошедшая ночь была бессонной и он действительно хотел спать.

Собираюсь уходить, но тревожусь за Колю: "Проснется - куда он ночью пойдет?" Коля приоткрывает глаза - и Сергею: "Ты проводи ее".

Сергей провожает меня, то есть выходит со мной на крыльцо. Прошу его, умоляю:

- Не обижайте его, не отпускайте ночью. У него никого нет в городе.

Сергей улыбается, кивает головой: "Да вы не беспокойтесь, я же его друг". 

Каждый раз, расставаясь с Колей Рубцовым, думаю: 

"Увижу ли снова? " Ведь свиданий мы не назначаем. Не видимся. Нас просто несло друг к другу. И этот весенний приезд окончательно закрепил место жительства поэта - Вологду. Да, Рубцов - вологжанин, хотя жилья по-прежнему у него нет. Ночует где попало: у друзей, даже у случайных знакомых. Таких знакомых было у него очень много. Правда, после смерти поэта они почему-то тоже называются друзьями. Но я прекрасно помню, как он мне говорил: "Я всех называл - друг, а друг у меня только один - Василий Иванович Белов".

* * *

О своих ночных скитаниях Рубцов умалчивал (он был еще и скрытным человеком), но о том, что жил у Чулкова и подолгу, он не скрывал. И условия-то у хозяев не ахти какие. (Я уже вспоминала о нашем приходе к поэту вместе с Рубцовым). Хорошо еще летом тепло и выручала веранда. Рубцов любил там отдыхать. Он мне рассказывал, когда вечером ложился спать, Борис обращался к жене, чтобы стелила чистую простыню. Она убеждала: "Я только вчера сменила". А Борис свое: "Я сказал - чистую!" 

Видимо, беспокойное было житье среди двух поэтов, и она этого не выдерживала, уходила.

"Понимаешь, - говорил тогда Борис Рубцову, - ушла, совсем (раньше, бывало, тоже уходила) ушла, будильник взяла.

"Это, - пояснил мне Коля, - не то, что ему будильника жалко, а то, что совсем, совсем ушла..."

Ко мне Коля приходил все чаще и чаще. Можно сказать, проживал целыми днями за исключением кратковременных отлучек-отъездов по своим делам. Я не выпытывала у него, что за внезапные исчезновения. Не осуждала за такое же появление в неназначенное время, даже иногда совсем поздно вечером (может, прямо с дороги?).

Однажды признался: "Меня на мотоцикле подвезли, я так летел! Да, да, летел! Распахнул пальто и как на крыльях".

Точно так же неожиданно он появился июльским жарким днем того же 67-го года. Помню, даже вздрогнула от резкого дверного звонка: "Наверное, он!" И верно: входит улыбающийся Коля и следом за ним тоже с улыбкой Нина Груздева. Что за причина общей радости? Нина, опережая Рубцова:

"У Коли новая книжка вышла".

А Коля прямо на ходу достает из кармана книжку, быстро кладет ее на стол. И тут от сквозняка распахнутых балконных дверей отрывается сверху от люстры рулончик -липучка от мух и плавно опускается Рубцову на лысину. Мне не по себе. Коля схватился руками за голову, побежал в ванную комнату со словами: "Да это ничего, ничего. Только я мух не люблю..."

Пока он умывается, рассматриваю книжку. Объемистая, не то что "Лирика", в суперобложке и название красивое - "Звезда полей". Только на рисунке мальчишечка в трусиках мне не нравится и грузная женщина над ним - тоже.

Вернувшись, Коля без предисловий четким почерком на первой странице пишет:

"Неле Старичковой, с любовью, а также на память обо мне и о Вологде. Рубцов. 21/VII-67 года"

Читаю, удивляюсь: почему о Вологде? Я же не собираюсь никуда уезжать. Он ничего не говорит, просто улыбается, он счастлив. Но, видимо, кроме меня ему есть еще с кем поделиться такой радостью. Как появился внезапно, так внезапно и уходит. И Нина с ним тоже.

На второй день часов около трех, когда я уже вернулась из поликлиники (работала посменно: с 8 до 14 часов или с 14 до 20 часов), продолжительный дверной звонок заставил буквально выскочить в коридор.

Там стоял в разухабистой позе Коля. Голова гордо приподнята, с наклоном набок, глаза блестят, рот расплывается в улыбке, правая рука за спиной (что-то прячет).

Пропустила в комнату. Господи, да что же это с ним? Он пьян. Таким я его еще ни разу не видела. Укоризненно качаю головой и говорю, что этого от него не ожидала.

Он смотрит на меня, моргает глазами, оправдывается, что, мол, встретился с друзьями.

"Раньше мы мало знакомы были, а теперь..." 

"А теперь, - договариваю за него, - и так приходить можно?!" Он улыбается и продолжает что-то прятать за спиной.

"Что у него там? - хотела за спину заглянуть, а он уже выбросил вперед руку, разжал кулак: "Это тебе".

Опять фотокарточка? Да, на этот раз поменьше и помятая, где он в папахе, молодой и грустный. Напоминаю ему, что он уже мне фотокарточку подарил.

"Это вторая..." И не улыбается уже, а хохочет счастливым смехом.

Я все смотрю и смотрю на него: то ли тот Рубцов - тихий и молчаливый (даже фразу до конца не договорит) или этот — раскованный, смешливый, разговорчивый, совсем непохожий на прежнего? Да, и это тоже Рубцов!

Он ловит мой внимательный взгляд и хватается руками за голову, прикрывает лысину.

"Ой, ты смотришь на меня, такого лысого".

"Ты тоже на меня смотришь..."

"Ты - другое дело, И я тоже был когда-то красивым!"

"Я вырос в хорошей деревне,

Красивым, под скрип телег!"

Приглядевшись, замечаю на его лице множество мелких оспинок. 

Спрашиваю: "Ты оспой болел?" 

"Нет. Это в детдоме".

Он сразу стал серьезным, задумчивым, даже хмель вылетел. 

И он рассказал мне, что в детдоме был один драчун-мальчишка, который не давал ему проходу. В драке исцарапал лицо. 

"Стоим, - говорит, - на линейке, я голову опустил, чтобы не видели, как кровь бежит. А мне кричат: "Рубцов, ты чего голову опустил? Встань, как следует". А у меня еще и слезы..."

Думаю, как же ухаживали за детьми в этом детдоме, если не ногти, а настоящие когти у детей выросли. Да и царапины остались не обработанными йодом. Я представила Колино детское личико в гнойных язвах, а потом и струпьях, оставивших впоследствии глубокие следы.

Оба молчим, каждый думая о своем. Рубцов первым нарушил молчание:

"Еще так было: иду по карнизу (мы в развалинах церкви часто играли), прошел уж половину, а шнурок у ботинка развязался, и я наступил на него, понимаешь, ни взад, ни вперед. Ну просто невозможно (развел руки в стороны). А ведь высоко..."

Он замолчал, понурился: не из приятных воспоминания, и сейчас, наверное, переживает заново. Поэтому не спрашиваю, что было дальше. Наверное, упал. Вот и на нижней губе след остался. А может, это другая история? Колина мысль бежит дальше:

"Я в техникуме начинал учиться, в Лесном, в Тотьме. Не понравилось мне там. Геологом хотел стать. Есть такая специальность - маркшейдер. Это когда ископаемые находят; то он первый определяет жилу, где можно добывать... А на флоте дальномерщиком был - это еще называют вперед смотрящий. Он всегда первый сообщает, что заметил на горизонте".

"И не даром, — думаю, - у него такое зоркое зрение". 

"И стихи я начал на флоте писать. Там один тип был, стихи писал, так его чуть не на руках носили. Ходил он, как король. А я думаю, чем я хуже? Взял да и написал стихи в стенгазету".

Коля замолчал, задумался, как будто опомнился: "Наболтал лишнее". Чувствую, собирается уходить. Но стала привыкать к его неожиданным появлениям и уходам. Так впервые для меня открылась страница Колиной биографии. 

* * *

После первой публикации воспоминаний в газете одна женщина удивленно спросила:

- Неужели ты все это до сих пор помнишь? Рассказываешь, как будто все произошло только что.

- Да, - отвечаю, - я помню каждую царапинку на лице Рубцова, помню часы и минуты, когда мы были вместе.

Рассказывая сегодня обо всем, постоянно чувствую присутствие поэта.

Мое повествование о Коле могло быть гораздо обширнее, я смогла бы полностью восстановить жизнь поэта в Вологде почти в хронологической последовательности. Но речь идет только о том времени, когда мы были рядом.

В творческих поездках я его не сопровождала (я не член Союза писателей), не была на различных встречах, празднествах, вечеринках, пикниках и других увеселительных и, может, даже деловых свиданиях. И встречи Нового года у Рубцова были не со мной. Он приходил ко мне обычно на второй день или в последующие дни.

Правда, один раз он сам мне сказал, что хочет встретить Новый, 1969 год со мной вместе. В таком праздничном настроении идем на улицу Яшина, поднимаемся по лестнице на пятый этаж, а навстречу нам сбегает В. Белов. Он мимоходом так бросил:

"Я за тобой... Приходи Новый год встречать". И, не задерживаясь, продолжал спускаться по лестнице. Коля вздохнул: "Ну вот, видишь, придется туда идти. Я же не могу... (Он развел реками.) Это же Белов". И почти шепотом: "А я хотел уехать. Может быть, еще успею?"

Понимаю: Белов приглашает Рубцова. Величина - величину, а я человек посторонний.

Получается, что расстались в одном году, а встретились уже в другом.

Во время длительного отсутствия Коля мог напомнить о себе телеграммой. Однажды даже удивил меня переводом на 300 рублей. По тому времени это были немалые деньги. А через два дня явился сам, объяснил, что боялся, что его обокрадут дорогой. И с тех пор, как появлялась круглая сумма, хранил ее у меня. Когда надо, брал понемножку. Уезжал тоже без денег, а потом, к примеру, получаю телеграмму: "Вышли половину телеграфом Бабаево привет Рубцов, а следом: "Вышли остальное телеграфом Бабаево востребования сделал покупки привет всем Николай".

Но чаще всего он был без денег, попросить в долг стеснялся и поэтому выражал просьбу запиской, подсунув мне или маме. Некоторые записки у меня сохранились. Вот как он писал.

Моей маме: "Анастасия Александровна, я получил перевод (больше ста, конечно, рублей), но почта (8-е отделение) закрыта. Прошу Вас до 2 января (подчеркнуто) одолжить мне 5 или меньше рублей. Все прежние верну 2 (или, может быть) 3 января. Друзей у меня не так уж много, у кого бы спросить мог. Извините".

Мне: "Неля, вообще-то я собирался обратиться к А. А. Значит, уезжаю в Москву (м. б., завтра), из Москвы я моментально могу выслать два рубля, если Вы мне сейчас займете. Н. Р. ".

И всегда Коля старался отдавать такой долг. Он знал, что мы живем небогато: у мамы - 40 рублей пенсия, у меня - 70 рублей зарплата.

---