- Откуда ты узнал, что я приехала? 

Не ответил, продолжая улыбаться. 

- У тебя есть кто дома? 

- Есть.

- А что они делают?

- Телевизор смотрят, - похвасталась: это моя покупка с новой зарплаты. 

- А я гармошку купил... 

Пригласила Колю подняться в квартиру.

(Он все тот же. И все будет хорошо! Напрасно я терзалась!) 

Но Коля опустил голову, замялся: 

- Нет, я не пойду. У тебя нет двух рублей?

Засмеялась. "Есть, - говорю. - От отпуска осталось. Как раз два рубля, железных". 

- А мне все равно.

Пока я ходила за деньгами, Коля поднялся по лестнице и ждал меня на площадке. Подала ему две крупных монеты. Он зажал их в кулак со словами: "Пойду к Чулкову", - повернулся, и как мальчишка, побежал по ступенькам. 

Остановилась. Стою на площадке. Смотрю ему вслед (подобного не ожидала) и тихо, почти шепотом говорю: "Вот так! Побежал и даже не оглянулся." 

- Что? 

Какой слух! Коля уже внизу и, услышав мою фразу, оглянулся с виноватой улыбкой. 

- Вот и все, - сама себе сказала я.

Это последний раз, когда я видела Рубцова в своем доме. Правда, он приходил еще раз. Но об этом - позднее. После такой неожиданной и нелепой встречи со мной стало происходить что-то непонятное: появилось предчувствие неминуемой беды. Успокаивала себя, оглушала таблетками. Все свободное время отдавала работе. 

Оставалась на студенческие мероприятия вечерами и в выходные дни. 

По городу ползли слухи о Рубцове. Повторю дословно, как слышала:

- Ну, Колька себе и бабу выбрал! 

- Выбрал? - возмущаюсь про себя. - Это же она... сама...

Вскоре до меня доходит другой слух: "Рубцов письмо написал с просьбой освободить его от этой женщины. Но это же смешно. Мужик, а справиться сам с бабой не сможет". Понимаю: "Да, не сможет, это же Рубцов!" 

Верно, что такое письмо он мог написать. Осталось в тайне, кому он написал такое письмо. Кто его читал? Кто распустил слух? И почему помощи не последовало? 

Проходит месяц, второй. Новых слухов о Рубцове нет. В творческий Союз не хожу, звоню, чтобы справиться, как он? Пойти к нему на квартиру по старой дружбе тоже не могу. Со мной - "свадьба", а там - неизвестно, как "его любовь" меня встретит.

Не ради красивых слов пишет в стихах: "Чужой бы бабе глотку переела..."

По-прежнему к Рубцову приходил Юрий Рыболовов. Он не мог не видеть, как живет поэт. После посещения Рубцова он не приходил ко мне, никогда не рассказывал, что там видел. Скрывал? Не знаю... Придет ко мне, спросит: "Рубцов не был?"

И улыбнется, словно подразнит: "Я сейчас к нему пойду."

И так каждый раз. И обязательно чем-либо угостит": помидором, яблоками из своего сада, конфетами, клюквой.

Прошу передать Коле привет. Согласно кивает головой. Но передавал ли? Если передавал, то как реагировал на это Коля? Не знаю: обратной связи не было. После посещения Рубцова, как всегда, Юрий ко мне не приходил.

И вот однажды (я даже сейчас, вспоминая все, испытываю душевный трепет и чувство вины) раздался пронзительный звонок в дверь. Даже вздрогнула: "Наверно, он!" Но не чувство радости, а страх, охватил меня. (Опять проверку решил устроить? Нет, такого я больше не выдержу.)

Попросила маму выяснить, кто там. Если Коля, то что ему нужно? А сама ушла в другую комнату. Надеялась на благоразумный разговор (к маме он относился с теплотой и уважением - не обидит!).

Из комнаты я услышала громкий рубцовский голос: "Да разбудите вы ее!" И опять пугающий длинный звонок и тишина.

- Он пьян? Что сказал? - спрашиваю у мамы.

- А я с ним не разговаривала.

-Как?

- Не могла... Не открыть. Попросила Володю.

У нас с этой осени жил Володя Хохрин, наш родственник, студент политехнического института. Он ответил, как можно вежливо и весомо, что я сплю.

Весь вечер и последующие три дня я не могла прийти в себя от случившегося. (Может, ему помощь нужна была?) .

Как я узнаю об этом? Идти самой к нему? Нет. Туда мне уже нельзя. Решила: пойду в Союз, надеюсь - встречу Колю там.

В комнате тихо. За столом одна Лиза. Обращаюсь к ней:

- Рубцов не заходил? Мне надо поговорить с ним...

- Он три дня отсюда не выходил. Тебя все вспоминал и ее тоже. Говорил, что ты добрая, а Люда талантливая.

"Раз так, - отметила для себя, - то мне и узнавать больше ничего не стоит. Если талант, то для него это ближе, чем доброта." Ушла из Союза, убеждая себя, что неожиданный Колин визит - это очередная игра, очередной всплеск поэтической души.

... Работа у меня теперь очень далеко. Дома бываю поздно вечером, так что на случайную встречу надежды нет. И семинаров литературных не предвидится.

Наступила зима. Не постоянная, не устойчивая: то морозы, то снеготаяние, гололед.

В такой вечер пришла в Союз писателей в числе приглашенных на отчетное собрание.

На этот раз Коля был рядом с Дербиной (сидели против меня).

Первое, что пронеслось у меня в голове: "Не надо ни прически, ни нарядного платья. Победа уже одержана".

Люда была в темно-зеленом (далеко не новом) сарафане, надетом на трикотажный свитер сероватого цвета. Будничный наряд! Рядом с Рубцовым, который не отличался элегантностью в одежде, все казалось нормальным, естественным. Так и должно быть.

"Как два голубка! - подумала я. - Но почему они оба прячут глаза?" 

Он, может, чувствует вину передо мной (столько лет душу мою терзал, "свадьбу" устроил!), она?

Писатели один за другим докладывали о том, что подготовили к печати. Дошла очередь до Рубцова. Но вопрос был задан почему-то сразу двоим (словно было известно, что это уже одно целое).

- Ну, пара, как у вас дела?

Люда почему-то (от смущения, что ли?) опустила голову, и Рубцов стал говорить за себя и за нее:

- У меня готов сборник "Зеленые цветы". У нее тоже есть... Да, Люда? 

Он повернул к ней голову и она несколько раз утвердительно кивнула, не поднимая глаз, негромко не то сказала, не то выдохнула: "Да, есть".

На этом собрание было закончено. Членов Союза попросили остаться. Остальные были свободны.

Мария Семеновна Астафьева и я подошли к столу, выбирая свою из наваленной кучи одежду. Подошла и Люда. Вся какая-то напряженная, погруженная в себя. Со мной - ладно, но с Марией Семеновной могла бы обмолвиться хоть словом. Но она, на ходу одеваясь, и, по-прежнему пряча глаза, почти бегом понеслась по коридору. Что она это так?

Мы с Марией Семеновной переглянулись, приостановились даже возле стенки. В это время распахнулась дверь и из кабинета выскочил Коля. Он боком, спиной к нам, побежал вслед за Дербиной. Мы опять переглянулись: "Что же происходит?" 

Коля догнал Дербину, но она не остановилась и продолжала уходить быстрым шагом.

- Я скоро приду. Ты поставь пока чайник, - сказал он ей вдогонку. 

На что Люда, не оборачиваясь, кивнула головой. Мимо нас Коля опять пробежал отвернувшись.

- Вот тебе и перебешусь! - вслух вырвалось у меня. - Это он так говорил, - поясняю я Марии Семеновне, - просил меня подождать его, пока перебесится.

- Перебесится!? - повторила Мария Семеновна. - Он жениться на ней хочет.

- Жениться? - в свою очередь удивляюсь я. - А мне казалось, что он к семье вернется.

Зима, как я уже говорила, была неустойчивой, улицы представляли из себя сплошной каток - такая была гололедица. 

- Не знаю, как до дому дойду, у меня еще артроз, - проговорила Мария Семеновна, - придется Виктора Петровича ждать. Долго ли они там сидеть будут?! 

Мне не хотелось идти домой и ждать (судя по поведению Рубцова) уже некого, и я предложила Марине Семеновне проводить ее до дома.

Дорогой она рассказала мне, что Коля приводил Дербину к ним на квартиру, представил как поэтессу.

- Мы, - говорила Мария Семеновна, - привыкли тебя видеть с ним. И поэтому не проявили к ней большого интереса.

В свою очередь я рассказала о том, как он приходил за ключом, кричал на меня.

- Кричал - это что! - нахмурившись и качая головой, сказала Мария Семеновна. -Он такое Виктору Петровичу устроил, так оскорбил, что тот был вынужден выставить его за дверь.

Представила себе эту картину, если Виктор Петрович, такой спокойный и уравновешенный, не мог поступить иначе. Значит Рубцов был в каком-то глубоком стрессовом состоянии. Или это у него был день проверок - показать себя негативно, узнать к себе отношение в подобной ситуации? Не в тот ли день от Астафьева (или наоборот) являлся ко мне?

Убедился, что Астафьев всегда постоит за себя (достаточно энергии).

А я? Я - ломаюсь... Вот и выбрал себе Дербину. Сильную!

Высказала Марии Семеновне такое предположение.

- Трудно его понять, - ответила она и задумалась. - После того, как нас познакомил с Дербиной, пришел один и сообщил: "Я запутался в женщинах", - потом поправив себя. - "Нет не запутался, я люблю женщину с ребенком."

Ответила ему: "Ну, любишь, так люби."

- Но я хочу на ней жениться.

- Женись, если любишь.

- Но она же с ребенком!

"Если любишь - ребенок не помешает". - Что я могла еще ему сказать?

Меня начало знобить, как в лихорадке. Мысли вспыхивали одна за другой: "Меня для него нет. Обо мне не советовался. Все играл, играл... А если отсоветовали? То кто?"

Чтобы не ошибиться, у Коли была привычка сверять свое мнение с кем-либо из друзей. Однажды (я уже это вспоминала) он говорил, что ты веришь каждому моему слову, но ведь я могу ошибиться.

Проводив М. С. Астафьеву до подъезда, я остановилась: идти домой или подождать Колю и спросить обо всем?

"Нет. Уже поздно!" - услышала в себе отчетливую, но чуждую мне мысль.

И, повинуясь непонятному приказу, пошла домой.

"Что-то тут не так! - возражаю "чужой мысли". - Сидят рядом, а светлой радости на лицах нет. Словно каждый погружен в себя по какому-то тоже неведомому приказу".

После принудительного сна (с таблетками) спокойнее на душе не стало, не покидало чувство тревоги.

И опять, как по какому-то приказу: "Ну, посмотри на окно, посмотри!"

Взглянула в затянутое узором морозное окно и ужаснулась. Там в окружении снежных завитков отчетливо выступило изображение черепа и скрещенных костей. Так символически изображают смерть.

Тут уж совсем мне стало не по себе. Смерть? Ему? Мне? За что? Что же делать? Что?

И опять подчиняюсь чужой воле: "Убери фотографию Рубцова. (Она стояла у меня на радиоприемнике). Убери навсегда, поставь другую..."

В замешательстве про себя спрашиваю неизвестно кого: "Какую?",,

- Ту, где ты с племянницей. Машинально выполняю и это.

- Теперь что?

- Череп.

- Какой череп? Это же смерть! Почему в моей квартире должен быть череп? В таком смятенном состоянии застал меня Рыболовов Юрий, по-прежнему веселый, улыбающийся.

"Вот, - думаю, - счастливый человек". Юрий угощает меня клюквой, крупной и спелой, и говорит:

- Рубцов тоже клюкву любил.

Не обращаю внимания на слова (любил, но ведь Рубцов жив. Может, оговорился?) Беру в рот клюкву. Ощущаю освежающую кислоту и даже успокаивающее действие. Но помню внушение, что мне нужен череп.

- Так вот, кто мне поможет! - даже обрадовалась. - Юрий - учитель.

В магазине школьных принадлежностей я видела учебный экспонат - человеческий череп рядом с глобусами, линейками, диаграммами и т. п. Для школы - можно. 3начит, можно и мне.

- Ты можешь достать мне череп? - спрашиваю Юрия. Он не удивляется моему вопросу, рассеянно смотрит по сторонам, словно убеждается, все ли на месте. И утвердительно кивает головой. Немного успокоилась. Просьба, оказывается, выполнима, почему такое нелепое желание, Юрий меня не спрашивает. Так же неожиданно, как приходит, встает и поясняет: "К Рубцову зайду."

Через некоторое время Юрий Рыболовов снова в моем доме. На этот раз он очень озабоченный. Напоминаю ему о черепе.

- А зачем он тебе? - спрашивает серьезно. И словно слышит об этом впервые.

- Так, надо. Это же смерть! Она должна быть рядом.

(Господи, какие глупые слова я говорю! Уверена, что выполняю приказ. Чей?) 

Но Рыболовова это объяснение не удивляет. Он в том же серьезном тоне произносит: "А-а, я думал для пепельницы..."

---