- Ну как ты? (Как будто никакого шума не было.)

- Да вот на уколы собираюсь. Почему-то поднялась температура. (Не знаю даже, отчего и лечилась, наверное, нервная лихорадка была.)

- Я пойду с тобой, - с готовностью отозвался Коля.

И мы пошли в ведомственную поликлинику УВД на берег реки.

В здание Коля не зашел.

- Подожду тебя здесь, у входа.

Задержалась я прилично, а когда вышла, Коли поблизости не было. Посмотрела туда-сюда и пошла домой. Через полчаса пришел Коля.

- Почему без меня ушла?

- Но тебя же не было...

- Как это не было? Я никуда не уходил. Я был внизу, у реки, под обрывом, на бревне сидел.

Все эти дни, пока я выздоравливала, он обращался со мной очень заботливо. ("Господи, - отмечаю, - ведь и таким может быть Рубцов.")

Сейчас, с высоты прожитых лет, я вижу себя в состоянии сильнейшего стресса. В мозгу постоянно крутилось: "Ты - не наша!" Для писателей я никто? Но принимают же меня в семье Астафьевых! А в семье Белова? Может для той семьи я - чужая?

Набралась смелости и пошла. До этого (я уже рассказывала) была там с Рубцовым. В доме Белова были только женщины: Ольга Сергеевна, жена писателя и Анфиса Ивановна - его мама.

Первый вопрос, что мне задали:

- Как Коля?

Без особых подробностей рассказала, что у Коли появилась женщина.

Это удивило их обоих. А Оля (так я ее называю) сказала, что видела две подборки стихов в газете, даже порадовалась, что мы с Колей рядом. Потом она спросила меня: пишу ли я?

Я показала свежую мартовскую подборку в многотиражке "На боевом посту". Оля посмотрела на снимок и отметила, что мы с Рубцовым даже немного похожи.

Не знаю почему, но в минуты потрясений я продолжаю писать стихи и мне становится немного легче.

В один из таких последних отсутствий Рубцова мне позвонил из союза Саша Романов и спросил: есть ли у меня новые стихи?

У меня они были, но немного, всего тринадцать ("Чертова дюжина"). Он попросил меня прийти с ними на обсуждение.

- Но у меня же только черновики. И думаю, что для серьезного обсуждения не годятся.

- Все равно приноси.

И я пошла. Оказывается, приехал из Москвы критик Валерий Дементьев. Прочитала стихи без волнения, совершенно безразличная к своему творчеству (это же не шедевры!).

Сейчас они у меня разрознены, в общей папке. Но помню, там были "Обида", "Ястреб в городе", "Рябина", "Провожание".

В "Ястребе" описала увиденное зрелище: ястреб на крыше сарая раздирал маленькую птичку, которая еще трепыхалась. Внезапный выстрел заставил вздрогнуть. Кто-то из соседнего подъезда метким выстрелом убил ястреба.

Тогда Виктор Коротаев посмеялся: "Подумаешь - птичку съел". 

Видимо, это было потом рассказано Коле. И он, появившись в городе, прибежал очень взвинченный.

- У тебя есть про ястреба? Так это же обо мне. Ты больше никому не показывай его. (И это был тоже Рубцов!)

Я согласилась никому не показывать, но оставила в черновике, когда решила сегодня кое-что из него процитировать, то стихов на месте не оказалось. Хочешь верь в нечистую силу, хочешь - не верь. Вот так заканчивалось стихотворение: 

Смотреть на это так

  невыносимо! 

Припомнился недавний разговор, 

Где я себе пощады не просила, 

Самой судьбе доверив приговор.

Стихи на обсуждении получили хорошую оценку. Мне пожелали новых успехов. 

Понемногу наступает выздоровление. Все вечера Коля был со мною рядом. Уравновешенный, спокойный. И это действовало успокаивающе. Но случилось то, что невозможно было предугадать. На 1 Мая ко мне явился неожиданный гость. Молодой человек из Молдавии. Прошло, пожалуй, около пяти лет, как мы познакомились с ним в городе Бельцы в Молдавии. Он ездил с бригадой на север в сторону Архангельска по договору (что-то связано с заготовкой леса). На обратном пути решил заглянуть в Вологду. Коля, по обыкновению, сидит на диване, листает какую-то книжку. И вдруг заходит этот красавец. 

Была настоящая немая сцена. Первым опомнился Коля.

Когда мой гость в прихожей снимал пиджак, Коля внимательно, подозрительно смотрел на меня, потом опустил голову и тихо сказал: "А он интересный."

И тем же тоном: "Ну, я пойду". Выдало его волнение: он по ошибке чуть не надел пиджак гостя.

Виктор Гыдей, оказывается, приехал специально сделать мне предложение выйти него замуж.

Но мне уже все на свете затмил Рубцов.

Проводила Виктора после праздника, пообещав приехать в Молдавию и там дать ответ.

На другой день пришел Коля и сразу сообщил:

- А у меня тоже гости были...

- Я знаю.

- Откуда? - удивился Коля.

И мне пришлось рассказать, что во время моих бессонниц, когда я усиленно, напряженно о чем-то думаю, закрыв глаза, я вижу происходящее событие.

- Ну и что же ты у меня видела?

- У тебя были две женщины.

Коля удивленно смотрит на меня, а я продолжаю:

- Одна женщина черная, другая - светлая. Они боролись между собой, кричали.

- И кто победил? - Коля уже с интересом слушает меня.

- Победила светлая женщина. 

Тут Коля даже руками всплеснул:

- Все правильно. У меня были две женщины. Они боролись. И светлая победила. С тех пор Коля стал присматриваться ко мне, как к загадочному существу. Скорей всего, загадкой был он, а я — следствие его импульсивности, духовного влияния. 

В моем присутствии Коля больше не повышал голоса. Я не видела его пьяным.

- Я уезжаю в Москву. Провожать меня не надо. Ты там у меня прибери немножко.

У меня в это время были семинарские курсы по журналистике и я решила совместить уборку и подготовку к занятиям в его квартире.

Пол до того был грязен, что пришлось применить порошок тринатрий фосфата, который как умягчитель воды при стирке белья применяли дома. Остаток порошка завернула в обрывок газеты (пригодится еще) и припрятала за ножку дивана.

Помыла стеклянную посуду, наверное, около двух десятков от поллитровых до трехлитровых банок (приготовила к сдаче).

В комнате стало светлее. На полу появились солнечные зайчики. Не хватало только цветов. И когда, примерно в половине июня, зацвела черемуха, я поставила на письменный стол в стеклянную банку душистый букет.

Коля примчался ко мне утром радостный.

- Ой, как ты мне хорошо все сделала!

- Посуду, - говорю, - сдать не успела.

- Да ладно, сам сдам... А какой порошок ты у меня оставила?

Нашел все-таки. А я приберегла для следующего пользования. Так и объяснила ему.

- А я его выбросил!

Суеверным он был, мнительным. Все-то ему казалось, что вредят ему, что-то против него затевают.

- А фотографию мою ты взяла?

- Да, я. Но на время. Пока тебя не было... Сейчас тебе отдам.

- Она у меня была для книжки. Ну, ладно, не надо, пусть будет у тебя. 

Как съездил, что нового - не говорит. А он должен уже закончить институт. Такой уж он человек, не вытянешь, что не хочет сказать. Тогда начинаю говорить я:

- Коля, ты болел. У тебя была высокая температура. Что-то простудное. И еще была драка. Не простая драка, была кровь. Тебя уводили... (Я все это видела в своем бессонном полузабытии.)

Коля опять, как в прошлый раз, внимательно посмотрел на меня.

- Да, я болел гриппом. И драка тоже была. Ну у тебя и голова! Но не рассказал, с кем была драка. (Уже говорила о его скрытности.) Позднее, как бы между прочим, высказался: поспорил с Евтушенко.

- Он про меня сказал, что это "русопятство". 

Когда это было? В этом случае или в другом?

- Ты какие цветы любишь? - так же неожиданно, научившись у него, спрашиваю совершенно серьезно.

Он удивленно смотрит на меня. (С чего это, мол, она о цветах?) 

А я продолжаю:

- Ты любишь георгины? 

Тут Коля взорвался:

- Ты что, поэзии не понимаешь? Хотя и никто здесь не понимает. Пожалуй, только Чулков и Чухин.

Вскоре Коля уехал. На этот раз на Север, а может быть и в Свердловск. Я узнала, что он побывал там у женщины, с которой два года жил его брат Алик. (Он разыскивал брата.) 

Я тоже хотела его найти (уже после - в 1971 году). Среди бумажек поэта я нашла сначала адрес родственников этой женщины, потом и ее. 

Это Валентина Игнатик. Она послала мне фотографию Алика и рассказала о посещении ее Колей Рубцовым. 

Расстались они с Аликом не из-за ссоры, просто Алик получил известие, что у его жены плохо со зрением. И он не может оставить ее в таком состоянии. 

Из писем я узнала, что Алик тоже хорошо играл на баяне и успехи в поэзии он делал раньше Коли. Был отмечен на разных литературных конкурсах. Вот опять я отвлекаюсь.

Итак, Коля в отъезде.

Приехал он серьезным, казалось, повзрослевшим. В комнате не вижу признаков пьянки. Появилась озабоченность. На столе прислоненные к стене три иконы. Одна очень старая с расколотым краем, поменьше и рядом маленькая, картонная. Про первую икону он сказал: "Это, кажется, очень древняя. Как ты думаешь, наверное, 16-го века?" Что я могла сказать? Конечно - не знаю.

Коля несколько раз прошелся по комнате. Чувствую, что куда-то собирается уходить. И точно, вдруг говорит: "Мне посылка пришла. Пойдем вместе сходим. Это рядом, в этом доме, внизу." В посылке было что-то мягкое, объемное.

Вместе вернулись назад в комнату. Коля стал нетерпеливо сдирать бумажное покрытие. (Я даже толком не разглядела, откуда посылка, вроде бы с какой-то северной станции.)

Проглянула нежно-голубая ткань. Стеганое одеяло! 

Коля улыбнулся своей неповторимой улыбкой - одними краешками губ и прижался к одеялу щекой. 

Взрослый ребенок, да и только!

...Через несколько дней при моем появлении в его квартире, Коля быстро взял со стола запечатанный конверт и сунул его в карман. "Опять тайное письмо?"

- Пойдем. Мне надо отправить срочно письмо.

Когда дошли до речного вокзала (шли по тротуару возле реки), он достал из кармана письмо, посмотрел на меня:

- Это не то, что ты думаешь... Это не для женщины. Хотя - тоже. Но для другой, по другому поводу. Это для художницы.

Через дорогу был почтовый ящик, и Коля посмотрел в ту сторону, потом на меня: "На, отпусти в ящик сама..." Взяла в руки конверт. Там красивым рубцовским почерком было написано: Джанне Тутунджан. Когда я опустила письмо и подошла к Коле, он озабоченно пояснил:

- Понимаешь, книжка моя уже выходит. Все готово, а для обложки ничего нет. Я хотел, чтобы она...

Так мы стояли возле пристани и разговаривали, и вдруг Коля предложил:

- Давай зайдем в "Якорь".

Это ресторанчик на плаву о котором Коля "Вечерние стихи" написал.

Я там ни разу не была, но мне не очень хотелось туда идти. Ведь там какая-то Катя! Скрепя сердцем, пошла.

Надо же такому быть: все столы заняты. Только на одном два свободных места и тут же знакомые лица - двое военнослужащих из Кипелова. Один - знакомый моей двоюродной сестры Светланы - Юрис и второй - его друг, которого я в мартовский день представила для Коли своим двоюродным братом.

- Почему одни? - спрашивает Коля. Те пожимают плечами.

- Вы собираетесь жениться? - И тут же добавляет. - Надо жениться! Только выбирайте молодых!

- Да мы знаем, - оба, почти в один голос, отвечают неожиданные собеседники.

Дальше разговор не клеился. И молодые люди вскоре ушли. И тут Коля начал устраивать представление.

Встал, вынул из вазочки на столе крохотный букетик полевых цветов (гравилата) и, поддерживая его на вытянутой руке, торжественно направился к двум сдвинутым столикам, где сидела целая компания.

---