Мне помнится из медицинских учебников, что половое чувство - одно из самых сильнейших. И противостоять такому инстинкту может только человек с очень сильной волей. А он плыл по течению. Он прожигал жизнь!

"Ночные бабочки" как нарочно летели и летели на его огонь. Но и я ему была нужна. Это я чувствовала. Ему нравилось что-нибудь поручить мне.

Пришел однажды и подает записки на 2-х листах, где на одной написано - Первое, на другом - Второе.

Первый листок не сохранился. Точное содержание забылось. Но что-то было вроде этого, написанного в другой день.

"Если есть у тебя немного денег, то займи мне три рубля.

Не знаю точно тот день, когда рассчитаюсь. Но знаю точно, что это будет. Извини. Н. Р. Пойдем."

"Второе. (Просьба, если можешь) зайти на прежний адрес (Набережная и т. д.) и дальше идти (не заходя в тот проклятый дом) в ЖКО завода "Северный коммунар" взять там паспорт и военный билет насчет прописки (завтра должен я здесь прийти к управдому.) Могу написать записку в то ЖКО. Можешь ли?"

Слово "можешь ли" он округлил знаками вопроса, кроме положенного правилом, еще сверху и снизу.

Выполнила поручение. Разыскала ЖКО. Это было длинное одноэтажное строение, как барак.

В тесной комнате, плотно уставленной столами, сидели женщины. Все, казалось, заняты одним важным делом. Не знаю, к кому обратиться. Подошла к женщине, сидящей напротив входной двери. Сказала ей о цели моего визита. Она нелюбезно оглядела меня с ног до головы и резко бросила:

- Что это? Он уж и сам не может прийти? Давно тут лежат (чуть не сказала "валяются").

Нагнулась и достала из ящика документы и с таким жестом, словно хотела их швырнуть, сунула мне в руки.

На следующий день вечером отправилась к Коле. На сердце было неспокойно.

Когда я позвонила, за дверью послышался женский шепот: "Не открывай" и его: "У нее ключ".

- А мне куда, может быть, в ванную?

Его голос: "Не знаю..."

"Что уж так перепугались? Наверное, уже другая. Та вела себя смело." И в первый раз за все время я достала из сумки ключ и вставила в скважину замка, а Коля, видимо, ждал и боялся этого.

Он крепко зажал винт запора, ключ было невозможно повернуть.

- Коля, - говорю, - если мне нельзя войти, то выйди сам и возьми свои документы.

- Я не могу, — громко кричит за дверью, - Я уезжаю.

- А как же паспорт?

- В ящике оставь!

"Ну уж нет, паспорт я с собой унесу. Теперь ты сам за ним..."

На следующий день прибежал и стал отчитывать, как девчонку:

- Вот, я из-за тебя не мог уехать. У меня же паспорта не было. Говорил: оставь... 

Выговорился, а мне упрекнуть его не за что.

- Если бы я не приходила в этот вечер, то ты бы без паспорта уехал!?

Мой вопрос остался без ответа.

Сунув в карман паспорт и военный билет, он выпорхнул за дверь.

Время тянется утомительно медленно или, скорей всего, просто остановилось. И внутри меня словно что-то оборвалось. Прохожу мимо дома и ловлю себя на том, что не могу не остановиться и не посмотреть на его окно. Окно не светится. Значит уехал. Но куда и зачем?" Да мне-то, какое дело! - начинаю убеждать себя. - Он-то вон как со мной..."

Прошло, пожалуй, недели две. Вечерами я одна со своими мыслями. Начинаю перебирать вновь и вновь начало нашего знакомства. И так день за днем до последнего мартовского инцидента.

Он стал другим? Или "проявился", когда появились соответствующие условия?

Откуда взялась эта женщина? Рубцов не мог подобрать ее на улице. Значит кто-то привел, кто-то познакомил. Но кто? Конечно, его друзья.

Может, не подозревают, что делают медвежью услугу - пусть позабавится, несут вино, водку - пусть выпьет!

В моем присутствии такого шабаша в квартире я не видела. Бог избавил меня от этого. Правда один раз я была в шумной квартире в день выборов в местные Советы. Утром пришел Коля около 10 часов.

- Ты уже проголосовала?

- Да.

- А я еще нет!

- Пойдем вместе сходим на мой участок, а потом куда-нибудь.

Помню, что сначала мы зашли к нему за паспортом. Не задерживаясь, минут, наверное, на пять заглянул к нему Борис Непеин.

Потом пошли на избирательный участок. И Коля, проголосовав, принял решение: пойдем к Коротаеву. (Он жил недалеко в этом районе.)

В квартире было шумно. Настоящий мальчишник. Наверное, полдюжины добрых молодцев.

Колю приняли с восторгом и объятиями, не замечая меня. Что делать, если я такая незаметная! Хотела повернуться и уйти, но Коля (почувствовал, что ли) оборачивается и громко говорит:

- Неля, ты не уходи!

После этого Виктор подходит ко мне:

- Посиди тут. Мы сейчас придем.

И оставляя со мной одного из своих приятелей, вся ватага выходит из квартиры. Перед дверью Коля еще раз повторяет: "Не уходи!"

Мы сидим со "сторожем" (так я его про себя назвала) на кухне. Оба молчим. Наконец он спрашивает: "Вы с Рубцовым?"

Не знаю, что он имел в виду, задавая этот вопрос. Живу ли я с Рубцовым? Дружу ли? То, что пришла с ним, и так ясно.

И я ответила: "Да!" (А как же иначе! Просто с Рубцовым! Всегда с Рубцовым! Другого и быть не может.)

Больше мой "сторож" не задавал ни одного вопроса, а вскоре явилась шумная компания. И что тут началось! Галдят, шумят. Просят Колю почитать стихи. Он отмахивается, не хочет. И все-таки уговорили.

После очередного стаканчика Коля вдохновился и стал читать "Вечерние стихи", вызывая одобрение, восхищение.

День клонился к вечеру. Виктор опомнился: "А я еще не голосовал?" Какое голосование! Он уже тяжело прилег на диван. И вскоре заснул. Плохо стоит на ногах захмелевший Коля.

В дверь позвонили: пришли с избирательного участка с урной для голосования. Кто-то из друзей нашел паспорт Коротаева. И члены комиссии разрешили опустить бюллетень за хозяина.

- Неля, я не могу тебя проводить! - сказал опьяневший Коля, - Я останусь здесь.

И я ушла.

Оставляя Колю в квартире Виктора Коротаева, была уверена, что все там будет спокойно. Компания мужская, но люди интеллигентные.

О непристойном образе жизни Рубцова не хочется думать. Но меня вновь озадачило появление неожиданной круглолицей гостьи. На этот раз она шла из дома Рубцова рано утром в компании мужчин. Что там было?

Наверное, пировали всю ночь.

Уверена, что ни одна жена не разрешила бы мужу такой гулянки в своей квартире. А Рубцов - один. У него можно. Он всех принимал. Даже рад этому. Чувствовал себя хозяином: что хочу, то и делаю. (Раньше-то скитался по чужим углам.)

Никогда не забыть воскресное утро. Незадолго после того, как смотрели фильм "Фараон". В квартире появилось обновление. Коля демонстративно - при мне - уселся в кресло, взял в руку палку, как жезл. Стал постукивать об пол, гордо подняв голову и повторять: "Я - фараон, я - фараон!" Глаза его сверкали. Тогда он показался мне совсем чужим. И рубашка на нем была необычная - черная с красными искорками вразброс. Что-то трагическое было в этом. Почему он купил такую? (Или подарили?) Сам говорил, что он не любит черный цвет.

И тут же противоречиво заявил, что любит женщину в черном (подумала - жену.)

Когда смотрела на него, сидящего в кресле, почувствовала, что он отдаляется от меня.

Но, стараясь скрыть свое волнение, пошутила:

- Вот, теперь пора и гаремом обзаводиться.

В точку, наверное, попала, потому что он быстро вскочил и заговорил:

- Нет, это так. Это кресло не для меня, для гостей.

Галантно-вежливо повел рукой в сторону кресла: "Садись!"

На кресло был накинут узкий лоскут узорной ткани - остаток от шторы - так, что была видна красная обивка.

Похвалив его покупку, я расправила рукой ткань, а Коля подскочил к шторе на окне, взялся за нее рукой, другой погладил, посмотрел на меня. Такое счастье на лице! Как у ребенка.

Он заглядывает мне в лицо, хочет чтобы ликовала и я. Я не разделяю его восторга. Тогда он начинает громко мне внушать:

- Это же лен! Понимаешь, лен!

- Да, это хорошо, красиво. - Или что-то в этом роде говорю я. Но предчувствую, что мне в этом доме не жить. Не зная, чем еще порадовать меня в своем доме, он вдруг предлагает:

- Пойдем к Астафьеву. 

Пошли. День солнечный, теплый. Вербное воскресение. Навстречу нам попались две девочки с пышными букетиками вербы. Коля наклонился к ним:

- Ой, какие хорошие девочки! И с вербушками. А мне вы не подарите? Девочки охотно поделились пушистыми прутиками. И Коля, уже гордо подняв их кверху, сразу же при входе в дом Астафьевых, преподнес их Марии Семеновне.

- Можете пройти на кухню. Выпейте, если хотите. Там есть лимон. Можно и лук. Виктор Петрович его любит.

Прошли с Колей на кухню. Он налил себе полстопки водки, чуть-чуть плеснул мне.

- Ты что будешь?

- Лимон.

- А я - лук.

Выпив и закусив, Коля выходит из кухни и объявляет:

- Я ел лук, как Виктор Петрович, а она - лимон.

- Ну и хорошо, - отвечает Мария Семеновна, занятая домашними делами.

Как я заметила, она никогда не сидела, сложа руки. И сейчас что-то вяжет - шапочку или беретик. Виктор Петрович занят в кабинете. Ирина - дочь Астафьевых - играет на пианино у себя в комнате. Мы разговариваем с Марией Семеновной.

Коля идёт к Ирине. Слышно, как он озорно смеется, подшучивает над ней.

Вскоре она прекращает музицирование и выходит к нам в общую комнату.

Коля не перестает озорничать. На что Ирина отмахивается: "Ну, дядя Коля!" Коля сразу посерьезнел: "Какой тебе дядя? Мы наравне." (Девушке около 20, ему - за 30).

На громкий разговор вышел Виктор Петрович, смеется:

- Думаю, что за дядя у нас объявился? А это ты!

Виктор Петрович. Умнейший человек. Уважаю и ценю. Мне хочется его постоянно видеть и Марию Семеновну тоже. Но нельзя же часто надоедать таким добрым людям. Стараюсь сдерживать свои порывы.

Но загнанная внутрь боль поведением Коли ищет выхода. И я решаюсь пойти к Астафьевым. На этот раз одна. Без Коли.

Там, естественно, разговор пошел о нем. Рассказала Марии Семеновне, что произошло (только про нож умолчала).

Говорю, появились перемены, одеяло появилось...

- Одеяло это я ему сшила из 2-х детских.

Да, я заметила: Мария Семеновна, по мере возможности, заботилась о нем. Я увидела на подоконнике у Коли коробочку с витаминами. Почитала инструкцию. Ценное лекарство.

- Где же ты достал это?

- Это мне дала Мария Семеновна.

Коля бережно подержал коробочку в руках и поставил обратно, как сувенир.

Думаю, что принимать таблетки он не стал, потому что при лечении выпивать нельзя. А у него всегда вино вместо пищи.

Мария Семеновна мне, в свою очередь, рассказала, что Коля приходил с двумя женщинами. Сначала с одной, молчаливой и немногословной.

А представил так: "Это мать моего ребенка!"

(Я несколько раз впоследствии повторяла эту фразу про себя, поэтому хорошо запомнила.)

Тогда я подумала: "Как же так! Он не признает ее женой. Он не хочет жить вместе? Но он же дает ей свои новые адреса и она приезжает. Она была во всех домах, где он получал жилье. Сам постоянно ездит в Тотьму. Только из-за Лены?

Лену он, конечно, очень любит. Интересно получилось (это к слову): я привезла племяннице платье из командировки, из Шексны. Показываю ему. А он даже остолбенел от удивления. Оказывается, что он сам купил точно такое же для Лены и в другом месте. А как воспринимать его стихи "В минуты музыки"? Без любви, мне кажется, такое не напишешь. Так значит я обманывалась. Она для него - ничто? Чей же союз я берегла!? Мысли наплывают, толпятся.

Мария Семеновна, между тем, рассказывает мне про другую особу. (Я поняла, что это та самая "бабочка", которую я видела.) "Смотрины устраивал! - первое, что приходит мне в голову, чтобы объяснить такой поступок. - Надеется - посоветуют: кто из них лучше. Сам не может решить. Эх, Коля, Коля..."

Очень развязно, смело бела себя вторая. Она хотела показать свою начитанность,

- У вас много книг, - отметила она. - Я недавно прочитала книгу, "Сага о Форсайтах" называется. Толстая такая... 

В ее понимании "толстая" - значит особая, лучшая, ценная. И она хотела этим похвастать. 

"Она, видимо, для Рубцова своя, а я - "не наша"? Не моя - это было понятно. Что же имел ввиду Рубцов?" 

Мария Семеновна только плечами пожала. Что тут скажешь? У поэтов своя логика.

Тяжелый, сложный человек Рубцов. Отдохнуть бы без него, отдышаться. А я лишила себя сна и покоя, даже еды. Чувствую, что таю с каждым днем... Да и работа не в радость. Утомляет. Для меня ли газетное дело?

Виктор Петрович работал у себя в кабинете. Мы сидим с Марией Семеновной на кухне, поэтому я не заметила, как подошел Виктор Петрович.

- Ой, Неля, как ты плохо выглядишь, - сострадательно произнес он и даже покачал головой.

- Я скоро в Москву поеду, Кольку там увижу. Может сказать ему? Сказать? - Виктор Петрович вопросительно посмотрел на меня.

У меня даже дыхание перехватило. Только кивнула. И подумала: "Вот если бы Рубцов был как Виктор Петрович. А тот - ничего, ну, ничего не видит. Измучил, вымотал..." 

Не знаю, что и как говорил Астафьев обо мне в Москве Коле, только он очень скоро явился. 

---