Наедине с Рубцовым

Нинель Старичкова

На следующий день, когда гостей и хозяев не было дома, уговариваю Колю дать выстирать его рубашку, ту шелковистую, цвета морской волны, в которой встретила его в марте. Прошло столько времени, а он все в ней.

Он очень смущается, не соглашается. Но убеждаю, что не беда, что нет смены. День жаркий солнечный, рубашка высохнет быстро. Прошу принести мне из колодца воды. Наконец он решается, приносит воды, снимает пиджак, сдергивает рубашку. И тут же быстро, словно стесняясь нетронутого загаром тела, надевает пиджак: "Я пойду пока..."

Вскоре вернулись и хозяева, и гости.

- Как у вас дружно, - с порога говорит мне сестра Зины, - смотрю, рубашечка висит. Жили бы вы вместе...

Что я скажу на это? Когда сама не понимаю, что и зачем нас удерживает вместе и в то же время врозь.

Вскоре пошел дождь. Мелкий, нудный. Коли нет. Тревожусь: "Где же он в такую погоду? " Он пришел к вечеру, промокший, но радостный. И сразу сообщил: "Я чуть не заблудился". И стал доставать из карманов пиджака белые грибы. (В лесок, значит, слетал!)

Назавтра с утра день опять выдался солнечным. Начался уже сентябрь, но заморозков еще нет. Поэтому в палисадниках возле домов радовали глаз цветы. (Осень была похожа на лето.) Мы шли с Колей вдоль улицы. Он казался счастливым, улыбался и вдруг высказал: "Прав был поэт, что кроме свежевымытой сорочки ему ничего не надо. И действительно: ничего, ну ничего не надо..." Он даже приостановил шаг и восторженно развел руками.

Потом, как бы случайно, бросил взгляд на цветы:

- Это, кажется, георгины?

- Да.

- Они, наверно, последние..., - сказал тихо и печально.

Так мы дошли до магазина. Я остановилась (мне надо за покупками), а он со словами: "Мне в редакцию" - побежал дальше.

Вечером к ужину Коля не пришел. Я не думала ни о чем плохом. Раз ушел в редакцию, может у кого-то из друзей остался. Легли спать. А ночью разбудил стук в дверь. Выбежала, открыла Коля. И не один, с мужчиной. Коля нетвердо стоит на ногах, улыбается и поминутно повторяет:

- Я вам говорил... Это она... самая, самая...

Мужчина поддерживает его и начинает извиняться: "Вы уж извините, мы его немножко подпортили..."

Коля убеждает, что был с хорошими людьми: "Это же рыбаки. Я был у них".

Не сержусь, закрываю на запор дверь. Коля спокойно, без шума устраивается спать на диван. Иду спать сама к тете Лиле в соседнюю комнату. Она проснулась, спрашивает: "Что это он так поздно? Кажется, пьяный..."

- Да, — говорю, - немножко...

Быстро засыпаю.

Глубокой ночью тетя Лиля будит меня: "Он что-то говорит, зовет кого-то, сходи, посмотри...".

Встаю. Останавливаюсь в проеме двери. (В длинной ночной сорочке в темноте я, наверно, была похожа на привидение.) И тихо спрашиваю:

- Коля, ты что?

- Принеси воды попить, только не кипяченой.

Прохожу на кухню, зачерпнула ковшом холодной колодезной воды, подаю.

Он с жадностью, крупными глотками пьет эту воду. А когда я взяла в руки пустой ковш и пошла отнести его на кухню, он ни слова не говоря, ухватил меня за косу (я на ночь волосы заплетала).

Этот резкий жест мне не понравился, я увернулась, тоже не говоря ни слова. А про себя подумала: "И такой бывает Рубцов: грубый, невоспитанный. Хотя откуда этому быть..."

На другой день Коля казался выспавшимся, свежим, даже не похоже, что накануне был пьян.

Знаю, что обычно пьющие мужчины в таких случаях выглядят страдальцами, ищут, чем бы опохмелиться.

Стараюсь понять почему у него такое хорошее настроение. Он нетерпелив, ему что-то хочется мне сообщить, он даже говорит: "Пойдем, выйдем".

Вышли, идем по улице. Вдруг он останавливается, поворачивается ко мне и с паузами произносит: "Послушай... Как? ... Это тебе:

Замерзают мои георгины

И последние ночи близки

И на комья желтеющей глины

За ограду летят лепестки...

- Ну, как? "

Мне стало жутко от этих строк. И я сказала: "Как это страшно! " Мне почему-то представилась железная могильная ограда, смерзшиеся комья желтой глины с лепестками опавших цветов. Но об этом я ему не сказала.

Коля был доволен впечатлением, которое произвели на меня его стихи. А я ощущала почти физическую боль в сердце.

Это состояние тревоги, постоянное ожидание чего-то ужасного так и осталось со мной на все время нашей дружбы. Понимала, что в жизни поэта есть что-то неприкосновенное, что он возвращается памятью в навсегда утраченное прошлое, которое оборачивается для него неизбежной катастрофой.

Сосновый приветливый Липин Бор. Природа еще хранит тепло уходящего лета. А у него и глубокая печаль. И еще — пожелание:

Не порвать мне мучительной связи 

С долгой осенью нашей земли, 

С деревцом у сырой коновязи, 

С журавлями в холодной дали...

 

Но люблю тебя в дни непогоды 

И желаю тебе навсегда, 

Чтоб гудели твои пароходы,

Чтоб свистели твои поезда!

Но об этом я узнаю позже. Полностью стихи будут дописаны в Вологде. "Посвящение другу" - так он их назовет. И каждый, кому был близок Рубцов, кто считал своим другом, будет думать, что адресованы они только ему, но это касается не только этого стихотворения. Ребусов у него в стихах сколько хочешь.

Но я отвлеклась. Оставалось три дня до отъезда в Вологду. Двенадцатого сентября я должна быть в Харовском доме отдыха. Осталось нанести последние визиты знакомым. Если будет хорошая погода, то еще раз сходить за грибами. Правда, еще предстояло поддержать местную традицию - помыться в общественной бане.

Тетя Лиля с материнской заботливостью достает рубашку сына для Коли.

Мне до сих пор вспоминается он - свежий после бани, франтоватый, с отворотами яркой клетчатой рубашки поверх пиджака. Любуюсь им: "Какой он сияющий!" Он думает, что я смотрю на его выпущенный воротник, и виновато говорит: "Раньше так носили...".

Этим же днем в огороде нашего дома, копаном и перекопанном, наверно, сто раз, я увидела металлический предмет. Что это? Беру в руки. Иконка! Зову Колю: "Смотри, что я нашла! " Он прямо выхватывает иконку из рук (я даже не успела разглядеть, что там изображено) и ложит в карман.

- Это мне.

- Как это сюда попало?

- Паломники, наверное, здесь проходили, - говорит Коля.

- Какие паломники? В огороде? Здесь и дороги не было. И поселок новый. После войны застраивался.

Во всяком случае, факт появления иконки был. Ни он, ни я не подумали о каком-то предзнаменовании нам свыше.

Куда потом Коля дел эту иконку, не спрашивала. Он любил раздаривать личные предметы. Наверное, подарил кому-нибудь из близких ему друзей. Но я и сейчас помню серый цвет, ощущаю тяжесть металла, ее размер (примерно 4x4 см), один край неровный (похоже, что створка).

На другой день Коля не спешил в редакцию. Я напомнила ему, что скоро уезжать и поэтому должна зайти к моей школьной подруге Лиде Ферапонтовой (по мужу Кузнецовой). Если хочет, можем пойти вместе. Он согласился. И мы пошли, предварительно купив конфет к чаю.

У Лиды я неосторожно пошутила над Колей, когда к нам из комнаты вышла ее маленькая девочка, и он умиленно воскликнул: "Ой, какой малыш!"

- Ну, - говорю, - Коля, ты уже девочку от мальчика отличить не можешь!

Он так вспылил, будто я ему нравоучение читаю. Резко выкрикнул: "Ты еще замечания мне будешь делать!"

Но быстро успокоился, тем более, что пришел с работы муж Лиды Михаил. Мы с Лидой ушли в другую комнату, а они остались беседовать вдвоем. Когда собрались уходить, Коля мне обрадовано сообщил, что нас приглашают в лес за волнушками. Поедут на машине, рано.

- Поедем!

- Конечно, поедем!

На улице уже было темно и прохладно, когда Лида и Михаил пошли нас провожать. Договорились о завтрашней встрече. А Коля (присматриваясь в темноте) выпалил: "Лида прижалась к мужу, как тополек, а мы так идем...".

Утром рано мы были на ногах. Сначала заехали за нами на машине, потом за другими попутчиками. Там, видимо, удивилась, что у Коли одежда не для леса. Пригласили его в дом. Смотрю, оттуда выходит в сапогах, в длинном плаще. Остановился у калитки, посмотрел сам на себя критически. (Он был очень смешон в этом наряде, "как мужичек с ноготок" - в больших сапогах...). Махнул рукой, сказав, - "Нет, я лучше в том!" - побежал переодеваться. Так и поехал в лес в ботинках, в своем единственном на все случаи жизни коричневом костюме.

По дороге к лесу остановились в первой встречной деревеньке. Наши попутчики вылезли из машины и пошли в крайний дом воды напиться.

Пошел с ними и Коля, а я осталась, сказав ему, что не хочу пить. Не прошло и двух минут, как Коля уже бежит обратно, а в руках у него пол-литровая банка молока. И прямо ко мне: "На пей. Это же не вода, а молоко. Пей все, я уже пил". Выпила все, он остался довольным. Побежал отнести банку в дом. А я засомневалась: "Ведь, наверно, не пил он молоко. Если только глоток сделал, а остальное мне выпоил. Получилось, что я его водой поила, а он меня молоком".

Дальше мы нигде не останавливались и очень быстро доехали до леса. Чтобы добраться до грибного места, надо было еще пройти по травянистой тропе. Шли не разговаривая, наслаждаясь тишиной и пряными лесными запахами. Тишину нарушил Коля:

- Неля, смотри гриб!

- Где?

Коля бросился в сторону от дорожки и я за ним. Действительно под тоненькой березкой стоял крепкий, но уже переросший подберезовик.

Со стороны смотреть было очень забавно, как два взрослых человека ведут себя как дети. Я заметила, как переглянулись наши попутчики: что они, мол, грибов никогда не видели?

Не умея ориентироваться в незнакомом лесу, старалась далеко не отходить от Коли (Почему-то была уверена, что с ним не заблудишься.) 

Волнушек было, как говорят, хоть лопатой греби. Корзины наполнялись быстро. Можно и в обратную дорогу собираться. А Коля вдруг зовет: "Неля, иди сюда, я рыжики нашел!" Подошла. И правда, они рыженькие. И так много! А у нас корзины полные. Что делать? Коля сразу нашел выход:

- Давай волнушки выложим. Кто-нибудь их возьмет, а мы рыжики соберем. Они же лучше...

Высыпали розовой горкой волнушки, набрали рыжиков. Коля очень доволен. Но грибная охота покоя не дает. Отошел в сторонку (ну совсем рядом, даже между деревьев видно его) и кричит: "Здесь белые грузди!" Набрали их уже сверху корзин. Коле пришлось пиджак снимать (некуда грузди класть, а оставлять жалко) и мне с головы платок.

На обратном пути опять остановились в деревне (наверное, в той же самой). Помню у нее особую знаменитость - невдалеке росли кедры, самые настоящие плодоносящие кедры. На память об этом нам шишечки, ему и мне. Они и сейчас у меня дома. Он так и сказал: "Пусть будут у тебя".

Так как грибы набрали быстро и домой возвращаться было рано (а может это заранее Михаилом было спланировано), местные мужички решили устроить рыбалку и угостить поэта свежей ухой.

Ловили не на удочку, а сетью, у самого берега озера, где чаще щурята водятся. Но вместо щук попались одни ерши. Довольны были и этим. Ершовая уха еще вкуснее.

Тут же на берегу развели костерок, поставили в чугуне воду. Хозяйничали возле костра наши благодетели, а мы с Колей были немножко в стороне, как самые почетные гости.