Наедине с Рубцовым

Нинель Старичкова


ОТ АВТОРА

Длительная дружба с Николаем Рубцовым позволила мне изложить подробности жизни поэта в Вологде.

Понимая всю ответственность работы над воспоминаниями, пыталась сохранить мельчайшие детали быта, чтобы выполнить желание поэта - написать о нем все как есть.

НАЕДИНЕ С РУБЦОВЫМ

Имя поэта Николая Рубцова сразу впечаталось в мою память при первых публикациях его стихов в "Вологодском комсомольце" и затмило все прочие.

На литературных вечерах (в самом начале 60-х годов) Рубцов нигде не выступал, имя его не афишировалось. Поэтому я, как и многие вологжане, не знала о его приездах в Вологду. Встречи проходили, видимо, в узком кругу. Лично мне запомнился первый приезд в Вологду Николая Рубцова в 1965 году: вначале — весной, а затем - в конце года, когда он впервые принял участие в литературном семинаре.

А сейчас мне хочется рассказать о встрече с поэтом Николаем Рубцовым весной 1965 года. Способствовал этому созданный в городе клуб творческой интеллигенции "Современник", в который входили литераторы и художники областного центра. Кто был его организатором, я не помню.

Первый вечер проходил в зале заседаний городского комитета партии (Ленина, 17). За широким столом, покрытым зеленым сукном, и возле стены разместились известные члены Вологодской писательской организации, художники, журналисты. В стороне, на поставленных рядами стульях, заняли места приглашенные. Мне предложили сесть за стол, где уже сидели Б. Чулков и А. Романов.

Когда все места были заняты, в дверях появился небольшого роста паренек (деревенский - так я его определила). Ему принесли стул, но, так как возле стола мест уже не было, он сел на стул боком к столу, лицом к сидевшим в рядах, в зале.

Не помню, с чего начался вечер, потому что услышала произнесенное шепотом: "Рубцов пришел". Это был тот самый поэт Николай Рубцов, стихи которого в "Вологодском комсомольце" произвели на меня потрясающее действие. Я смотрела и удивлялась. По стихам представляла его совсем другим. Думала: это рослый, сильный человек, а оказалось - такой воробышек! Такая хрупкость! И такая мощь и пронзительность стиха! Откуда это в нем?

Рубцов был в серых с загнутыми голенищами валенках, темно-красной в клеточку бязевой рубашке, в видавшем виды коричневом костюме. Светло-серый шарф, узкий и тонкий, был обернут вокруг шеи, концы его прикрывали лацканы пиджака.

Трудно было сразу определить его возраст, но внутренняя сдержанность, даже усталость, лысина, тщательно прикрытая зачесанными на бок волосами, говорили о том, что это не мальчишка.

Первыми читали стихи Б. Чулков и А. Романов. Рубцов выступал последним.

- Николай Рубцов, поэт из Тотьмы, - так представил его А. Романов.

Рубцов встал и начал читать:

"Сапоги мои - скрип да скрип 

  Под березою.

Сапоги мои - скрип да скрип 

  Под осиною.

И под каждой березой — гриб

  Подберезовик,

И под каждой осиной — гриб

  Подосиновик!"

Читал он звонко, напевно, жестикулировал, интонацией подчеркивал концовку каждой строки, словно ставил точку.

Вроде бы ничего сногсшибательного не было, а зал притих. Было такое ощущение, что поэт ведет нас по светлому лесу. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву. Пахнет свежестью, прелым листом, грибами. Русью пахнет.

После небольшой паузы поэт читал другое:

"Рукой раздвинув темные кусты,

Я не нашел и запаха малины,

Но я нашел могильные кресты,

Когда ушел в малинник, за овины... "

Тут к душе сразу жутко и печально прикасается вечная тайна бытия.

Во время чтения стихотворения "Вечернее происшествие" Рубцов усиленно смотрел в сторону, в одну точку. "Мне лошадь встретилась в кустах. И вздрогнул я. А было поздно. В любой воде таился страх. В любом сарае сенокосном..."

При слове "вздрогнул" он даже передернул плечами."... Мы были разных два лица, Хотя имели по два глаза. Мы жутко так, не до конца, Переглянулись по два раза".

И опять выразительный жест: дважды моргнул глазами. Позже он рассказывал мне, что смотрел на человека, взгляд которого по отношению к нему был откровенно враждебным. И поэтому резким обрубающим движением руки и голосом отчеканил концовку:

"Что лучше разным существам 

В местах тревожных - не встречаться!"

Читал Рубцов с большим чувством, как будто переживал на ходу все с ним происходящее.

"Взбегу на холм и упаду в траву. 

И древностью повеет вдруг из дола!"

Он то съеживался, зажмуривался, то вскидывал кверху руки, то прикрывал ими голову.

"... Россия, Русь! Храни себя, храни! 

Смотри, опять в леса твои и долы 

Со всех сторон нагрянули они, 

Иных времен татары и монголы. "

Когда кончил читать, зал словно оцепенел, а потом взорвался аплодисментами. Ведущий уже не мог завершить вечер и заставить аудиторию заговорить: никто после Рубцова не хотел выступать. Молчание затягивалось. И тогда он, обреченно махнув рукой, негромко сказал, видимо, сделав вывод для себя: "Скромность характерна для нашей интеллигенции, вот за столиками - другое дело, разговор получился бы".

Так на этом, можно сказать, внезапно закончился этот творческий вечер. Разошлись все быстро, как растворились. Одни, наверное, — в комнатушку на первом этаже с табличкой "Вологодская писательская организация", другие - в редакцию "Вологодского комсомольца", которая тоже была на первом этаже, а третьи, как и я, - домой.

Следующая встреча с Николаем Рубцовым и наше с ним знакомство произошли в декабре этого же, 1965 года.

Несколько раз я подталкивала себя к столу - сесть и написать о поэте Николае Рубцове, что знала о нем из его рассказов, все, что видела и слышала в окружающем его мире. Всю правду светлой и горькой жизни, приведшей к трагическому концу. Мысленно просматривалась канва рукописи, но возникающие сердечные боли отодвигали намеченное.

С годами поняла: легче мне не будет, и решила, превозмогая житейские препоны, поднять пласт воспоминаний. Думаю, сумею с этим справиться, выполнить желание поэта: написать о нем все, как есть.

С детских лет я признавала только классическую поэзию. Не могла читать без волнения Пушкина и Лермонтова. Поэты мне представлялись сверхчеловеческими существами. Можете себе представить, с каким чувством я пришла на литературный вечер (это было где-то в конце 50-х годов в здании филармонии, ныне — театр кукол "Теремок"). Место досталось на балконе, в заднем ряду, но была довольна: наконец увижу и услышу живых поэтов. Публика состояла в основном из молодежи. Помню, вечер открыл С. В. Викулов. Читали стихи А. Романов, С. Орлов, Б. Чулков.

После вечера, у входа, продавались книги. Тут же в окружении поклонников поэты давали автографы.

Ко мне подошел Ю. В. Брагин, в то время врач 2-го терапевтического отделения городской, больницы, где я работала старшей медицинской сестрой, и представил румяного красавца, как теперь говорят, с открытой гагаринской улыбкой:

- Это Саша Романов. Он твои стихи в "Комсомольце" редактировал.

Конечно, редакции там никакой не было, но "Девичья песенка" с нотами в соавторстве с В. В. Беловым действительно была опубликована. Кто что писал, сейчас не помню, но строки "поверь, что любви настоящей не нужны никакие слова" - мои. Это и понравилось Романову.

Он поздравил меня с первой публикацией и пожелал успехов. Вскоре из газеты "Вологодский комсомолец" узнала, что приглашаются желающие заниматься в литературном кружке, который ведет поэт Борис Чулков во Дворце культуры железнодорожников. Пошла туда. Бог знает, зачем я это сделала. Ведь писала стихи еще в детстве, но серьезно к своему творчеству не относилась. Знала, что поэзия светит всем, но светить дано не каждому.

Почему я рассказываю об этом? Какое это имеет отношение к Рубцову? Да самое прямое. В то время в Вологде был самый настоящий литературный бум. В местной печати замелькали подборки стихов и начинающих литераторов, и уже известных — Антонины Каютиной, Сергея Викулова, Сергея Орлова, Александра Романова, Бориса Чулкова. Как поэта знали и известного сейчас по всей стране и за рубежом прозаика В.И. Белова. Первой книгой стихов "Экзамен" заявил о себе Виктор Коротаев. Читатели знали и горячо встречали аплодисментами на вечерах Анатолия Гусева и Германа Крутова. Одобрение читателей вызывали стихи Сергея Чухина, Нины Груздевой, Германа Александрова, Леонида Патралова, Наташи Масловой, Вилиора Иванова, Сталины Рожновой. И над всеми, как монументальная личность, - Александр Яшин. Он часто выступал в Вологде на литературных вечерах, присутствовал на семинарах и внимательно выслушивал начинающих авторов, давал отеческие советы. На таких семинарах присутствовали и мы, кружковцы Бориса Чулкова, а именно Герман Александров, Леонид Патралов, братья Пашовы - Владимир и Юрий, Николай Шишов, Ростислав Панов, Галина Гревцова, Людмила Юденко, Валентин Ховалкин и другие. 

Были на литературных совещаниях и прозаики, но они всегда занимались отдельно. Запомнились Леонид Фролов, Владимир Шириков, Николай Кучмида, Анатолий Петухов, Владимир Степанов, Сергей Багров, Василий Оботуров.

Были, конечно, среди поэтов и прозаиков другие имена, малоизвестные, но с тех пор прошло более четверти века, и, естественно, память не может высветить всех.

Устоявшимся правилом Вологодской писательской организации, я помню, было подведение творческих итогов в конце года. Обязательными были семинары для литературного актива. Семинары вели наши писатели, иногда приезжали литераторы из столицы. Те, кто сделал первые шаги в поэзии, волновались как школьники. Все походило на экзамен: в зале - начинающие авторы, а перед ними за широким столом - экзаменаторы-писатели, вершители судеб. 

Однажды от Наташи Масловой, молодой начинающей поэтессы, я узнала, что в Вологду приехали представители Литературного института им. Горького. Будет что-то вроде конкурсного творческого экзамена. Победители этого "турнира" получат рекомендацию для поступления в названный институт. Но когда я пришла в писательскую организацию к объявленному сроку, оказалось, - что никакого экзамена не будет. Все уже решено.

Представителям института понравились стихи Нины Груздевой, которые она читала приезжим экзаменаторам в гостинице. Где-то уже читали свои стихи Сергей Чухин и Сталина Рожнова и тоже получили одобрение. Особо одаренными из прозаиков оказались Владимир Шириков и Николай Кучмида.

Было предложено и мне прочесть одно стихотворение. На что критик Валерий Дементьев сказал: "Вы имеете право поступать самостоятельно. Больше никого рекомендовать не можем. И так из одной Вологды будет пять человек. Это даже больше, чем со всей России".

Мы с Наташей Масловой оказались лишними. Видимо, знал заранее, чем кончится литературное "состязание" Герман Александров, и поэтому на такой "отбор" не пришел. Нам с ним предстояло читать свои стихи на традиционном декабрьском семинаре 1965 года.

Он проходил без московских знаменитостей, но зато на нем был Николай Рубцов. Мы даже не сразу его заметили, потому что вошел он тихо и присел сзади в ряды нашей братии, а не за председательский стол. Открыл семинар Александр Романов, в это время ответственный секретарь Вологодской писательской организации. После паузы заявил:

"У нас присутствует студент Литературного института Николай Рубцов". Всем запомнилось его выступление в клубе "Современник", и читать стихи в присутствии Рубцова было, пожалуй, не легче, чем перед высокими гостями. Рубцова в поэтической среде уже знали и любили.

"Нет, я тебя не придумала... " — читала я свое стихотворение, и голос мой вибрировал, лицо горело, не хватало дыхания.

Закончив: "Я не знала, что ты такой", уже больше ничего не могла читать дальше, никого не слышала из выступающих.

В завершение семинара попросили что-либо прочесть Рубцова. И он вышел к столу, озорно, со смешком сверкнул глазами, задумался на секунду, а потом в залихватском порыве вскинул руки немного вверх и в стороны и объявил, почти крикнул:

"Хулиганское!" В зале шум и любопытство. Я подумала про себя:

"Оказывается, и такой бывает Рубцов". Слушатели притихли.

А он читал о том, как в пивной шумели матросы и в конце концов расползались как тараканы. Читал образно, вскидывая вверх руки, мотал головой, был весь в движении, потом успокаивался и жестом рук вниз и горизонтально к полу показывал, как расползались матросы. В конце чтения он подтянулся, встал в позу бравого солдатика и весело и полусерьезно сообщил: "Звучал приказ по траловому флоту, что надо пьянство пресекать".

Про себя я опять отметила: "И это тоже Рубцов".

Как обычно, потом все разошлись кто куда. Вечером того же дня, около 7-8 часов, ко мне зашел жизнерадостный Володя Пашов. Причина для веселья у него была. В поэзии дела его шли успешно: были изданы первые его книжечки стихов для детей. В писательской среде говорили о нем как о юноше, подающем надежды.

- Ты чего дома сидишь? - начал он прямо с порога. - Наши все в ресторане "Север". И Рубцов там.

- Но я ничего не знала об этом.

- Я сейчас снова пойду туда. Пойдем.

В ресторане было шумно и накурено. За столиком сидели Борис Чулков, Нина Груздева и Николай Рубцов. Мы с Пашовым подсели к ним. Возбужденные после семинара и выпитого вина, все много говорили, не забывали и о еде. Официантка то и дело подносила новые порции всеми любимого блюда - заливного судака. Рубцов ел и пил мало. Сидел молча. Нина Груздева пошутила, что он потерял голос. На что он очень серьезно и грустно ответил: "Вы сейчас разойдетесь по домам, а мне пойти некуда".