* * *

В свое время Анатолий Передреев заметил, что в поэзии Николая Рубцова почти отсутствует цвет. Это, между прочим, явно согласуется с тем, что в стихах поэта, как уже говорилось, почти нет пейзажа (который чаще всего связан с цветом, с красками).

Да, в стихах Николая Рубцова крайне мало слов, обозначающих цвет. В большинстве его известнейших стихотворений вообще нет каких-либо «красок».

(Опять-таки прошу извинения за цифры, но очень уж они показательны. В двухстах с лишним разысканных до сих пор стихотворениях Рубцова слово «красный» встречается всего лишь четыре раза, «багряный» — шесть раз, «синий» — шесть, «голубой» — пять, «золотой» — пять. Несколько чаще употребляются слова «зеленый» (десять раз) и «желтый» (двенадцать), но они выступают обычно лишь как простые приметы весенней или летней и осенней растительности («зеленая трава», «желтые листья»). Остальные «цветовые» слова встречаются у Рубцова всего лишь по одному разу: «багровый», «бурый», «алый», «оловянный», «малиновый», «седой», «рыжий», «гнедой», и более «экзотические»— «аспидный», «сиреневый», «бирюзовый», «лазурный», «серебряно-янтарный». Следует отметить еще, что я имею в виду не только эпитеты, но и все формы «цветовых» слов (в подсчетах учтены, скажем, и такие слова, как «просинь», «зелень» и т. п.). Таким образом, в поэзии Рубцова в целом всего лишь около шестидесяти «цветовых» слов.)

Но это еще не все. Подавляющее большинство «цветовых» слов выступают у Рубцова либо в устойчивых традиционных сочетаниях, где они в силу их привычности ощущаются очень слабо («синее небо», «небесные синие своды», «синие небеса», «просинь неба», «синенький платочек», «зеленый луг», «зеленые чащи», «зеленый пруд», «зеленая гора», «зеленый простор», «зеленая трава», «зеленеющие сады», «позеленевшая крыша», «зеленый дворик», «желтые листья», «желтые поля», «желтый листопад», «желтый куст», «желтеющая глина», «багряный лист», «багряная роща», «багряный лес» (дважды), «багряные ивы», «багряный садик», «голубое небо», «голубые небеса», «золотой пунш» и т. д.), либо не в цветовом, а в оценочном или «символическом» смысле («золотой сон», фольклорное «красное солнце», «голубые глаза вечности», «седой холм», «златогривый конь» и т. п.), либо, наконец, как обозначения вида, «сорта» явлений («красная смородина», «гнедой конь», «красное вино» и т. д.).

(Отмечу, что в эти рубрики вошли почти две трети «цветовых» слов, встречающихся в стихах Рубцова.)

Собственно цветовые (то есть действительно дающие ощущение цвета) детали в стихах Рубцова можно буквально сосчитать по пальцам («небо с прозе-ленью», «желтый рой» огней, «бурая листва», «оловянное небо», «малиновые перья» заката). И в целостности его поэзии эти цветовые мазки почти не заметны — их слишком мало.

Это отсутствие цвета, конечно же, не случайно. Я бы даже сказал, что как раз те очень немногие цветовые детали, которые все же есть в некоторых стихах Николая Рубцова, имеют случайный характер. Их могло бы и ке быть, ибо поэт явно не ставил перед собой изобразительных задач.

Итак, цвет не играет сколько-нибудь существенной роли в поэзии Николая Рубцова, и в этом, между прочим, состоит одно из коренных ее отличий от поэзии Есенина, переполненной цветом. Но отсутствие цвета как бы возмещается пронизывающей рубцовскую поэзию стихией света.

Об этом верно и интересно написал Валерий Дементьев в своей работе «Предвечернее Николая Рубцова». Отметив, что «особенный отклик» находило у Рубцова еще в молодости высказывание Блока (из его статьи 1905 года «Слова и краски») — «Действие света и цвета освободительно. Оно улегчает душу, рождает прекрасную мысль», — критик пишет: «Освободительное действие света Рубцов ощущал с наибольшей полнотой и силой... в неуловимом, зыбком переходе «дня к ночи». Его «северные пейзажи» характерны этим неуловимым скольжением солнечных лучей откуда-то с края земли. В таких предвечерних лучах все казалось таинственным, все приобретало двойственный — реальный и призрачный — вид.

Слава тебе, поднебесный,

Радостный, краткий покой!

Рубцов шел на поразительное обновление языка, чтобы передать свое переживание природы:

Когда заря смеркается и брезжит...

Обычно говорят «брезжит» утренняя заря или рассвет, однако поэт не нарушил смысловых норм родного языка, ибо «брезжит» — это одновременно и слабо светится, распространяет слабый свет. С таких слабо светящихся, люминесцентных красок начинаются многие стихи Николая Рубцова... Свет и цвет действительно «улегчили» душу поэта».

Критик напрасно говорит здесь не только о свете, но и о цвете и красках, которые, как мы видели, не играют сколько-нибудь заметной роли в поэзии Николая Рубцова. Впрочем, Валерий Дементьев по сути дела размышляет именно и только о стихии света, об его зыбких, неуловимых переходах и скольжении, об его лучах, об его таинственном и двойственном воздействии. И это размышление схватывает очень существенную сторону поэтического мира Николая Рубцова.

Валерий Дементьев метко говорит о поэте, что, если его «сокровенной мысли найти световой эквивалент, то им было предвечернее». Стоит только уточнить, что «световой эквивалент» своей «сокровенной мысли» нашел сам поэт: стихия предвечернего света в его творчестве во многом как раз и есть воплощение, поэтическое бытие этой сокровенной мысли.

Но вглядимся внимательнее в стихию света, живущую в поэзии Николая Рубцова. Мы видели, что в этой поэзии крайне мало слов, обозначающих цвет. Совершенно по-иному обстоит дело со словами, обозначающими свет, его различные оттенки и градации и, с другой стороны, словами, обозначающими отсутствие света, так сказать, «нуль-свет» («тьма», «тень», мрак» и т. п.).

Слово «свет» и другие слова этого корня (светлый, светить, светящийся, рассвет, просветленье, освещенный и т. п.) встречаются в стихах Николая Рубцова более ста раз. Но это далеко не все. Рубцов очень часто употребляет и слова, выступающие как своего рода синонимы слов «свет» и «светлый» — например, сияние, сияющий, блеск, блестеть, луч, лучистый, излучающий, сверканье, сверкать и т. д.

С другой стороны, почти столь же часто встречаются в стихах поэта слова, обозначающие отсутствие света — тьма, мрак, тень и различные производные от этих слов.

Далее, в стихах Рубцова много слов, обозначающих то или иное соотношение света и тьмы. Наиболее часто употребляется слово мгла (и производные от него); мгла — это, так сказать, уже не свет, но еще и не тьма. Сюда же относятся слова: сумерки (это также еще не «мрак»), тусклый, гаснущий, пасмурный, мутный, смутный, расплывчатый, мерцающий, мерцание, туманный, хмурый, неясный, полутьма, брезжит и т. п. — слова, означающие различные «степени», «меры» света и тьмы.

Нельзя не сказать и о том, что слова «белый» и «черный», которые многократно выступают в стихах Рубцова, чаще всего имеют не цветовое, а световое значение (поэтому я и не говорил о них при обсуждении роли цвета у Рубцова). Они предстают как варианты, синонимы слов «светлый» и «темный»:

...И черный дым летел за перевалы

К стоянкам светлых русских деревень.

 

Лошадь белая в поле темном...

 

...И не боится черных туч,

Идет себе в простой одежде

С душою, светлою, как луч...

 

И т. п.

Наконец, в этом проникнутом стихией света поэтическом мире чаще всего обретают чисто световое значение и такие слова, как солнце, заря, небо, луна, звезды, пламя, огонь, ясность, яркость, гореть и тем более эпитеты от этих корней — солнечный, лунный, звездный, небесный, пламенный, горящий, огнистый, огнеликий, огненный, яркий, ясный и т. д. и т. п. Даже слова, обозначающие время суток — день, ночь, утро, вечер, а также восход, закат и т. п., выступают в стихах Николая Рубцова главным образом в световом плане.

Можно с полным правом утверждать, что стихия света выступает так или иначе в каждом зрелом стихотворении Рубцова, а множество его вещей всецело основаны на этой стихии.

Вот, скажем, уже выписав три десятка характерных начальных строк из стихотворений поэта (см. выше), я заметил, что более трети из них несут в себе световое начало: В горнице моей с в е т л о... Окно, с в е т я щ е е с я чуть... Лошадь б е л а я в поле т е м н о м... Уже деревня вся в т е н и... Меж болотных стволов красовался восток о г н е л и к и й... Закатилось с о л н ц е за вагоны... Ах, как с в е т л о роятся о г о н ь к и... Потонула во т ь м е отдаленная пристань... В этой деревне о г н и  не  п о г а ш е н ы... Все движется к  т е м н о м у устью... Короткий д е н ь. А  в е ч е р долгий... Эти зачины, вполне понятно, кладут печать на стихотворение в целом.

Приведу еще типичные световые зачины:

Светлый покой

Опустился с небес...

 

В потемневших лучах горизонта...

 

Как я подолгу слушал этот шум,

Когда во мгле горел закатный пламень!

 

Во мгле, по холмам суровым...

 

Когда заря

Смеркается и брезжит.

 

Когда за окном потемнело...

 

В черной бездне

Большая Медведица

Так сверкает!...

 

Звезда полей во мгле заледенелой...

 

Когда душе моей

Сойдет успокоенье

С высоких, после гроз,

Немеркнущих небес...

 

Когда заря, светясь по сосняку,

Горит, горит, и лес уже не дремлет...

 

В полях сверкало. Близилась гроза...

 

Мороз над звездочками светлыми...

 

Когда стою во мгле,

Душе покоя нет...

 

Кто-то стонет на темном кладбище...

 

Над горной долиной — мерцанье.

Над горной долиной — светло.

 

Он шел против снега во мраке...

 

Слава тебе, поднебесный

Радостный краткий покой...

 

Я забыл, что такое любовь,

И под лунным над городом светом...

 

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло...

 

И т. д.

Итак, поэтический мир Николая Рубцова буквально переполнен световыми деталями. Невозможно предположить, что это произошло случайно. Подчас стихия света нагнетается с такой интенсивностью, которая свидетельствует об осознанной воле поэта:

...Светлыми звездами нежно украшена

  Тихая зимняя ночь.

Светятся тихие, светятся чудные...

 

...И озаряемый луною,

Светился тихо край родной.

Светился сад, светилось поле...

 

...Светит лампа в избе укромной,

Освещая осенний мрак...

 

...Меж тем рассветало.

И вдруг, озаряя ухабы,

Взлетел раскаленный

Светящийся солнечный шар...

 

Светлый покой опустился с небес

И посетил мою душу!

Светлый покой, простираясь окрест,

Воды объемлет и сушу...

 

О этот светлый покой-чародей!..

С другой стороны, в стихах нередки подобные же нагнетания т ь м ы, отсутствия света, так сказать, нуль-света :

...Ночь придет — родимая окрестность,

Словно в омут, канет в темноту.

Темнота, забытость, неизвестность...

 

Печальная Вологда дремлет

На темной печальной земле,

И люди окраины древней

Тревожно проходят во мгле...

 

И сдержанный говор печален

На темном печальном крыльце...

 

На темном разъезде разлуки

И в темном прощальном авто...

 

...И, поднимаясь в гаснущей дали,

Весь ужас ночи прямо за окошком

Как будто встанет вдруг из-под земли!

И так тревожно в час перед набегом

Кромешной тьмы без жизни и следа...

 

...И эта ночь со слякотью и тьмою,

И горький запах слякоти и тьмы...

Но в то же время было бы совершенно неправильно видеть в этом обилии или даже засилье световой стихии результат некоего сознательного задания. Необходимо строго различать осознанный «прием» и целеустремленную, но лишенную всякой нарочитости творческую волю поэта. В целом стихия света в поэтическом мире Николая Рубцова есть порождение творческой воли, а вовсе не произвольная прихоть.

Стихия света выступает как воплощение наиболее глубокой сути рубцовской поэзии, — притом как одно из основных, если не самое основное воплощение этой сути.

Уже говорилось, что поэзия Рубцова раскрывает то единство человека и мира, которое «невыразимо» на обычном языке. Стихия света как раз и является своего рода осуществлением этого единства, тем «материалом», или, если угодно, «языком», в котором свободно органически и равноправно сливаются «голоса» мира и человеческой души.

Стихия света уже сама по себе есть нечто такое, что в равной мере свойственно миру и человеческому духу. И слово «свет» обозначает душевное состояние столь же естественно, как и состояние мира. В поэзии Рубцова, например: Я вспоминаю, сердцем посветлев... Душа, излучавшая свет... С душою светлою, как луч... Светлеет грусть... И вот явилось просветленье Моих простых вечерних дум... От прежних чувств остался, охладев, Спокойный свет...

Свет души свободно связывается со светом мира или даже переходит в него (и обратно):

...Надежды, скрытые в душе,

Светло восходят в день цветущий...

 

Светлый покой опустился с небес

И посетил мою душу!..

 

...Звездный небосвод

Полон светлых дум...

 

...И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром...

(здесь «светлая печаль» — своего рода синоним «лунного света»).

...Вдруг вспыхнут все огни эфира

И льется в душу свет с небес...

Однако такое прямое, открытое соотнесение света мира и света души не очень характерно для поэзии Рубцова. Для нее типичны сложные и тонкие связи «внешнего» и «внутреннего» света и, в конечном счете, эти связи есть повсюду. Свет всегда объединяет, сливает воедино мир и человеческую душу, стирая границу между ними.

Это обусловлено, в частности, тем, что свет в поэтическом мире Николая Рубцова предстает как необычайно гибкая, богатая движением и оттенками, полная жизни стихия. И это наиболее существенно.

---